Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора

• Название: На рубеже веков. Дневник ректора
• Автор: Сергей Есин
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-94850-025-Х

Есин Сергей Николаевич — известный писатель, драматург и публицист. Его повести и романы: «Имитатор», «Мемуары сорокалетнего», «Р-78», «Типы», «Гладиатор», «Живем только два раза», «Бег в обратную сторону» широко известны читателям.

Его Дневники охватывают последние три года XX века. Здесь — жизнь страны, жизнь Литературного института им. А. М. Горького, ректором которого он является, жизнь самого автора и многих людей, его окружающих.

Напечатанные в «толстых» журналах дневники были востребованы читателями так же жадно, как и проза писателя.

---

Так вот, с Пашей Лукьяновым молодым студентом-прозаиком произошла почти точно та же история. Он достался мне после чтения нашего замечательного мастера, педагога и писателя, В.В. Орлова. Орлов колебался. У него во внутренней рецензии были и «плюс» и «минус». Он писал об излишней «залитературенности» мальчика, о том, что подчас его фраза растворяет в себе смысловую информацию автора до полного ее исчезновения. Был и вывод, довольно жесткий: «Автор человек пока излишне литературный».

Но Паша Лукьянов уже до этого год ходил ко мне на семинар. Ходил, как приклеенный, что-то находя в сюжетике наших семинарских диалогов. Он в то время учился на четвертом курсе Бауманского. На моих глазах защитил диплом, поступил в наш Литературный — я ведь тоже «взял его из милости», из-за того, что — а вдруг… И, Боже мой, как я бываю счастлив, когда вижу: Паша перемогает свою литературную образованность, образованность физика. Он мечтает, ему больше незачем заниматься абстрактными построениями, он берет сюжеты из собственной жизни, из происходящего, фантазии, сбывающегося… И в этом смысле показателен его рассказ-репортаж, который несколько вычурно назван. Он действительно не попал ко мне на день рождения, как узнает читатель, но я обычно зову на свой день рождения весь институт и трех-четырех студентов, робеющих и теряющихся в профессорской массе. Но это все вызывает размышления у нашей молодежи. А в данном случае, еще размышления, связанные с технологией новейшего времени, когда обман, жесткость и воровство становятся предметами быта, а не экзотики.

Понимаю теперь, что Паша Лукьянов будет писать дальше. Но это всегда бывает: на каком-то курсе у меня перестает болеть сердце за того или иного студента, я уже начинаю твердо верить в то, что получится. Моя миссия закончена. Я его поставил на рельсы, а дальше доедет сам, только на промежуточных станциях я должен дать отмашку.

С. Есин, ректор Литературного института им. А.М. Горького».

Надо обязательно написать большую статью о моих походах по театрам. Сделать это можно широко, с массой ассоциаций, с портретами членов комиссии и с нашими внутренними борениями. Но для кого? Валя очень помогла мне и вычитала главу «Болезнь» из романа о Ленине. Ошибок в главе тьма. Похоже, она немножко вчиталась в эту работу и сегодня сказала, «хотя нового там ничего нет, но новое — это боль за этого человека». Здесь, конечно, еще и сегодняшний поиск справедливости.

Занимаюсь строительством буфета в гостинице. Цирк селит своих артистов у нас, гостиничный бизнес в институте стал приобретать определенное значение, и нужны новые услуги и затраты. Буфет придется снаряжать, как бар и даже покупать туда бильярд.

14 апреля, пятница. Был мой племянник, полковник. Зарплату ему опять не платят, взял 500 рублей. Его приходы — это и социальный зондаж, и некоторое замаливание моих собственных грехов. Но хорошо, что у меня пока еще есть деньги. Помогаю я ему мало, а дети его все болеют.

Опять новые сложности с арендаторами. Теперь от четырех комнат отказывается «Машимпекс». Здесь есть два варианта: или навязать комнаты Орехову, или продлить общую квартиру ирландок на втором этаже. Я, наверное, пойду по этому пути.

Вечером с Валей ходили в Дом кинематографистов на новый боевик «Восток-Запад». Кино это культовое, поставил тот же режиссер, что и «Индокитай», но на этот раз в его новом фильме наша, «русская» основа. Дело все начинается в 1946 году, когда возвращаются в Россию старые эмигранты, и заканчивается после смерти Сталина. Муж-русский, жена-француженка и сын. Обращает на себя внимание и крайняя лживость картины. Как всегда и бывает у ловких людей, все здесь вроде правда и все здесь ложь. Естественно, КГБ, коммуналка, предательство, новая любовь, отдельные эпизоды, рассчитанные на просвещенного западного зрителя. Есть ложь, внутреннее неудобство и отсюда плохая игра актеров: и Меньшикова, и младшего Бодрова. Кстати, Бодров-старший, живущий уже несколько лет в Канаде и благополучный Рустам Ибрагимбеков — авторы сценария. Что тот, что другой сделали из «художественного антисоветизма» источник заработка. Для целых поколений, которые уже не знают советской жизни, они показали ее превратно. На мой взгляд, это довольно подло. Но, с другой стороны, та же самая интеллигенция по первой команде точно так же лживо и однотонно начала формировать в кино и в литературе видение царского времени. Здесь же, возвращаюсь к «Восток-Запад» и к нашим сценаристам, всегда внутренняя нелюбовь к России и привычные художественно отработанные болевые точки. Я иногда думаю, чего это они так крепко вгрызлись в КГБ, откуда такая уверенность при изображении всех этих сцен? Играющая в картине великую актрису Катрин Денев — какое-то чудовище. Позволь себе так сыграть Доронина, сколько было бы протестующего визга.

