Акакий Гецадзе - Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе

• Название: Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе
• Автор: Акакий Гецадзе
• Издательство: Издательство «Мерани»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1972

Роман А. Гецадзе повествует о жизни крестьян одного из горных районов Западной Грузии в дореволюционное время. Автор интересно и увлекательно рассказывает о быте и нравах грузинской деревни, передаёт сочный колорит её жизни, с художественной убедительностью рисует целую галерею образов. В центре романа судьба двух друзей — Карамана Кантеладзе и Кечо Чаладзе. Они с ранних лет дружат, вместе тянут суровую и безрадостную лямку жизни, вместе отправляются в город на поиски лучшей доли, но, потеряв надежду выбиться в люди, возвращаются обратно в родную деревню. Жизнь их полна лишений и превратностей, однако друзья не утрачивают душевного тепла и внутренней порядочности. И эти качества, а вместе с ними и присущий им необыкновенно тонкий юмор, помогают героям книги сохранить в себе всё самое лучшее, человечное.

---

— Куда вы, негодники, дайте ему поспеть! В почках ободрали, паршивцы эдакие!..

Двое из них послушно спустились, а третий вскарабкался ещё выше и показал ей язык.

— Детей у неё с три воза! — заметил я.

— Да, видать, не обидел бог, — согласился сват.

Тут же под навесом мальчик с девочкой подрались.

— Мамочка, — закричала девочка. — Евтихия мне все волосы выдрал!

— Ты что делаешь, дурень, не соображаешь разве, что девочка она, — набросилась на него мать. — А ты тоже в долгу не оставайся, поддай ему, как следует, — посоветовала она дочке.

Девушки, на которую мы пришли посмотреть, видимо, дома не было, но спрашивать, где она, мы постеснялись. Оставалось ждать.

На террасе стояла колыбель. Подошёл я к лежащему в ней младенцу и палец ему протянул.

— Агу, агу!

Он тотчас же принялся этот палец сосать, да так, что чуть руку мне не откусил. Испугался я, отдёрнул её.

Ребёнок во всё горло заревел.

— Что ты сделал, Каро? В глаз бедняге попал, — упрекнул меня сват.

— Ослеп я, по-твоему, что ли, — отмахнулся я.

Дитя между тем успокоилось, улыбнулось мне дружелюбно. Но, увидев нахмуренного Кечошку, тотчас же снова сморщило носик. Вот и пойми этих младенцев! Разве можно от крошки ума требовать? Кто знает, отчего они плачут. Причину найти трудно: тысячи их. И почему смеются — радуются, тоже понять трудно. Может быть, предчувствуют превратности судьбы? Приласкал я снова ребёнка, но пальца ему не стал протягивать.

— Смейся, радуйся, генацвале, — весь мир тебе принадлежит, — сказал я ему ласково. — Кому как не тебе смеяться, будущему его покорителю.

Думал я, что обрадовал младенца, а он снова накуксился. Смешно даже: все великие мира сего только и мечтают завладеть им, потому и убиваются, а этому несмышлёнышу я мир без борьбы и труда подарил. Он же вместо того, чтобы радоваться, в три ручья ревёт. Не хочу, мол, не надо мне. Видали вы подобную неблагодарность?!

— Ладно, уж, ладно, кацо, замолчи, не хочешь, я насильно не заставляю. Дай бог тебе вырасти, а потом видно будет. Посмотрим, ответишь ли ты снова на такой подарок отказом? Довольно, хватит плакать, не хочешь, я другому подарю! Тысячи ведь желающих…

— Марта! — послышался из кухни мужской голос. — Скорее, убился он.

— Вай ме! Что ты говоришь, кто убился? — побледнела хозяйка.

— Горшок, женщина, горшок, говорю, кипит, убивается!

— Будь ты неладен, напугал до смерти! — помчалась со всех ног на кухню Марта.

— Кажется, на обед здесь лобио? — посмотрел я на свата.

— Может быть, ведь для такой оравы и коровы на шашлык не хватит…

— Давай, Кечо, лучше в другое место пойдём.

— Не торопись, дай срок, осмотримся.

Кечо, наконец, расспросил, куда запропастилась девушка, узнал, что повезла она вчера двух меньших братьев к родителям матери и вернётся в полдень.

Так как час обеда уже наступил, решили мы дождаться девушку да и обеда заодно.

— Не скучайте, дорогие, — сказал нам будущий тесть. Сам он кувшин из-под вина мыл. — Скоро обедать будем. Знаете, — обратился он к нам снова, — стол без вина не стол. В прошлом году виноград у меня плохо уродился, так что вина получилось мало, осенью уже всё поистратилось. Придётся мне к соседу пойти, у него одолжить немного. Да вы не беспокойтесь, я мигом!

— Тухуния, парень, где ты? — позвал он кого-то.

— Здесь я, папа, — выскочил из давильни чернявый мальчуган в ситцевой пёстрой рубашонке и стал, обиженно оттопырив губы.

— Ты кто, Тухуния или Шаликуна? Смотри, если обманешь, как вчера, шкуру с тебя спущу! — погрозил пальцем отец.

— Честное слово, Тухуния я, всегда ты, папа, меня путаешь! — обиделся мальчик.

— А чёрт вас разберёт, штанов ведь ни на одном из вас не надето, — махнул рукой отец, — ну, если ты Тухуния, тогда спой что-нибудь, чтоб гости не заскучали.

— Неужто ты петь умеешь! Что ж до сих пор молчал? — пошутил с ребёнком Кечо.

— Умею. Папаня меня обучил. Голос, говорит, у тебя подходящий.

— Ну давай, пой, да не стесняйся. Забыл, что ли? Начни, а я тебе подпевать стану.

Ребёнок крепко прижал руку к голому бёдрышку и, вытянув шею, запищал тоненьким звонким голосом:

Тёплый дождичек полил
Поле чистое смочил!..

— Молодец, хорошо поёшь! Тебе в церковном хоре место. Большое ты нам удовольствие доставил, спасибо! — сказал ему Кечо.

Я пошарил у себя в кармане и извлёк оттуда пятак.

— На, купишь себе завтра леденцов, голос у тебя слаще станет.

Ребёнок словно на крыльях улетел. Тут же вмиг набежала орда таких же голопузых, похожих на него, мальчишек.

— Дяденька, дяденька, — наперебой закричали они, — мы тоже петь умеем! Спеть?

— Валяйте!

Начали они кто в лес, а кто по дрова, и такой шум поднялся, что уши у меня заложило.

— Хорошо, конечно! Но если замолчите, лучше будет.

Разделил я между ними всю мелочь, какая у меня была, и они так же мгновенно исчезли, как и появились.

В полдень вынес хозяин на террасу большой стол, поставил на него принесённый от соседа кувшин вина, а хозяйка — дымящийся горшок с лобио. Как приоткрыли крышку, ударил мне в нос запах чеснока и, сказать по правде, на душе стало хорошо и покойно. Разлила хозяйка лобио в небольшие деревянные мисочки, поставила их перед рассевшимися вокруг стола ребятишками, а гостям не предложила. Зато появились перед нами два зажаренных цыплёнка.

Взял я стакан вина, поднёс его ко рту, благословил очаг по всем правилам и только собрался цыплёнком закусить, а цыплят как не бывало. Поразительно!

«Ожили они, что ли, думаю, или улетели, или запропастились куда?» Вот чудо! Посмотрел я на дверь и увидел, что один из мальчишек надул шар из куриного зоба, а щёки у него, как у зурнача: вот-вот лопнут. И у другого такой же шар в руках — он с ним как с мячиком играл. Понял я тогда, что не улетели цыплята. Куда они, скажите на милость, без зобов своих могли деться? Ясное дело, слопали их ребятишки в один присест.

У одного мальчишки заметил я в руках цыплячье крылышко. Это меня окончательно убедило в том, что жареные цыплята не оживали и никуда не улетали.

На столе, кроме вина и кусочка мчади, ничего не осталось, да и тот вскоре исчез. Выпили мы вина на пустой желудок и из-за стола поднялись. Хозяин, конечно, извинился. Но какой прок в его извинениях для пустого желудка? Особенно для Кечошкиного…

— Сколько всего у вас детей? — спросил я у женщины.

— Немного их у меня осталось, двенадцать всего, — печально ответила она.

— А что, разве было больше?

— Как замуж вышла, грудь у меня ещё не отдыхала. Однако смерть проклятая и нашего дома не обошла. Напала на деревню какая-то чужеземная болезнь, троих мальчишек у меня отняла. По сей день сердце кровью обливается. Дети, ведь, что пальцы на руке, какой ни отрежь, одинаково больно, — утёрла она глаза концом косынки.

— Эк плодовитая, детей, что икру мечет, — проворчал сват.

— Знаете вы Петруа Кивиладзе? — спросил я у неё.

— Как же, мужем он сестре моей приходится. Что-нибудь плохое с ним приключилось? — забеспокоилась она.

— Да нет, что ему сделается. Это я просто так… Видать, у вас порода такая…

— Не знаю, дорогой… Третья наша сестра уже девять лет как замужем, а вот до сих пор не дал бог ей ребёночка. У одной-то матери дети разные бывают. Просит она у меня подарить ему какого-нибудь мальчишку, а я не могу. Вот двоих к бабушке в гости отослала, так места себе не нахожу. Неспокойно у меня на душе. Уж очень они шкодливые, не натворили бы чего.

— Мама, — подошла к ней девочка с крынкой. — Корову я привела, если некогда тебе, я подою.

— Как это некогда, доченька, оставь, сама я всё сделаю. Устала ты, небось, отдохни маленько.

— У вас что же и в полдень коров доят? — полюбопытствовал я.

— Нужно нам. Так что поделаешь?

— Ой! — услышали мы через несколько минут.

— Что случилось?

— Корова проклятая лягнула да пролила всё, что надоить удалось, — чуть не плача, говорила женщина.

— Что теперь делать-то! Ребёнок придёт, а есть нечего.

— Ладно тебе плакать, не отпустит её твоя мать голодной. Чем-нибудь обязательно накормит да с собой в дорогу даст ещё.

— Ну что надумал? — спросил меня сват.

— Не семья, а голь перекатная. Одними детьми только и богата. А разве этого достаточно? Ты зятем Кивиладзе быть отказался, а эти чем лучше? Помнишь, как тогда говорил: не приведи меня бог без детей остаться, но и столько…

— Прав ты, Карамаша, — Кечо затянул потуже ремень. — Посмотрим кого-нибудь другого. В Бостана вдова вот Датусани живёт, дочка у неё, как солнышко.

— А она богата? Тоже, наверное, оборванка какая-нибудь…

— Ты о дочери?

— А о ком же, не о вдове, конечно.