Michael A. de Budyon - ЯЗЫЧЕСКАЯ СВОБОДА

• Название: ЯЗЫЧЕСКАЯ СВОБОДА
• Автор: Michael A. de Budyon
• Жанр: Философия

---

В наш век вульгарного и совершенно бесплодного экономического прожектерства, соединенного с всеобщей охотой за деньгами и повышением собственного социального статуса, над столь сложными вещами народ практически не задумывается. Но когда-то все было предельно ясно. Главным образом, из-за отсутствия постоянной необходимости доказывать свою профпригодность, которая неизбежно предполагает отказ от части свободы; и чем более высокая степень такой интеграции, тем менее свободен индивид. В глобальной экономике, куда все народы идут

строевым шагом, свобода отсутствует, ибо места для нее там нет. Если мы

оглянемся на наследие наших предков, то сразу обнаружим: ни одна из

древнеарийских мировоззренческих доктрин никак не выделяет богатство в некую особую добродетель, да и вообще никак не выделяет. В то же время, значительная часть речей Христа посвящена богатству как явлению. Что понятно, — Христос жил на Востоке, т. е. в системе тотального рабства. Вот почему христианство и возникло как религия рабов. А в такой системе богатство и есть главное божество, а реальный бог тот, кто более всего богат. Обратите внимание насколько похожи в русском языке слова «бог» и «богатство» (т. е. то что "идет от бога", хотя это слово заимствовано из иранской ветви арийских языков, и происходит еще с дозороастрийских, маздакийских времен).[7] Именно поэтому богатство и власть там и сейчас вещи неразделимые и почти всегда соединены в одном и том же лице. Если мы переберем все современные восточные деспотии, где власть сосредоточена в руках одного правителя (Ливия, Иордания, Саудовская Аравия, Ирак, Иран, Кувейт, Оман, Эмираты, Бахрейн, Катар), то увидим, что такое лицо, в независимости от того какими правами оно формально наделено, — всегда самое богатое. Причем роскошь должна быть демонстративной. Какой-нибудь скандинавский премьер-министр или латиноамериканский президент-популист может позволить себе сыграть перед толпой на гитаре или проехаться в городском автобусе (пусть даже все пассажиры там будут состоять из его охраны), сожрать кусок гигантского торта, другие куски которого попадут в тысячи «посторонних» глоток, но в «восточном» варианте панибратство совершенно недопустимо. И не думайте что из-за гипертрофированного снобизма высшего лица. Нет. Просто в таком случае его перестанут уважать те, кто должен обожать, — т. е. низшие элементы. А подобный вариант — самый худший. Поэтому и выезжают султаны и эмиры каждый день на новом роскошном автомобиле и меняют дворцы как приличный американский школьник презервативы. Выдерживая подобную модель поведения правитель может рассчитывать на всеобщее уважение рабов. Ибо для рабовладельца крепость власти определяется величиной богатства отделяющей его от этих рабов и чем она больше тем ближе к богам он им кажется.

Стремление к накоплению богатства ради богатства — тоже одна из разновидностей специализации. Вот почему все интеллектуалы, т. е. именно те кто обеспечил прогресс, никогда не могли даже отдаленно конкурировать с богатейшими представителями своих стран. Хотя казалось бы употреби они интеллект в данном направлении, наверняка бы достигли значительных результатов. Может быть так и было бы, но в таком случае мы ничего не узнали бы о них как об интеллектуалах. Если современный интеллектуал и богател, то в основном на продаже патента на свое изобретение. После чего он не имел на него никаких прав. Иными словами, по своему социальному статусу интеллектуал ничем не отличался от наемного рабочего продающего свой труд, пусть и получал он за него в тысячи раз больше чем рабочий.

Здесь находилась и подоплека основного вопроса культурологии XIX–XX века, который, в нашем случае, можно сформулировать так: мы развиваемся или деградируем?. Впереди ли золотой век или позади"

Наивные идеалисты XVIII века, Кант и Руссо, со своими "вещами в себе" и "теориями общественного договора", представлялись людьми в высшей степени прогрессивными. Они верили что Золотой Век не просто впереди, но вообще есть дело недалекого будущего. Кант, в отличии от Руссо, дожил до французской революции, на которую «повелись» многие интеллектуалы, и наверное очень хорошо что ему не суждено было увидеть краха абсолютно верной политики Наполеона I. Они хотели видеть всех людей если и не реально, то хотя бы потенциально хорошими, выступая типичными представителями эпохи просвещения, которая так и закончилась бы ничем если б не гений Наполеона, разбудившего своими пушками спящую Европу и нанесшего смертельный удар по феодальным отношениям. По сути он сделал в политике то же что Лютер в религии; при нем окончательно выкристаллизовалось понятие "Запад".

Наполеон, в свою очередь, стимулировал к активной деятельности два других универсальных ума: Сен-Симона и Гегеля. О первом мы поговорим позже, о втором скажем несколько слов сейчас.

Когда грохот наполеоновской артиллерии сотрясал родной город Гегеля Йену, он заканчивал "Феноменологию Духа". Название очень подходило окружающей обстановке. Там у Гегеля точно всё, и содержание, и форма, а поэтому всегда затруднительно привести из него отдельную цитату. Гегеля надо цитировать большими фрагментами, а лучше — целыми главами его произведений. Гегель тоже был оптимистом, может быть самым большим из философов христианской эпохи. А столь непонятный его современникам оптимизм, базировался на нахождении оптимального соответствия философии и политического процесса. Его время позволяло допустить, что и раб может стать человеком. И только через 70–80 лет поймут что это не так.

"Поскольку раб работает на господина, — писал Гегель в "Феноменологии", — следовательно, не исключительно в интересах своей собственной единичности, постольку его вожделение приобретает широту, становится не только вожделением вот этого человека, но содержит в себе в то же время и вожделение другого. Соответственно с этим раб возвышается над самостной единичностью своей естественной воли и постольку стоит по своей ценности выше, чем господин, остающийся во власти своего себялюбия, созерцающий в рабе только свою непосредственную волю, и признанный несвободным сознанием раба лишь формально. Упомянутое подчинение себялюбия раба воле господина составляет начало истинной воли человека. Трепет единичной воли — чувство ничтожности себялюбия, привычка к повиновению — необходимый момент в развитии каждого человека. Не испытав на самом себе этого принуждения, ломающего своеволие личности, никто не может стать свободным, разумным и способным повелевать. Чтобы стать свободным, чтобы приобрести способность к самоуправлению, все народы должны были пройти предварительно через строгую дисциплину и подчинение воли господина. Так, например, было необходимо, чтобы после того как Солон дол афинянам свободные демократические законы, Пизистрат захватил в свои руки власть, опираясь на которую он приучил афинян к повиновению этим законам. И лишь после того как повиновение это пустило корни, господство пизистратитов стало излишним. И точно так же Рим должен был пережить строгое управление царей, которое сломило естественное себялюбие римлян, так что на этой основе могла возникнуть та достойная удивления римская доблесть любви к отечеству, которая готова на всякие жертвы. Рабство и тирания составляют, следовательно, в истории народов необходимую ступень и тем самым нечто относительно оправданное. В отношении тех, кто остается рабами, не совершается никакой абсолютной несправедливости; ибо, кто не обладает мужеством рискнуть жизнью для достижения своей свободы, тот заслуживает быть рабом, и, наоборот, если какой-нибудь народ не только воображает, что он желает быть свободным, но действительно имеет энергичную волю к свободе, то никакое человеческое насилие не сможет удержать его в рабстве как в состоянии чисто пассивной управляемости". Обратим внимание на фразу "имеет энергичную волю к свободе". Гегель понимал что к чему, хотя и не был представителем "философии воли" Платон мечтал о времени когда философы будут управлять государством, сразу видно что дедушкины рассказы про Атлантиду глубоко запали в его душу. Гегель государством не управлял, но он подчинил величие государства философской модели. Кайзеры, Бисмарк, Мольтке, Вагнер, Гитлер, Круппы, Сименсы, Тиссены, — все продукты его философии. То "искалеченное ницшеанство" о котором говорили в России времен Первой Мировой войны, здесь не причем. Ницше, кстати, мало на что повлиял. Ницше — оболочка, Гегель — двигатель. Ницше на время, Гегель — навсегда. Ницше пошел дальше только в том, что выдумал некий беспроигрышный вариант, сформулировав свою философию "вечного возврата" и "воли к власти", — почти тоже самое что и у Шопенгауэра, но повторенное бесконечное количество раз. В этом и заключалась его реальная "злая мудрость". Мы приходим из ниоткуда и уходим в никуда, постоянно проходя мимо ворот на которых написано "мгновение".