Валентина Мухина-Петринская - Встреча с неведомым (дилогия)

• Название: Встреча с неведомым (дилогия)
• Автор: Валентина Мухина-Петринская
• Издательство: «Детская литература»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1969

Нашим читателям хорошо известно имя писательницы-романтика Валентины Михайловны Мухиной-Петринской. Они успели познакомиться и подружиться с героями ее произведений Яшей и Лизой («Смотрящие вперед»), Марфенькой («Обсерватория в дюнах»), Санди и Ермаком («Корабли Санди»). Также знаком читателям и двенадцатилетний путешественник Коля Черкасов из романа «Плато доктора Черкасова», от имени которого ведется рассказ. Писательница написала продолжение романа — «Встреча с неведомым». Коля Черкасов окончил школу, и его неудержимо позвал Север. И вот он снова на плато. Здесь многое изменилось. Край ожил, все больше тайн природы становится известно ученым… Но трудностей и неизведанного еще так много впереди…

Драматические события, сильные душевные переживания выпадают на долю молодого Черкасова. Прожит всего лишь год, а сколько уместилось в нем радостей и горя, неудач и побед. И во всем этом сложном и прекрасном деле, которое называется жизнью, Коля Черкасов остается честным, благородным, сохраняет свое человеческое достоинство, верность в любви и дружбе.

В настоящее издание входят обе книги романа: «Плато доктора Черкасова» и «Встреча с неведомым».

---

Обогнув с востока гору, мы остановились над обрывом.

— Черт побери!.. — воскликнул в восторге отец.

Три глубоких, светлых, спокойных озера, в овальной темно-красной раме прибрежных скал, лежали перед нами далеко внизу, отражая зеленоватое небо. Мощный, ослепительно сверкающий на солнце ледник подползал к самым озерам, питая их собой, словно белая медведица, кормящая молоком трех детенышей. Все три озера были проточны — одно продолжение другого — и давали жизнь реке, которая текла дальше, голубая и прозрачная, как небо, которое она отражала, холодная, как ледник, давший ей жизнь.

— Ледник! — закричал отец и даже побледнел от волнения. — Валя, Фома Сергеич, вы видите — ледник? Теперь мне все понятно. Воды с текущего ледника сначала отстаиваются в этих трех озерах. Оттого так чиста Ыйдыга. Но начало реке все же дает ледник, как я и предполагал!..

Отец бросился вниз, ломая кустарники. Мы едва поспевали за ним. На берегу, под огромной лиственницей, мы побросали свои мешки.

Отец и Валя тут же занялись съемкой истока, Селиверстов пошел собирать растения. А я долго стоял, потрясенный только что испытанным ощущением. Словно кто горло мне сжал, сердце колотилось. Впервые природа, то есть нечто бездушное, предстала передо мной такой величавой, торжественной, одухотворенной.

Начиная с этого дня, Север неуловимо и властно стал захватывать мою душу, подчиняя ее себе. Отныне я уже не удивлялся, как могли мои родители променять Москву, культуру, успех на скитания в безлюдной тайге и горах. Я понял, в чем дело. Как говорит мой друг Вовка, до меня дошло.

Боюсь, что кто не был на Севере, меня не поймет. Не в том дело, что я увидал красивую картину, красивый ландшафт, а в том, что передо мной внезапно и чудесно, как озаренная молнией, предстала как бы душа этого ландшафта — самая суть Севера. Ну, кто и теперь не понял, для него и стараться объяснять не стоит.

Поколебавшись немного, за кем идти, я бегом догнал Селиверстова. Несколько часов мы с ним без устали обыскивали все трещины и щели между камнями, давно потеряв из виду отца и Валю, увлеченных съемкой.

Найдя интересный экземпляр, Фома Сергеевич аккуратно выкапывал его ножом и осторожненько, боясь повредить, складывал в специальную сумку, которую я перед ним держал.

Сумка уже давно была полна, но Селиверстов никак не мог оторваться от своих поисков. «Вот экземпляр камнеломки получше того, что в сумке…», «А нет ли чего нового за той скалой?..» Обыскивая каждый камень, каждый ручеек, мы заходили всё дальше. Мне пришла в голову мысль: «А вдруг выйдет медведица?» Бехлер говорил, что они злые в эту пору года. Я хотел сказать об этом ботанику, но он увидел неподалеку новый вид лисохвоста и бросился к нему, не дослушав меня. Где-то близко раздался выстрел. Эхо повторило его за горами.

— Что это? — закричал я, вздрогнув.

— Наверное, Дмитрий Николаевич охотится, — спокойно отозвался Селиверстов.

И вдруг я увидел лошадь и жеребенка. Они с большим любопытством смотрели на нас, ничуть не показывая страха. Увидел их и Селиверстов и от удивления выронил сумку. Лошади паслись так спокойно, будто где-нибудь в Подмосковье.

— Дикие лошади?! — воскликнул Селиверстов. — Не подходи, они кусаются!..

Я попятился. Но лошади не обнаруживали ни малейшего намерения кусаться. Они подошли ближе и как будто ждали, что мы их угостим хлебом или сахаром.

— Совсем ручные лошади! — удивился Селиверстов. — Давайте их захватим! — предложил я.

— У нас же нет уздечки… — пробормотал ботаник. Но я уже полон был мыслью захватить этих лошадей.

Вот подспорье будет на базе! Можно на этих лошадях в лес за дровами ездить! Забыв о страхе, я выломал себе хворостину и погнал лошадь с жеребенком к реке. Они послушно пошли.

Так отец и увидел нас: впереди меня, гонящего лошадь с жеребенком, позади удивленного Селиверстова.

— Что за черт! — заорал отец, бросая теодолит.

— Ой, какие хорошенькие! — нараспев сказала Валя и бросилась угощать их лепешками.

— Где вы их нашли? Чьи это лошади? — обрушился на нас отец.

— Неподалеку, вон за скалами, — пояснил Селиверстов.

— Это, папа, его лошади… — ответил я на второй вопрос.

— Кого это его? — рявкнул отец.

— Ну, того человека, которого я видел.

Отцу показалась в моем тоне торжествующая нотка и это его окончательно взбесило.

— Дурак! — заорал он и даже выдвинул вперед нижнюю челюсть, что он делал в крайнем раздражении.

Дурак так дурак. Я скромно промолчал. Пусть как хочет объясняет появление лошадей. Мне-то что!

Молча мы смотрели на лошадей, с удовольствием поедающих лепешки из Валиных рук. Это были крепкие, коренастые мохнатые лошаденки. Мать — серая, в яблоках, спокойная и добродушная, жеребенок — ярко-рыжий, озорной и веселый.

— Ой, какой хорошенький! — причитала Валя, обнимая жеребенка. — Какой ему чубчик подрезали, как мальчику. Посмотрите, какая у него модная челка!

Вот именно: у обоих лошадей были подрезаны гривы.

— Может, тут поблизости чукчи кочуют? — предположил Селиверстов.

— Если чукчи, они скоро найдут нас… — сказал отец. Он был явно не в духе. — Лошадей надо стреножить, — сказал он Селиверстову.

Я помог связать лошадям ноги. Они не брыкались.

— Дмитрий Николаевич застрелил мускусного быка! — сообщила нам Валя. — Надо его освежевать. Он говорит, что очень вкусное мясо. Я сама буду жарить, только шкуру мне сдерите.

Валя тараторила все время, пока мы разделывали быка. Это был совсем молодой бык — еще подросток. Все-таки люди жестоки!.. Я старался не смотреть на скорбные, затянутые пленкой смерти глаза.

Эти сочувственные мысли не помешали мне потом с аппетитом уплетать жаркое. Мясо действительно оказалось весьма вкусным.

Над приятно потрескивавшим костром кипел в котелке чай. Отец сам заварил его; он признавал только краснодарский чай и пил крепкий, коричневый, как компот. Отец снова пришел в хорошее настроение. Он ел, пил, радостно, как мальчишка, смотрел на Валю и говорил без умолку.

— Итак, истоки Ыйдыги открыты. Есть съемки, высота, фотографии. Завтра вместе с вами займемся кое-какими уточнениями. А сегодня будем пировать!

— Обжираться, — уточнил я, обгладывая вкуснейшую кость.

Впервые в жизни я ел мясо, жаренное на вертеле. Почему дома никогда так не делают? Ведь гораздо вкуснее, чем со сковородки. И пламя костра, право, лучше, чем газ.

Несмотря на крайнюю усталость, никому не хочется спать. Слишком велико пережитое возбуждение. Настроение приподнятое, радостное. Когда отец закурил, и Валя и Селиверстов попросили у него по папироске. Все трое задымили, как индейцы, — «трубка мира»! Наступает время задушевных бесед у костра. Папа совсем расчувствовался.

— Такие дни, как эти, — мурлыкающим голосом начинает он, — полные напряженной работы, сопровождаемые новыми открытиями, чувствуются недаром прожитыми. Мне, Валюшенька, уже сорок два года, но…

— Ой, как много! — охает Валя, глаза ее округляются.

— Но… мне кажется сегодня, будто я только начинаю жить. У вас бывает так: несмотря на крайнее физическое утомление, где-то внутри живет и радуется жизни другой, бодрый, совсем не уставший человек?

— Ой, я так понимаю вас, Дмитрий Николаевич! — горячо поддерживает его Валя. — Я никогда не пойму тех людей, у которых даже потребности нет в близости к природе. Даже самые мечты о ней вызывают у них снисходительную улыбку. Мне такие люди жалки! — Валя вдруг рассмеялась, всплеснув руками. — Знаете, у нас есть знакомый инженер… Он совершенно здоров, с этакой бычьей шеей, красным лицом и каждый год регулярно ездит на курорт. Там он живет в палате, как больной, ест и спит по звонку, гуляет для моциона по парку, загорает на берегу, где даже пройти нельзя от кишащих тел. Посещает с санаторной экскурсией затоптанные и заплеванные окрестности модного курорта, где пыль и валяются коробки от папирос. Жалкий он… А путевку хлопочет с такой энергией, словно от этого зависит его жизнь. Я ему сколько раз предлагала: поезжайте вы лучше хоть в алтайский заповедник! Я там была на практике. А вы знаете этот заповедник, Дмитрий Николаевич?

— Знаю, — снисходительно улыбается отец.

— А вы не знаете, Фома Сергеич?

— Ложитесь-ка спать! — решает отец.

Пока мы стелили себе постели, он привязал лошадь к дереву.

Через два дня мы пускаемся в обратный путь. Возвращаемся налегке: все рюкзаки, а также бычью тушу нагрузили на лошадь. Жеребенок бежал рядом, то убегая вперед, то отставая. Папа раздобрился и предложил мне сесть на лошадь, но я наотрез отказался: ей и так было тяжело.

На базе при виде нас — радостный переполох. Они уже начали о нас тревожиться. Лошадь привела всех в восторг, особенно Бехлера. На радостях он насыпал ей целый килограмм овсяной крупы. Кудесник с радости на всех лаял и успокоился, только когда я взял его на руки. Мама смеется и целует меня много-много раз. На папу она как будто сердится, впрочем, мне это, наверное, показалось. А Женя говорит, что мы приехали как раз кстати: с папой будет сегодня говорить Москва.