Лев Гумилевский - Чаплыгин

• Название: Чаплыгин
• Автор: Лев Гумилевский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

В книге повествуется о жизни и научной деятельности действительного члена Академии наук СССР, профессора физико-математических наук, Сергея Алексеевича Чаплыгина, посвятившего свои труды аэродинамике и самолетостроению.

---

Выходить вторично замуж за воронежского мещанина для снохи Чаплыгиных значило идти от богатства в бедность, из своего дома — на квартиру, где все покупное: от дров и круп до каждого яичка, до каждого куска хлеба.

Чаплыгинский большой каменный дом на Базарной площади стоит и по сей день, дивя прохожих своей прочностью. Теперь в нем помещается целое ремесленное училище — тогда жила одна семья, деловая, дружная, многодетная.

Глава семьи, основатель торгового дома, до конца жизни соблюдал тогдашний купеческий демократизм: ходил в розовой ситцевой рубахе до колен, подпоясанной ремешком, обедал за общим семейным столом, вместе с приказчиками и прислугой.

В лавке за кассой он уже сиживал редко, но навещал торговлю ежедневно, как бы от скуки. Подслеповатые глаза его из-под косматых бровей видели все очень зорко. Замечая у дверей лавки неубранную железную бочку с подсолнечным маслом, только что подвезенную, он не сердился, не бранил приказчиков, а, подойдя к бочке, клал руки на нее и кричал, обернувшись к дверям:

— А ну-ка, ребята, подмогите малость вкатить бочку-то!

И ребята опрометью бросались помогать, вмиг вкатывали бочку и впредь уже не забывали прибираться, завидя хозяина.

В спальне у старика на табуретке стоял чугун с водою, покрытый деревянным щитом. На щите лежал опрокинутый кованый ковш для питья.

Сын его в спальне держал хрустальный графин с квасом, носил манишку и галстук, но от старого купеческого демократизма не отступал.

Сохранившийся фотографический портрет Алексея Тимофеевича показывает нам молодого человека с высоким лбом, острыми, умными глазами, добрым ртом, щеголевато одетого, со спокойным достоинством молодости позирующего фотографу. С Давыдовым у него ничего общего не было.

Проводив жениха, Анна Петровна целую ночь плакала, чувствуя над собою волю своих и мужниных стариков. На другой день она пала перед ними на колени и молила не выдавать ее за Давыдова. Женщина умная, энергичная, но нежная и безвольная, она не сумела противостоять грубой власти домостроя и в конце концов сдалась на доводы и угрозы.

Свадьбу справляли без шума, как полагается вдовьей участи. За несколько дней погрузились в товарный вагон и вместе с вещами в том же вагоне перебрались в Воронеж.

Так кончилось раннее детство Сергея Алексеевича. Оно прошло среди событий, людей, отношений, которых он еще не мог понимать, в каком-то призрачном, нереальном мире. Детская память, пока формируется мозг, не удерживает ничего: то, что мы принимаем за воспоминание из этой поры, оказывается только хорошо усвоенным рассказываньем взрослых.

Мозг этого большеголового мальчика формировался быстро и стал все прочно удерживать в памяти с того дня, когда он сидел на деревянном крылечке, в соломенной шляпе с лентами и очень хотел есть. Перед ним была городская улица с плотными рядами домов. Глубокие колеи дороги посередине улицы до краев наполняла горячая пыль. В пыли купались взъерошенные от жары куры. Над всем пылало солнце, и не было ни дерева, ни крыши — ничего, чтобы укрыться от зноя. Мимо ходили мать и отчим. Они снимали с большой телеги сундуки, перины, узлы с подушками, корзины и несли в дом, а потом возвращались и забирали новые узлы, а сундуки носили вдвоем.

Так началась вторая половина детства Сергея Алексеевича.

Давыдов работал в кустарном кожевенном производстве, где каждый рабочий должен был уметь все, что полагалось по ходу дела: размачивать я мять шкуры, снимать мездру, сгонять волос, бучить и дубить в чанах, постоянно перекладывая кожи в обратном порядке, размалывать дубовую кору. Работа требовала напряжения, дедовские инструменты — скобель, першевальный нож, лощило — натирали мозоли; вымачивание шкур в дубильных веществах разъедало руки. Отчим возвращался домой изможденно суровый, равнодушный к семье. Нередко он запивал. Заработка его не хватало, и Анне Петровне пришлось не только хозяйничать, но и содержать семью на свои средства: она вернулась к своим девичьим занятиям — вышиванию, вязанию, шитью, радуя своими рукоделиями знатоков старинного русского искусства.

