Ян Отченашек - Ромео, Джульетта и тьма

• Название: Ромео, Джульетта и тьма
• Автор: Ян Отченашек
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1964

Действие разворачивается в Праге времен протектората. Фашистская оккупация. Он — Павел — чех, выпускник школы. Она — Эстер — его ровесница, еврейка. Они любят друг друга, но не могут быть вместе. Всё по Шекспиру…

Он прячет ее в комнатенке рядом с мастерской его отца. Он — единственное, что у нее осталось. Страх, тьма. Одна темнота — ни капли света. Свет тлько в них, и свет только после смерти.

Она знает, что из-за нее могут погибнуть и Павел и его родители, и его соседи, и его товарищи… Она терпит и преодолевает страх только ради него. Но потом уходит. Жертвует собой. Спасает тем самим всех. Их история любви не могла иметь развитие.

Расстрелы, фашизм, гетто… Всё в этой книге. Кто смотрел фильмы «Пианист» (Роман Полански) и «Список Шиндлера» (Стивен Спилберг), тот не должен пройти мимо этой маленькой книжки.

---

Слабая лампочка разлила по каморке тусклый свет. Он обернулся к гостье. Она все еще стояла неподвижно у дверей, рядом с чемоданчиком, и разглядывала голые стены. Девушка никак не могла прийти в себя. «Где я? — спрашивали темные глаза. — Кто ты? Зачем ты привел меня сюда? Чего от меня хочешь?»

Он понял ее взгляд:

— Устраивайтесь. Будете здесь жить.

А когда он с гостеприимной простотой плюхнулся на скрипучий, зашатавшийся под ним стул и по-мальчишески улыбнулся, осмелела и она, осторожно опустилась на краешек кушетки, словно все еще не веря в ее реальность, и вздохнула. Огляделась и с любопытством подпрыгнула на старых пружинах. Кротко улыбаясь, подняла на него глаза.

— Здесь очень мило.

— Не очень. Но зато здесь вы в безопасности. Сюда никто не придет. Меня зовут Павел.

А меня — Эстер.

Необычное имя.

— Отцу иногда приходили в голову странные идеи. Вам не нравится?

— Я этого не говорил. Непривычно, и все.

Он встал, прошелся, объясняя ей самое необходимое:

— Тут шерстяное одеяло, я беру его, когда еду за город, от него еще пахнет сеном, здесь чашка, шкафчик, вешалка, эти двери ведут в мастерскую, днем туда не ходите. Двери запирайте на ключ. Днем сидите тихо, рядом работают, договорились? Умывальник и уборная сразу за дверью, утром и ночью… и ни в коем случае не показывайтесь на лестнице. Не включайте радио. Обещаете? И не забывайте о затемнении, прежде чем включить свет, с галереи все видно. Об остальном позабочусь я сам. И еще… Чтоб не забыть…

Он казался себе довольно нелепым. Наконец он сел напротив девушки и взглянул на нее. Только теперь, при свете, он заметил, что она красива. Лицо под темными волосами было удивительно белым, оно не отличалось классической правильностью, но мелкие недостатки не только не портили его, но делали более выразительным. Глаза, из которых глядела черная ночь, сияли из-под густых бровей, соединенных на переносице редкими волосками. Робкие, трогательные и удивленные, они были прекрасны. Он скользнул взглядом по жакету с желтой звездой. И быстро спрятал глаза. У него слегка закружилась голова. Какой-то незнакомый аромат исходил от ее волос.

Он посмотрел ей в лицо и ободряюще улыбнулся.

Все еще боитесь?

Уже нет. Совсем не боюсь.

Она покачала головой, но, поймав его взгляд, потупилась и помрачнела. Он встал и взглянул на часы. Половина одиннадцатого. Боже мой, надо бежать. Уже поздно.

— Вы придете? — тихонько спросила она, пристально глядя ему в глаза. Он стоял перед ней, гордый своим мужским превосходством. Ему было хорошо, и он отгонял все черные мысли.

Он погладил ее по волосам и очень обрадовался, что девушка не отстранилась.

— Приду, — сказал он весело. — Скоро. Завтра! Вы не бойтесь, здесь с вами ничего не случится. И вообще все будет хорошо. Увидите! И будем на «ты», ладно, Эстер?

Он летел домой как ветер. От старого дома, где он оставил ее, было недалеко: десять минут быстрой ходьбы, пять минут бега, не больше. Он предпочел бег; мчался галопом по мостовой и мысленно утешал себя, что «старики» — так он называл родителей — уже, наверное, спят.

Они не спали. Молча сидели друг против друга за кухонным столиком. Отец многозначительно посмотрел на будильник. У мамы глаза припухли от слез. Только этого не хватало! Он поскорей отвел взгляд, стесненный чувством собственной вины перед этими добряками, подошел к остывшей плите, взялся за кофейник, собираясь налить себе холодного кофе, хотя пить ему вовсе не хотелось. Часы противно тикали в напряженной тишине.

— Не кажется ли тебе, — заговорил наконец отец, — что ты являешься несколько поздно? Не соблаговолишь ли ты объяснить нам причину? Ты же знаешь, что мать и я — мы беспокоимся,

Павел сделал вид, что не понимает, пожал плечами.

— Я ведь уже не младенец, — неуверенно возразил он. Мама сжала руки, подбородок у нее задрожал от волнения.

Я же сказал вам, что иду в кино. У меня после экзамена голова болела… Потом… поболтал на улице… с Войтой…

С Войтой? — холодно переспросил отец, подняв брови.

Он кивнул. Перехватил испытующий взгляд и потоптался на месте. Сгорбленный старостью портной поднялся и молча повернулся к нему спиной. Уж лучше бы он кинулся на Павла и начал его избивать… Портной аккуратно спрятал очки в футляр, сложил газету и сунул ее в шкаф. Покачал головой.

— А я-то думал, что мы с тобой не лжем друг другу… Постой, не перебивай! Пойми нас, мальчик! Времена тяжелые. А ты слишком молод, чтобы… ладно, оставим это! Скоро одиннадцать. Я не стану выпытывать, где ты был, хотя знаю, что ты солгал. Да, солгал…

«Что ему известно? — раздумывал Павел. — Что ему сказать? Правду? А что он ответит? Что я сошел с ума? Конечно! Нет, надо подождать, прощупать его, может быть, завтра… Придется врать», — заключил он огорченно.

А что, собственно, произошло? — спросил он неуверенно.

Что? Ничего особенного. Войта заходил, спрашивал тебя. Вот и все.

Что отвечать, если не хочешь еще глубже погрязнуть во лжи? Ничего. Стиснуть зубы и спрятать глаза. И молчать.

Этой ночью он засыпал, охваченный противоречивыми чувствами. Что изменилось с сегодняшнего вечера? Его обуревали страх и странная радость, любопытство и гордость. Ее зовут Эстер. Какое имя! И он спас ее. Конечно! Куда бы она пошла? Он повернулся и лег навзничь, закинув руки за голову. Долго не мигая смотрел на потолок, пытаясь представить себе ее белое лицо с огромными темными глазами, волнение отгоняло сон. Спать, спать, а как только взойдет солнце — к ней…

Завтра, завтра!

На следующий день после полудня все громкоговорители города сообщили, что утром 27 мая 1942 года в Праге было совершено покушение на имперского гаулейтера Гейдриха. Чей-то твердый, ровный и безличный голос, голос-машина, разносимый радио по затихшим улицам, повис над стенами домов, и эхо дробило его.

Голос застиг Павла на углу их улицы. Юноша прислушался, затаил дыхание. В первое мгновение он смог разобрать лишь обрывки фраз. И остальные прохожие не могли сначала ничего понять… В глазах у всех вопрос.

Что, собственно, произошло? Слушайте!

…за поимку преступников… десять миллионов крон… в районе оберландрата… чрезвычайное положение… запрещается выходить из дому позже двадцати одного часа… закрываются все… кто… после указанного времени появится на улице, будет расстрелян…

Вслед за сообщением наступила странная тишина. Трамвай равнодушно спускался вниз по центральной площади, жалобно повизгивая несмазанными тормозами.

Голос зазвучал снова…

III

Ведь это же идиотизм! — раздраженно заявил подмастерье Чепек. Был обеденный перерыв. Чепек восседал на стуле и мрачно поедал из кастрюльки постный гуляш, близоруко щурясь на него через очки и запивая это «лакомое» блюдо дрянным пивом. Никто не ответил ему. Всем было известно, что если уж в его лысой голове засядет какая-нибудь нелепая идея, то ее ничем не выбьешь.

Трудно сказать, — неопределенно бормочет мастер, и его взгляд настороженно обшаривает мастерскую. Здесь, кроме них, еще двое. Вихрастый ученик Пепик орудует веником, политика его не занимает, у него свои интересы. И Павел. Тот сидит у окна, глядит на улицу и постукивает линейкой по гладильной доске.

Полуденное солнце уперлось в стену дома напротив.

Вид мастерской успокаивает портного. Все в порядке. Ох, этот Чепек! Смутьян! Кто-кто, а он-то уж его знает. Они портняжат вместе еще с первой мировой войны, и ему прекрасно известны крайние взгляды помощника. Частенько они спорят до хрипоты, но это не метает им оставаться добрыми друзьями.

Мастер сносит от него даже обвинения в чрезмерной осторожности, которая, мол, в крови у всех ремесленников. Пускай себе упрекает, в такие времена осторожность не повредит. Он не мальчишка, честолюбие ремесленника, если оно у него когда-нибудь и было, давно уже отброшено. У него на плечах семья, Павел. Его надо вырастить, поставить на ноги. Сейчас самое верное — держать язык за зубами. Чепек — тот может молоть языком. Ему что, он один как перст, вечера убивает в пивной «У черта» за скверным пивом и картами. Там идут такие баталии!

Подстрелить одного волка не значит перебить всю стаю, — скрипучим голосом рассуждает Чепек. — Ты только посмотри газету! Вот заварится каша! Взглянешь косо — готово. Пиф-паф! Теперь нацисты на нас отыграются… — Сощурив глаза под стеклами очков, он читает газету, потирая рукой щетинистый подбородок. У него отвратительная манера читать вслух, сопровождая газетные сообщения комментариями и насмешками.

Вы только послушайте! Великая победа под Харьковом. Ай да Германия, ай да молодец. Или вот…

Мастер терпит, ерзает на стуле. Он не испытывает ни малейшего желания возражать. Какое там! Этот трепач подымет такой крик! А сейчас и у стен есть уши. Время от времени мастер испытующе поглядывает на сына и пробует перевести разговор на недошитый костюм старого заказчика. Но чертов Чепек и на эту удочку не клюет, дескать, ладно, ничего с ним не случится, подождет!