Сакен Сейфуллин - Тернистый путь

• Название: Тернистый путь
• Автор: Сакен Сейфуллин
• Издательство: Жазуши
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1975

Жизнь Сакена Сейфуллина — подвиг, пример героической борьбы за коммунизм.

Солдат пролетарской революции, человек большого мужества, несгибаемой воли, активный участник гражданской войны, прошедший страшный путь в тюрьмах и вагонах смерти атамана Анненкова. С.Сейфуллин в своей книге «Тернистый путь» воссоздал картину революции и гражданской войны в Казахстане.

Это была своевременная книга, явившаяся для казахского народа и историей, и учебником политграмоты, и художественным произведением.

Эта книга — живой, волнующий рассказ, основанный на свежих воспоминаниях автора о событиях, в которых он сам участвовал. В романе показан восставший народ, выведены типы карателей, баев, мулл и алаш-ордынских главарей. Роман проникнут сочувствием автора к угнетенному народу, ведущему борьбу за свое освобождение, революционным энтузиазмом, верой в победу революции.

По охвату жизненного материала роман «Тернистый путь» — монументальное произведение основоположника казахской советской литературы, писателя большевика Сакена Сейфуллина.

---

В одном из аулов Ерейменской волости, где жили казахи рода Канжыгалы, мы увидели необычное волнение, похожее на подготовку к восстанию. Мужчины на конях куда-то ускакали, видимо, на тайный сбор.

Жены и слуги бая отвели нам для ночлега отдельную юрту, где никого не было. Мы укладывались без свеч, в полной темноте.

Наутро нам запрягли какого-то никудышнего верблюда в дрожки и с горем пополам подбросили до соседнего аула.

Так, с немалым трудом добывая подводы, мы добрались до озера Ащы-коль, в аул, о котором я уже рассказывал. Здесь слухи о мобилизации растревожили всех. Аул гудел, как улей. Мужчины на конях собираются толпами, и разговор слышится только об одном: казахам идти в солдаты не полагается. И если кто-нибудь пытался утверждать нечто противоположное, того объявляли недругом. Чувствовалось, что народ здесь поднялся по-настоящему и намерен сопротивляться. Мы снова встретились с Толебаем, его отцом Барлыбаем, его дядей Олжабаем, обстоятельно расспросили их обо всем, чтобы иметь полное представление о создавшемся положении.

Отсюда мы направились прямо в город. По пути то и дело попадались группы и отряды конных казахов. При упоминании о русских все поплевывали в ладони, делая вид, что готовы хоть сейчас вступить в решительную схватку. К вечеру остановились в одном из аулов. Молодежь встретила нас открыто недружелюбно. Едва мы расположились в юрте Жахуда, сын которого знал нас, как в юрту ворвались шумной толпой какие-то жигиты и без особого почтения учинили нам допрос: кто мы и зачем пожаловали? Мы начали пространно говорить о несправедливости русского царя, о невзгодах казахской жизни. И только потому, что аксакал Жахуда вступился за нас, а мы ругнули царя, возбужденные жигиты со словами «вон какое дело» ушли с миром.

Акмолинск был взбудоражен. Панические слухи один страшнее другого с быстротой молнии распространялись среди горожан:

— Казахи идут на город и собираются уничтожить всех.

— В Тиналинской волости убили пристава Иванушкина. Из Омска прибывают регулярные войска.

— Едет сам губернатор Кочура-Масальский.

— Казахи создают армию, самовольно избрали ханов, делают ружья, пики, секиры, отливают пули.

— Готовят себе кольчуги, а молодежь обучают военному делу…

Я пробыл в городе с неделю. Не слышно было на улицах прежних песен, прежнего веселья. Напуганный город превратился в слух.

Вскоре прибыла комиссия по переписи из южных волостей во главе с врачом Асылбеком Сеитовым. Оказалось, что казахи-тиналинцы и темеши сильно избили их, связали, обрили головы, заставили по-мусульмански молиться и несколько дней продержали в заточении, пока комиссию не освободил акмолинский торговец борец Жуман.

Приехал губернатор. Он собрал аксакалов, биев, старшин, баев из степи и из города. Собралось много и простого люда. Губернатор, похожий на взбудораженного самца-верблюда, выступил с речью. Народ стоял без шапок, теснились плечом к плечу. Грозные слова губернатора толмач переводил людям с покорно обнаженными головами:

— Я прибыл сюда после того, как услышал позорную весть, будто акмолинские казахи не желают подчиниться царскому указу идти на тыловые работы и собираются бунтовать. Это сумасшествие, безумие, это непроходимая глупость! Могут ли безоружные казахи противостоять силе русского оружия? Пока не поздно, пусть они откажутся от этого сумасбродства!.. Аксакалы, вы уважаемые люди в казахской степи. Прошу вас спешно выехать по аулам и уговорить мужчин, чтобы в течение одной недели они вышли на тыловые работы согласно указу царя. Если вы этого не добьетесь, не ждите от меня милости. В степь, в аулы я пошлю свои войска с приказом истребить казахов, как баранов. Вы знаете, что такое пулемет. Это оружие, которое сеет пули, как дождь. Мои войска вооружены этими пулеметами и будут косить казахов, как зеленую траву. Если вы не сумеете в недельный срок успокоить народ, войска выйдут в степь и будут расстреливать любого, кто встретится на пути. Пулеметы будут установлены на машинах, которые не пробьет никакая пуля. Если вы через неделю не успокоите народ, то прежде всего я упрячу в тюрьму вас самих! Даю вам пятнадцать минут на совещание между собой, после чего вы должны дать мне решительный ответ.