Когда стали появляться сводные братья и сестры, Анна Петровна поделила заботы со старшим сыном: он нянчил сестер и братьев, охотно бегал в лавочки, то в одну, то в другую, ютившиеся по обе стороны дома, то за хлебом, то за керосином, очень толково распоряжался деньгами, покупал хлеб только четным весом, чтобы полкопейки не передать продавцу.

Вопреки старым русским сказкам отчим относился к пасынку хорошо с самого начала, а когда мальчик смешался в куче с его собственными детьми, он уже и не видел никакой разницы между ними.

Новые дети появлялись в семье Давыдовых аккуратно через два года и, как по заказу, вперемежку: мальчики и девочки — Михаил и Катя, Николай и Люба.

С удивительным тактом Анна Петровна не делала различия между старшим сыном и остальными детьми. Только поступая в школу, Давыдовы узнавали, почему у них иная фамилия, чем у Сережи.

Росли они как кровные родные, и Сергей Алексеевич никогда не чувствовал своего раннего сиротства. Он не только нянчил своих братьев, учил их сначала ходить, потом говорить, но и впоследствии тянул их за собой в гимназию, в университет.

Чаплыгины, отдав внука в чужую семью, с хорошей русской деликатностью не вмешивались в жизнь новой семьи Анны Петровны, чтобы не сеять розни между родителями и детьми, между мужем и женою. Они только с купеческой трезвостью раз и навсегда помогли снохе тем, что купили в Воронеже на ее имя небольшой домик. Это было сделано с умом и расчетом. Как бы ни пришлось снохе с сыном жить, с квартиры ее не прогонят, заглядывать в дом соседки не будут.

Давыдовы жили в своем доме, куда к ним никто не ходил. От большого общего двора, где строились на правах аренды маленькие чиновники и ремесленники, Давыдовы ограждались стеной своего флигеля и палисадником, где росли сирень и шиповник. Ажурный штакетник завершался высоким шестом. На шесте вместо флюгера торчал деревянный солдатик с саблей в руке. Когда дул ветер, солдатик поворачивался и размахивал саблей. Каждый новый ребенок в семье, подрастая, удивлялся этому деревянному солдатику как живой сказке.

Послушный сын радовал родителей. Неширокий собственный его мир никого не беспокоил. В доме не было ни кошки, ни собаки, ни даже сверчка. На их улице — заборы, ворота, калитки, черная, затоптанная земля и больше ничего. Воронеж стоит на крутом берегу реки, от которой получил свое имя, но полные воды ее были так же безразличны хозяйственному мальчику, как ленивые берега Ряс.

В городе сохранились памятники пребывания Петра I: дворец его у реки, царский сад в предместье, прозванном Викулиной рощей, сад и сквер с бронзовой статуей царя на Дворянской улице, пересекающей город. Но как-то мимо всего этого проходило детство ребенка.

Анна Петровна любовалась серьезностью своего первенца и решила отдать его в гимназию. Сама она окончила только церковноприходское училище. Семен Николаевич прошел лишь два класса городского. Чтобы подготовить сына к поступлению в приготовительный класс, пришлось обратиться за помощью к семинаристу, хотя требования к поступающим в приготовительный класс сводились к чтению, письму и счету в объеме первоначального обучения.

Семинарист, пораженный способностями ученика, быстро справился с задачей. Анна Петровна съездила в Раненбург за метрической выпиской, и вот в 1877 году Сергей Алексеевич поступил в Воронежскую классическую гимназию. Восьмилетнему мальчику купили большую фуражку с серебряным гербом, серую куртку, длинные брюки навыпуск, шинель с серебряными пуговицами и синими петлицами, ранец из оленьей шкуры. Шестнадцатого августа он пошел по длинной Дворянской улице в гимназию и стал учиться.

Две природные способности Чаплыгина привлекали внимание товарищей в гимназические годы его жизни: огромная память и проницательный ум. Нет сомнения, что они были не только унаследованы им от родителей, но и усовершенствованы воспитанием.

В те времена частноторговое дело, и не только мелкое, велось без торговых книг и бухгалтерских записей, по памяти и доверию, на зарубках и крестиках. Чтобы разбираться в них, нужна была особенная памятливость, а необходимость доверия требовала проницательности ума и наблюдательных глаз. Анна Петровна на глазах у сына безошибочно определяла характеры людей.

Приходили нищие с котомками за плечами, просили милостыни, звонко взывая к милосердию, а мать гнала их сурово:

— Господь подаст!

Стоял другой безмолвно, опустив голову, с шапкой в руке, и мать вдруг звала его в дом, кормила щами, резала на дорогу кусок пирога, кричала вдогонку:

— Заходи, когда будешь в городе!

Предлагали крепкие, рослые мужики напилить, наколоть дров и в сарай уложить. Анна Петровна сердито отказывалась: