Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1942-1962 г.г.

• Название: Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1942-1962 г.г.
• Автор: Светлана Бондаренко
• Издательство: АСТ
• Жанр: Публицистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-053845-4

Поклонники творчества братьев Стругацких!

Перед вами — повествование в документах и воспоминаниях, открывающее цикл «Письма. Рабочие дневники» в серии «Неизвестные Стругацкие».

Этот том посвящен периоду взросления и становления известных писателей (до 1962).

---

Да, вот еще пара хохм: масса эл-на, оказывается, получается бесконечной — раз, и два — существует сверхэлемент — позитроний — газ в 920 раз более легкий, чем водород. Его атом состоит из позитрона, вокруг которого «вращается» электрон. В общем дожили.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 24 ОКТЯБРЯ 1953, ПЕТРОПАВЛОВСК-КАМЧАТСКИЙ — Л.

Здравствуй, Боб!

Письмо твое получил, станцевал качучу[156] над индусским искусством, три дня ковырял в носу и вот решился писать. Прежде всего об отпуске — сей вопрос, бывший год назад объектом самых туманных мечтаний, становится на повестку дня. Я полагаю отплыть первым же пароходом после Нового Года. Это будет примерно числа десятого. Принимая во внимание возможные штормы, следует полагать продолжительность плавания равной примерно неделе, а сие означает, что числа двадцатого я буду в Москве. Там я задержусь дня на два для улаживания кое-каких делишек. Короче, числа 25-го буду с вами. Сообщи, когда у тебя последний экзамен. Хотелось бы угадать на другой день, но здесь многое зависит от морского транспорта, который не в пример железнодорожному не поддается в должной степени прозрениям и прогнозам. Но это все через два месяца, а с завтрашнего дня я начинаю подготовку к отпуску — привожу в порядок перевод Киплинга, черновики литературных потуг своих и т. д. Рассчитал, что времени в обрез хватит до отъезда, то бишь до отплытия. Да, Боб, ужо повеселимся на славу, ибо будет где, будет чем, а и будет на что. Между прочим, сплю и вижу сосиски и ветчинную колбасу.

Теперь о делах текущих. «Остров Разочарования» прочел, как уже писал, с наслаждением. «Было бы непростительным преувеличением… сказать, что м-р Мообс встретил пули эсэсовца грудью. Он встретил их совсем другим местом».[157] А? Здорово. А вот «В стране поверженных»[158] — тошнотворное дерьмо, дешевка, блевотина и того хуже. Заср…ц, тоже мне, соцавантюрдетектив. Ж…. Кстати, о ж…. Песенка «Дождик» поется Unrough-out the place, равно как и «Уберите нос». А по аглицки:

«Кеер away your nose,
Keep away your nose,
Let me pass by yee (yee — dialectism of „you“)!
Here's Los? Los Angelos? There's San-Loui(s).
So many peaches in old good San-Loui(s)!»[159]

[Рисунок: солдат играет на гармошке, девица пляшет.]

Смотрел «Fury»,[160] «The Black Legion»,[161] «The Star»,[162] «The ships storming Castle»[163] — чудесные картины. Though «The Star» might have been made much better.[164] А вот насчет чтения дело гораздо хуже. Это весьма больное место для меня. Правда, в местной библиотеке довольно много интересного, но ей-ей нет желания читать серьезные вещи. Пробавляюсь «Будущее за нас»,[165] «Морская душа»[166] — кстати, в этом сборнике есть истинно талантливые рассказы, «Лучшие сценарии советского кино»[167] и пр. Много перечитываю. В частности, перечитал английский детектив «Blood on Lake Louisa» — очень хорошо, эмоционально написано. Настоящий thriller — замораживающий кровь романчик. И в мыслях создал сюжет для сумасшедше-детективно-мистического романа. В Ленинград после войны возвращается парень без руки, поступает в университет. Его дом разбит, снимает квартиру в одной из этих угрюмых, серых громадин постройки конца 19 в., коими славен наш город, на пятом этаже. И тут идет чертовшина-vulgaris: призраки проходят сквозь стены, ночью в окно заглядывает белое лицо человека-паука, в стенах ходы-колодцы, под подвалом гнездо ужасов, красивая девушка, сирота-ленинградка, воспитана привидениями и стала их рабой и т. д. В чем смысл этой белиберды и должны ли в ней участвовать привидения — не знаю, но слабонервных можно защекотать до истерики, за это ручаюсь. Конечно, писать не буду, но набросок-отрывок есть — то место, где он знакомится с девушкой при интересных обстоятельствах.

Вот пока всё. Алкаю в отпуск, браток.

Твой Арк. Привет маме.

Песни привезу.

ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 11 НОЯБРЯ 1953, ПЕТРОПАВЛОВСК-КАМЧАТСКИЙ — Л.

Глава…дцатая,

содержащая правдивый и точный отчет о том, как наш герой провел праздник 36-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции.

Было семь часов утра седьмого ноября 1953 года, когда Аркадий Натанович оказался в состоянии открыть второй глаз и, шепотом матерясь и удерживая стенания, выбрался из-под одеял и шинели и уселся в кровати. Тот участок окна, который оставался свободным от пожелтевшей газеты, с безжалостной и не оставляющей никаких надежд ясностью показал ему, что наихудшие его опасения подтвердились: легкий ветерок, подувший накануне вечером со стороны «гнилого угла», не только не превратился в пургу, обещанную прогнозом погоды, но, видимо, решив, что в праздники делать ему нечего, улегся совсем.

Чистое синее небо и розовые вершины сопок, злорадно ухмыляясь, поставили Аркадия Натановича перед грустной перспективой одеваться, умываться, завтракать и делать другие вещи, которые он охотно отложил бы еще на пару часов, и главное — становиться в строй и тащиться несколько километров до города, чтобы демонстрировать перед восхищенными зрителями свою необычайную мощь и боеготовность. До чего в жилу была бы сейчас буйная слепящая пурга, безусловно закрывающая вопрос о наградах и демонстрациях, позволяющая снова нырнуть под одеяло и подремывать, слушая краем уха завывания в трубе, которую забыли закрыть со вчерашнего вечера, и стук и шелест снега в стекла!.. Но пурги не было, и Аркадий Натанович принялся поспешно одеваться, стараясь не лязгать зубами, каковое неприличное действие коварно провоцировалось температурой, далеко не доходившей до той, которую удостаивают чести называться комнатной. Натянув брюки и сапоги, Аркадий Натанович подошел к ведру, где обычно была вода для питья, умывания и прочих мелочей быта, но на этот раз оно было пусто. Аркадий Натанович даже не почувствовал разочарования. Он только вздохнул и с видом полной покорности судьбе вышел во двор, чтобы набрать снегу. Самое энергичное растирание снегом на морозе при необходимости вернуться в холодную комнату и видеть сожителя, выводящего замысловатые <…> рулады носом, а главное — имеющего освобождение от демонстраций, не может привести человека в наилучшее расположение духа, поэтому нет ничего удивительного в том, что Аркадий Натанович, тщательно размазывая крохотным полотенцем кусочки льда и комья снега по лицу, ткнул Владимира Дмитриевича[168] коленом в бок и довольно нервно предложил ему заткнуться, на что этот последний выругался сквозь сон, но храпеть перестал.

И так далее, в том же духе. В общем, я удивляюсь собственной скромности и воздержанию за эти два дня, ибо 1) оба дня обедал, завтракал и ужинал в столовой, 2) за оба дня выпил всего 150 г коньяку, бутылку портвейна и бутылку шампанского, 3) вечером 7-го занимался математикой, а вечером 8-го читал «Власть без славы» Харди,[169] 4) истратив за праздники 120 руб., имел после оных еще 25 руб. в запасе, 5) все ночи ночевал дома и 6) оба дня топил печку и ходил за водой сам <…>..

Худо ли, хорошо ли, дорогой Боб, но до отпуска остаются сущие гроши… то бишь, пустяки — с грошами как раз обстоит дело благополучно. Каких-нибудь пятьдесят дней! Представить себе трудно. Вы получите от меня еще не более шести-семи писем и пары телеграмм, а затем буду и pomposo ego![170] Чертовски приятное чувство! Да еще когда тебя ждут — и в Москве, и в Ленинграде. Конечно, little things please little minds,[171] но что уж поделаешь, если я такой тщеславный…

Я сейчас штудирую любопытную книгу: «Великий Двурог» Сергея Боброва.[172] Это нечто вроде введения во внешкольную математику для восьмиклассников. Написано явно по плану и под впечатлением «Что такое математика», но гораздо проще, остроумнее и т. д. Высшей математикой я, вероятно, всё же займусь, так что подбери там матерьялец.

Теперь о песнях. Ты, я вижу, увлекаешься морскими песнями, да и морско-блатными. Ни одной из тех, что ты привел, я не знаю. Ужо приеду — споем. Я же по скудности умишка своего жму на военно-печальные. Жаль, не умею на гитаре, а то выдал бы их тебе во всей красе. Ну, I'll do what I can.[173] И аглицким займемся, как приеду. А пока вот:

Над бухтою погасли все огни.
Сегодня мы уходим в море прямо.
Поговорим о берегах твоих — ой-вэй!
Красавица моя, Одесса-мама.
Мне здесь знакомо каждое окно,
Здесь девушки фартовые такие.
Уж больше мне не пить твое вино — ой-вэй!
И клешем не утюжить мостовые.
В Москве моряк имеет бледный вид,
В душе его лежат (!) одни (!!) каменья,
Азохен тохес, мамочка моя — ой-вэй!
Ой мамочка, роди меня обратно.
…………..— не помню
Утесов Лешка — парень фон Одесс — ой-вэй!
И Вера Инбер тоже из Одессы.[174]

Ты, кажется, про эту вспомнил? И еще: Стенька Разин.

Океан шумит угрюмо,
Мутью пенится вода,
По волнам несется судно —
Шхуна «Черная п…».
Капитан, каких немного… и т. д.

Остальное почти всё забыл. Впрочем, там есть такой перл: