Эйдзиро Хисаита - Крах

• Название: Крах
• Автор: Эйдзиро Хисаита
• Издательство: Искусство
• Жанр: Драматургия
• Год: 1988

В сборник входят впервые издаваемые в русском переводе произведения японских драматургов, созданные в период с 1890-х до середины 1930-х гг. Эти пьесы относятся к так называемому театру сингэки – театру новой драмы, возникшему в Японии под влиянием европейской драматургии.

Центральной фигурой драмы «Крах» является О-Маки, жена потерпевшего крах дельца и фабриканта Умпэя, мать растратившего казенные деньги, близкого к отчаянию Кадзуо, ее старшего сына. О-Маки, вовремя переписавшая все свое состояние на имя сестры, могла бы спасти и мужа и сына, но забота о своих капиталах доминирует над всеми другими чувствами этой жестокой женщины – она остается неколебимой. Было бы чересчур прямолинейно утверждать, что, создавая образ О-Маки, Хисаита впрямую подражал «Вассе Железновой», но то, что драматургия Горького, хорошо известная к тому времени в Японии, пользовалась огромной популярностью и любовью в широких кругах прогрессивно настроенной интеллигенции, – неоспоримый факт.

---

Сэцуко (невольно засмеявшись). Отступные?… С этим к ней уже приходили, да так и ушли ни с чем.

Кавасаки. Приходили? Кто?

Сэцуко. Старуха О-Иси. Та самая, которая, по слухам, жила на горячих источниках у отца…

Кавасаки. А, та бывшая гейша… Ладно, пусть я тоже уйду ни с чем, но поговорить с твоей матерью должен непременно. Она дома?

Сэцуко. Дома-то дома… (Немного подумав.) Ладно, пойду позову. Но на деньги ты не надейся. (Идет направо.)

Кавасаки. Погоди минутку. Скажи ей только, что я прошу прощения за то письмо и непременно хочу с ней увидеться…

Сэцуко, улыбнувшись ему, уходит.

Кавасаки расхаживает по комнате, выходит в сад с задумчивым видом, словно погруженный в воспоминания. Возвращается Сэцуко.

Ну, что? Она придет сюда? Или мне идти к ней?

Сэцуко. Сказала, что ей нездоровится и просила извинить…

Кавасаки. Нездоровится? (С угрожающим видом смотрит вправо.) Где она?

Сэцуко (вздрогнув). Что ты собираешься делать?

Кавасаки (передумав, садится). Она больше ничего не сказала?

Сэцуко. Нет, ничего.

Кавасаки. В общем, требовать встречи бессмысленно.

Сэцуко. Документ при тебе?

Кавасаки. Согласие на развод?… Велела небось без всяких разговоров оставить бумагу и уйти?

Сэцуко. Мама очень расстроена после встречи с этой О-Иси, она в подавленном состоянии.

Кавасаки. Бумаг у меня при себе нет. Я отдал их одному человеку. Через несколько дней он приедет сюда по делу. По правде говоря, мне не хотелось вести переговоры через него, и я, рискуя, приехал сам. Но теперь ничего не поделаешь. Хорошо, что хоть ты поняла меня. Ради этого одного уже стоило приезжать… Поедешь в Корею, береги себя. Писать не смогу, но если будем живы-здоровы, может, увидимся.

Сэцуко. Отсюда ты прямо в Токио?

Кавасаки. Да, как раз успею на семь тридцать. У меня еще полно дел. (Немного поколебавшись.) Извини, не дашь ли мне денег, если у тебя есть при себе? На билет, правда, мне хватит, но…

Сэцуко. Вот все, что есть. (Открывает кошелек, высыпает содержимое, потом снимает кольцо и вместе с деньгами отдает Кавасаки.)

Кавасаки. Спасибо. Прости. (Жмет руку.)

Сэцуко отворачивается.

Входит О-Маки. Кавасаки быстро уходит. Сэцуко провожает Кавасаки взглядом и в изнеможении опускается на стул. Обе некоторое время молчат. Сгустились сумерки. Сэцуко порывисто встает, подходит к матери, садится на корточки и прячет лицо у нее в коленях.

О-Маки (расслабленно). Так хочется куда-нибудь уехать.

Сэцу-тян. Далеко-далеко, где никто нас не знает… Тэру-тян, помнится, так говорила когда-то, и вот она ушла первая…

Сэцуко (вздрогнув). Мама!

О-Маки (усмехаясь). Покамест я еще не собираюсь идти вслед за ней. Нет, умирать еще не хочу! Больше того, хочется наконец пожить в свое удовольствие. Чем я хуже других! Отец, увы, в таком состоянии, что вряд ли долго протянет. Надо привести все дела в порядок, а потом мы уедем.

Сэцуко (едва слышно). Да…

О-Маки. Вдвоем с тобой, Сэцу-тян, понимаешь?

Сэцуко. Моего заработка нам вполне хватит.

О-Маки (смеется). Сэцу-тян будет меня кормить! Прекрасно… Он оставил бумаги?

Сэцуко. Нет. Он не захватил их с собой, сказал, что потом пришлет.

О-Маки. Ты дала ему денег?

Сэцуко. Нет… Ах, я хочу обо всем забыть и поскорее начать работать.

О-Маки (смеется). Итак… Госпожа учительница Сэцу-тян?

Сэцуко. Первое время я буду считаться как бы практиканткой с жалованьем в пятьдесят иен.

О-Маки. Да, Сэцу-тян стала самостоятельным человеком… Но мама не допустит, чтобы ты так тяжело трудилась!

Сэцуко. Но я смогу заработать деньги!

О-Маки. Пятьдесят иен? Огромная сумма!

Сэцуко. Сейчас и такие деньги нам пригодятся…

О-Маки. Об этом не беспокойся.

Сэцуко. Но что же будет? Поэтому я и собираюсь работать. С апреля будущего года начну получать уже восемьдесят иен в месяц. Жить буду в общежитии, на питание мне и тридцати иен хватит, а пятьдесят буду высылать тебе, мама.

О-Маки (смеется). Спасибо. Я тронута до слез. Если б этот негодяй Тоё хоть немного походил на тебя… Не бойся, мама все устроит. Я твоя мать, разве я допущу, чтобы ты мучилась из-за денег?

Сэцуко. У тебя есть деньги?

О-Маки (кивает головой). Милая моя девочка!

Сэцуко. Они хранятся у тети?

О-Маки. Я тебе просто еще не успела сказать, но на эти деньги я выкупила гостиницу на горячих источниках. Наконец-то она моя. Даже не верится, будто во сне… Теперь я строю всякие планы на будущее, и ты должна стать мне помощницей, Сэцу-тян, слышишь? (Замечает искаженное лицо Сэцуко и испуганно замолкает.) Что с тобой? (Вдруг спохватывается и приходит в замешательство.)

Сэцуко (прильнув к матери, рыдает; резко поднимает голову). Если у тебя были деньги, как же ты не помогла отцу в трудный час? Когда отец так страдал!

О-Маки (стараясь сохранить спокойствие). Вот в чем дело! А я никак не могла понять… Видишь ли, Сэцу-тян, я думала о будущем…

Сэцуко. Помоги ты ему тогда, с ним не случилось бы несчастье.

О-Маки. Эти деньги все равно не спасли бы его. Ему нужно было гораздо больше.

Сэцуко. Ты не права. Отец тогда…

О-Маки. Речь шла не просто о временном затруднении. Он потерпел полный крах.

Сэцуко. Отец говорил… «Если бы мама помогла мне, я выкрутился бы и стал жить совсем по-другому»…

О-Маки. Громкие слова!

Сэцуко (враждебно смотрит на мать). Что ты, мама?… Выходит, ты всегда его ненавидела!

О-Маки. Ну что ты выдумываешь…

Сэцуко (плача). А я так верила тебе, мама… Защищала тебя… И ему только что сказала…

О-Маки. Скоро ты все поймешь.

Сэцуко, обхватив голову руками, рыдая, ходит по комнате.

(Подходит к Сэцуко, кладет руку ей на плечо.) Сэцу-тян!

Сэцуко сбрасывает ее руку и идет в другую сторону. О-Маки идет за ней. Сэцуко убегает.

Комната погружена в сумрак.

Занавес

Действие пятое

Курортное местечко неподалеку от города Н. Весна следующего года. Справа, чуть в глубине, флигель гостиницы. Слева – живая изгородь; за нею на небольшом возвышении – смотровая площадка. Справа – лестница, ведущая на галерею главного корпуса. Галерея тянется по тыльной стороне флигеля, мимо смотровой площадки и дальше – вниз, в глубину левой части сцены. От смотровой площадки к авансцене ведут пологие каменные ступеньки. Рядом с ними – вход: плетенная из прутьев калитка, ведущая в сад перед флигелем.

Утренняя дымка смешалась с паром от горячих источников. Во флигеле по лестнице справа спускается заспанный Кэнскэ, с ним – Кадзуо, еще более похудевший. Его европейский костюм забрызган грязью, кое-где даже порван.

Кэнскэ (включает свет). Что с вами случилось?

Кадзуо. Прости, что разбудил.

Кэнскэ. Ничего, просто я испугался. Не сразу узнал вас…

Кадзуо. Этого я и боялся, потому никак не решался войти. Но болтаться здесь в такой ранний час тоже не годится, можно вызвать подозрения…

Кэнскэ. Надо бы вам переодеться… (Открывает шкаф, достает теплое кимоно и пояс.)

Кадзуо. Спасибо. (Снимает костюм и разглядывает пятна грязи.)

Кэнскэ. Ого, вырван клок… На вас кто-нибудь напал?

Кадзуо. Да нет…

Кэнскэ. Вы прямо из Исиномаки?

Кадзуо. Нет, из Сэндая.

Кэнскэ. Как из Сэндая?! Вы там ночевали?

Кадзуо. Какое там… Всю ночь болтался по улицам. Уж и не помню где.

Кэнскэ. Вы?… Чудеса, да и только!

Кадзуо (надевает кимоно и в изнеможении садится, скрестив ноги). Ах, самому стыдно… Кажется, я довольно долго бродил возле железнодорожного переезда на Седьмой улице. Бывают моменты, когда хочется свести счеты с жизнью.

Кэнскэ (изумленно). Что это вы?… Ничего не понимаю. Что, собственно, произошло?

Кадзуо. Я такое натворил… (Озирается по сторонам.)

Кэнскэ. Здесь никого нет. Эта комната всегда пустует в ожидании хозяина, так было заведено еще при вашем отце… Да, так что же вы натворили? Надеюсь, никого не убили?

Кадзуо. Растратил казенные деньги.

Кэнскэ. Ч-что?!..

Кадзуо. Растратил казенные деньги. Я же сказал.

Кэнскэ. Сколько?

Кадзуо. Ни много ни мало пять тысяч иен.

Пауза.

Кэнскэ (смеется). Не пугайте меня. Вы, кажется, не любитель шутить.

Кадзуо. Шутить?

Кэнскэ. И притом – зло шутить. Разве можно истратить пять тысяч за один вечер?

Кадзуо. Не за вечер. Я тратил их постепенно.

Кэнскэ. И вчера это обнаружилось?

Кадзуо. Да… Директор пока, кажется, ничего не заметил, а вот помощник его, который принял у меня дела, человек сообразительный… В общем, они расставили мне ловушку, и я попался.