У собравшихся вытянулись лица. Растерянные аксакалы уселись вокруг во дворе, подобрав под себя ноги. Сидели, угрюмо нахохлившись, и негромко совещались.

— Давайте попросим у губернатора отсрочку, — послышались голоса наиболее решительных. — Многие аулы находятся далеко от города, за неделю мы не успеем съездить туда и вернуться обратно.

Через пятнадцать минут аксакалы с обнаженными головами, будто овцы, напуганные ревущим половодьем, подталкивая друг друга, пошли к губернатору излагать свою просьбу.

Губернатор на отсрочку не согласился. А кто осмелится ему перечить?..

Аксакалы единодушно выразили готовность в течение одной недели утихомирить бурлящие аулы, хотя и знали, что возбужденный народ так сразу не успокоится. Знали и все же не устояли перед гневом грозного губернатора, согласились отправиться в степь.

Казахская знать оказалась в отчаянном положении. Впереди глубокий омут, а сзади отточенные пики. С понурым и убитым видом разошлись аксакалы по домам, вздыхая и восклицая: «О аллах, что же мы будем делать!»

Аксакалы и баи поскакали в степь. Я последовал за ними, чтобы узнать положение в аулах, побывать в гуще народа.

КАЗАХСКОЕ ОСВОБОДИТЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ (1916 год)

На пути из Акмолинска в степь я интересовался настроением людей не только в казахских аулах, но и заглядывал в некоторые русские поселки. Вблизи города казахи волновались сдержанно. Некоторые из молодых жигитов держали наготове оседланных коней и, кажется, ждали, какой оборот примут события. Все они в случае беды были готовы умчаться к месту вооруженного сопротивления. Однако все эти настроения тщательно скрываются, приготовления к бунту незаметны. Трудно сказать, намерены ли пригородные аулы открыто выступить против правительства.

Но в аулах, чуть подальше от Акмолинска, уже начались разговоры о том, чтобы потихоньку сняться с насиженных мест и откочевать подальше в степь. На лицах растерянность и страх.

Отношения между русскими и казахами весьма натянуты.

Русские городские богачи и сельские кулаки в разговорах с казахами желчно недоумевали: «Владеете такой необъятной землей, живете спокойно, в достатке, а еще враждуете с русскими, отказываетесь от царской службы!»

Казахи же смело заявляли: «Царь отобрал нашу землю и воду, теперь он хочет забрать наших людей, послать их под германские пули, чтобы казахов скосить, как траву. Царь хочет уничтожить нас совсем. Лучше мы погибнем на родной земле, чем в далекой Германии!»

Вражда между русскими поселками и казахскими аулами особенно чувствуется в отдаленных, окраинных, уголках уезда.

На юг от Акмолинска, приблизительно в ста пятидесяти километрах в направлении к нашему аулу, на берегу Нуры стоит село Захаровское. Здесь живет пристав, отвечающий за порядки в южных волостях Акмолинского уезда. Приехав в Захаровское, я зашел к приставу. В разговоре со мной он был неискренен, явно рисовался, всячески стараясь показать, что болеет душой за казахов.

Сдерживая усмешку, я спросил у пристава:

— Если вы так озабочены судьбой казахов, почему бы вам не поехать в аулы и не поделиться мудрым советом?

— А если меня казахи убьют? — ответил пристав. «Правда ведь, — подумал я. — Эту собаку могут прикончить в ауле».

Из самого крайнего поселка русский возница нехотя довез меня до ближайшего аула и, быстро ссадив, моментально повернул лошадей обратно.

Я оказался в ауле Жолболды, где жили казахи большого рода Тока. Меня тотчас окружили, едва успев поздороваться, сразу засыпали вопросами. Я вошел в юрту аксакала Копбая, моего близкого родственника. Путника из самого Акмолинска Копбай принял очень хорошо. Сначала не спеша, спокойно расспросил о положении в городе, о других не слишком важных новостях, потом обеспокоенно заговорил о главном:

— Что намерена предпринять русская власть? Верно ли, что против нас снаряжаются войска? Чем все это кончится?

В здешних местах взбудораженные казахи своего недовольства уже не скрывали. Чувствовалась решимость выступить против русских властей. Жигиты не расседлывали коней, приготовили пики, секиры, дубинки. То и дело скакали между аулами взад и вперед группы всадников. В руках зажаты дубинки, у колен длинные палки с топорами на концах — секиры. Острия поднятых пик сверкают на солнце. Не только молодых, но и старых подняла какая-то неведомая сила, все приготовились к бою.

Аулы по берегам Нуры самовольно выбрали своим ханом хаджи Альсена. Видно, что народ ни перед чем не остановится, не отступит перед царскими войсками, не померявшись силой, хотя против винтовок, пулеметов и пушек будут выставлены только дубины и пики.