Поэтическая антология - Манъёсю

• Название: Манъёсю
• Автор: Поэтическая антология
• Издательство: ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1971

Манъёсю (яп. Манъё: сю:) — старейшая и наиболее почитаемая антология японской поэзии, составленная в период Нара. Другое название — «Собрание мириад листьев». Составителем антологии или, по крайней мере, автором последней серии песен считается Отомо-но Якамоти, стихи которого датируются 759 годом. «Манъёсю» также содержит стихи анонимных поэтов более ранних эпох, но большая часть сборника представляет период от 600 до 759 годов.

Сборник поделён на 20 частей или книг, по примеру китайских поэтических сборников того времени. Однако в отличие от более поздних коллекций стихов, «Манъёсю» не разбита на темы, а стихи сборника не размещены в хронологическом порядке. Сборник содержит 265 тёка[1] («длинных песен-стихов») 4207 танка[2] («коротких песен-стихов»), одну танрэнга («короткую связующую песню-стих»), одну буссокусэкика (стихи на отпечатке ноги Будды в храме Якуси-дзи в Нара), 4 канси («китайские стихи») и 22 китайских прозаических пассажа. Также, в отличие от более поздних сборников, «Манъёсю» не содержит предисловия.

«Манъёсю» является первым сборником в японском стиле. Это не означает, что песни и стихи сборника сильно отличаются от китайских аналогов, которые в то время были стандартами для поэтов и литераторов. Множество песен «Манъёсю» написаны на темы конфуцианства, даосизма, а позже даже буддизма. Тем не менее, основная тематика сборника связана со страной Ямато и синтоистскими ценностями, такими как искренность (макото) и храбрость (масураобури). Написан сборник не на классическом китайском вэньяне, а на так называемой манъёгане, ранней японской письменности, в которой японские слова записывались схожими по звучанию китайскими иероглифами.

Стихи «Манъёсю» обычно подразделяют на четыре периода. Сочинения первого периода датируются отрезком исторического времени от правления императора Юряку (456–479) до переворота Тайка (645). Второй период представлен творчеством Какиномото-но Хитомаро, известного поэта VII столетия. Третий период датируется 700–730 годами и включает в себя стихи таких поэтов как Ямабэ-но Акахито, Отомо-но Табито и Яманоуэ-но Окура. Последний период — это стихи поэта Отомо-но Якамоти 730–760 годов, который не только сочинил последнюю серию стихов, но также отредактировал часть древних стихов сборника.

Кроме литературных заслуг сборника, «Манъёсю» повлияла своим стилем и языком написания на формирование современных систем записи, состоящих из упрощенных форм (хирагана) и фрагментов (катакана) манъёганы.

---

п. 3348 Песня рыбака похожа на парную песню, связанную с песней из кн. VII (1176), где поет жена рыбака, ожидающая мужа. “Летом тянут коноплю здесь…” — в старину в этих окрестностях выращивали коноплю, и, так как коноплю убирают летом, это и стало постоянной и главной характеристикой местности.

Ночь посевов (саё) — обычно суффикс “са” считают в песнях М. лишенным значения. Однако мы полагаем, что здесь “са” — сокр. от “сацуки”, т. е. месяца посевов, месяца “посадки риса”; другими словами, речь идет о мае, так же как в старинных народных песнях, в слове “саотомэ” — “майские девушки” (са — сокр. сацуки; отомэ — девушки).

ОС отмечает “литературность” этой песни. Однако одинаковый зачин песни, а именно совпадение полностью первых трех стихов с песней кн. VII указывает на традиции народной песни. По-видимому, это народная песня, подвергшаяся литературной обработке.

п. 3349 Вариант народной песни (СН).

Толкуется как песня жены лодочника, ожидающей мужа и в тревоге прислушивающейся к шуму голосов возвращающихся в бухту рыбаков. Похожа на песню 1228.

Судя по тому, что три последние строки полностью совпадают с п. 1228, следует рассматривать как варианты народной песни, распеваемой обычно в разных местах с незначительными изменениями.

п. 3350 Считается песней, сложенной деревенской девушкой при виде, красивой одежды чиновника, приехавшего из столицы. В комментариях указывается еще на два варианта данной песни. Некоторые склонны видеть в ней любовную песню. ОС, например, указывает на старинные обычаи, когда с платьем связывалось представление о душе, считалось, что в платье остается частица души его хозяина. Желание надеть чье-либо платье означает желание как бы получить душу этого человека, его любовь. Поэтому в знак любви подносили друг другу платье или обменивались рубашками и т. п. Это было любовным обетом. ОС полагает, что и в данном случае речь идет не о желании надеть платье, а о любви. Полагаем, что первое толкование основано на позднейшем восприятии песни, толкование, исходящее из старинных обычаев, более правильное.

п. 3351 Тоёда приводит в качестве варианта песню 4140:

То не цветы ли белых слив,

Взращенных мною,

В саду на землю опадают ныне

Иль это хлопья снега, что весною

Остались, не успев еще растаять?

Сравнение снега с цветами постоянно встречается в песнях весны и зимы и в классической поэзии Х—XIII вв. Поэтому данная песня представляет особый интерес, ибо показывает, как мотив, в основе которого лежали реальные картины быта (ожидание снега, связанного с определенными хозяйственными интересами древнего японского земледельца, образ полотна, которое вывешивали сушить и которое славилось в этой местности своей белизной), в дальнейшем, в иной общественной среде, принимает иной эстетический характер и выпавший снег сравнивается не с белизной полотна, а с лепестками цветов или белые лепестки цветов со снегом.

п. 3352 Толкуется как песня жены, ожидающей возвращения мужа (или девушки, ожидающей возвращения любимого). Кукушка, являясь синонимом лета, указывает, что лето наступило и обещанный срок возвращения миновал (токи сугиникэри). Кукушка (хототогису) — постоянный образ песни лета, символ разлуки, печали. ОС правильно указывает на глубокую связь между полевыми, земледельческими работами и птицами, которой древние земледельцы уделяли особое внимание. Пение определенной птицы ассоциировалось у них с определенным сроком полевых работ.

И в этой песне первоначальный смысл был связан, возможно, не с мотивом ожидания возлюбленного и сроками свидания, а указывал на окончание срока определенных полевых работ. Кстати, кукушка, хотя и является синонимом лета, в песнях фигурирует как птица, поющая в пятом месяце (по лунному календарю), в начале которого обычно происходит посадка риса. Возможно, что поэтому первоначальный смысл песни был в том, что раз запела; кукушка, то время посадки уже прошло, т. е. срок этой работы миновал. А так как земледельческие работы сопровождались особыми обрядами, хороводами, брачными играми и весенние работы были временем любовных встреч, то впоследствии, естественно, произошло переосмысление последней строки: кончен срок работ, т. е. кончен и срок хороводов и встреч, значит, нечего ждать встречи с тобой.

п. 3353 Песня комментируется по-разному; это говорит о том, что песни М. подвергались неоднократному переосмыслению. ТЯ считает, что песню эту сочинил мужчина и говорит в ней о разлуке с женой, которая пошла проводить его до леса; ОС считает, что здесь речь идет о путешественнике, который попал в местность, славящуюся шумными хороводами и брачными играми. Переводим исходя из толкования ОС, в правильности которого убеждают многие песни кн. XIV, отражающие старинные обычаи, и в частности п. 3354. В обрядовых земледельческих процессиях других восточных провинций встречаются персонажи, называемые “кэйго” — “стражами”, “охраной”. Их функция заключалась в охране урожая, в охране ростков риса, или девочек, символизирующих эти ростки риса, и т. п. Возможно, далекий смысл песни имел в виду земледельческий обряд, связанный с весенним полем и брачными играми, но впоследствии песня утратила первоначальный смысл. И только местность, где это происходило, в своем названии (тому есть много примеров в древней Японии) сохранила намек на этот обряд.

п. 3354 Фусума — в данном случае яркие пестрые одеяла, которыми славится местность и которые отличаются особой мягкостью, так как в них кладут много ваты.

У людей в Кибэ (Кибэбито; Кибэ — название местности; битохито — человек, житель Кибэ) — так же называлась стража у заставы, у замка. В старину вокруг замков устраивали поселения, и крестьяне отбывали повинность, неся обязанности стражей. В стражи обычно брали из разных мест. Поскольку приведенные выше две песни одной провинции отмечены как песни-переклички, то возможно, их исполняли женская (предыдущую песню) и мужская (данную песню) половины хора и между ними была какая-то связь. Разговор о постели любимой во второй песне лишний раз утверждает во мнении, что и предыдущую песню можно, принимать в толковании ОС; возможно, когда-то “кибэбито” имели значение обрядовой стражи (см. п. 3353) и здесь имеется намек на особый обряд, однако память о нем давно утрачена. Перевод сделан по СН и ОС.

п. 3355 Рассматривается как песня, сложенная юношей, ожидающим под деревьями возлюбленную, обещавшую прийти.

п. 3356 В комментариях указывается, что этот мотив встречается и в позднейших народных песнях (ТЯ):

Если к милой ты идешь, любя,

Тысча верст тогда — одна верста,

А без встречи возвращаешься домой,—

Снова тысча верст перед тобой.

п. 3357 Песня мужа, уходящего в пограничные стражи.

п. 3358 Толкуется как песня, выражающая сомнение в чувствах юноши, переставшего приходить на ночные свидания.

Яшмовая нить служит иногда образом недолговечного, короткого; иногда, наоборот, служит образом долгого, продолжительного (см. п. 3082). Здесь используется первое толкование.

Фудзи — см. п. 317 (кн. III).

Нарусава — долина на северо-западе горы Фудзи, где беспрестанно слышен гул падающих камней, отчего в сочетании этого названия имеется глагол “нару” “грохотать”, “издавать гул” и т. п.

В последнем варианте дан образ беспрестанно идущего снега, падающего на вершину Фудзи, как образ неугасающей любви; этот образ встречается и в классической поэзии “Кокинсю” (X в.).

п. 3359 Толкуется как песня, выражающая чувство девушки, обманувшейся в возлюбленном и раскаивающейся в том, что нарушила заветы матери.

Хамацудзура — вид плюща, растущего на берегу и обладающего исключительно длинными корнями (ТЯ), поэтому служит сравнением и образом прочного, крепкого, бесконечного (в данном случае для чувства любви): доверяла тебе, думала, твоя любовь, как хамацудзура, прочная, а оказалось не так — вот смысл песни. Этот образ, подсказанный непосредственным хозяйственным опытом, отмечается и японскими комментаторами как типичный для народной песни. Однако сравнение не имеет текстуального выражения и только подразумевается. Такого рода параллелизмы, как и сам этот мотив, неоднократно встречаются в анонимных песнях М.

п. 3360 Песня девушки.

Образ белых волн, беспрестанно катящихся друг за другом к берегу, как образ повторяющихся встреч, беспрестанных чувств и т. п. встречается и в позднейшей классической поэзии Х—XIII вв. Следующая песня, сложенная от лица юноши, позволяет предполагать, что обе эти песни — парные и исполнялись женской и мужской половинами хора во время хороводов.

п. 3361 Толкуется как песня, передающая картину глубокой ночи в горах Асигара, в провинции Сагами (ТЯ)^ Среди гор Асигара, в стороне Асигара и т. п. — типичный зачин для многих песен, в состав которого входит название местности.