После Дома заехали в Институт, съели у Алика в кафе салат и выпили кофе. В это время в кафе играл Козлов. Валя всегда любила козловский простой джаз их молодости. Я так мало делаю что-либо для В.С., порадовался ее радости.

16 апреля, воскресенье. Еще в пятницу в Книжной лавке я купил несколько книг. Среди них «5 лет среди евреев и мидовцев» (sic!) Александра Бовина, книжку Попцова и статьи Вайля о литературе. На даче читал по переменке Бовина и Пруста. Предвкушаю, как в мае пойду вместе с Сокологорской в музей Пруста. Ну, мог ли я мечтать в детстве и юности об этом? Милая Саша Ильф, давшая мне в девятнадцать лет прочесть отсутствующего в библиотеках Пруста. Увлекают оба, но Пруст неожиданно для меня оказался очень политизирован. Вот тебе и чистая литература, под сенью девушек. Не чужд французский, мною так почитаемый классик и напряженно юдофильских мыслей. Как и любого полукровку, это его увлекает, уязвляет, он все время возвращается к теме крови, ищет какие-то свои ответы, как человек культуры, пишет так, потом, как участник племени, по-другому. Дело Дрейфуса, поделившее общество на дрейфусаров и антидрейфусаров, т. е. «патриотов» коснулось, оказывается, всех, и в том числе аристократические салоны, о которых пишет Пруст. Это было, а мы в своей писательской практике чего-то миндальничаем. Писатель не должен бояться современности, даже если эта современность затрагивает и евреев. Даст Бог, не съедят. Пруст пишет, вернее, его герои из высшего общества весьма смело говорят о деле Дрейфуса, и вспоминают первые сезоны русского балета. Самая современная для того времени корочка — Пруст упоминает имена и Нижинского, и Дягилева, и Бакста, почти газета. Что касается Бовина, то надо ему отдать должное: читается он с не меньшим интересом, чем рафинированный французский классик. И сам по себе он человек неглупый, в первую очередь чувствующий себя гражданином России, а уж потом евреем. Уже на 40 странице разрешилась одна загадка, над которой долго бились в 1992 и последующие годы и я, и другие советские писатели. Вот что пишет Бовин, помечая этот раздельчик словечком «кадры»:

«Получаю бумагу от заммининдел Г.Ф. Кунадзе. Рекомендует советником по культуре известного писателя А.Г. Алексина. Отклоняю рекомендацию. Однако она повторяется с добавлением того, что жена рекомендованного превосходно владеет английским языком.

Еще раз возражаю. Пишу о том, что мне нужны не просто «хорошие люди», а именно — специалисты. Прошу больше не поднимать вопрос об Алексине.

Больше не поднимали. Через некоторое время Алексин появился в Израиле, но не как российский дипломат, а как обычный репатриант, «оле хадаш» (новый, значит, олим). В своих интервью он объяснял выезд из России нападками и угрозами со стороны антисемитов». Конец цитаты.

Но каков наш пострел, наш упитанный, со всеми вечно целовавшийся до исступления Толечка. Сколько раз мы давали его по радио, откликались на каждый чих, завалили премиями. изданиями и гонорарами. Угрозы антисемитов! Это говорит любимец советской детворы, сотворивший благостный пряничный образ советского подростка. Это говорит любимец ЦК КПСС и второе лицо в Российском Союзе писателей. Это именно он, жертва русского антисемитизма многим русским писателям мешал своими чудовищными блатными тиражами, оттесняя их на обочину. Милый, слюнявый Толечка!

Оба дня, субботу и воскресенье, копался в огороде, и все же довольно много читал. Как не хочется что-либо писать, читал бы и читал. Но и в земле копался с удовольствием. Редиска выкинула уже два листа.

Рано приехал домой и еще успел сходить на коротенький концерт в Историческом музее. Потянуло меня, в первую очередь вновь отреставрированное здание. Собственно моя ранняя юность прошла в этом доме. Так важно было из наших тесных коммуналок попасть в другой быт, в иные объемы и увидеть частицу жизни, которая для нас как бы и не существовала. Теперь видно, что дистанция между этой несуществовавшей жизнью крохотная. В свое время зря большевики отказались от прошлого. Можно отказаться от настоящего, но от прошлого отказываться нельзя. Оно может создать духовный вакуум в настоящем. Концерт шел в Парадных сенях, с родословным деревом Романовых на потолке. Надо попозже прийти в музей и рассмотреть все это серьезно. Все получилось величественно. Но парадный вход со стороны Красной площади, через который вваливалась молодежь во времена моей юности, пока не открыт. В музее зато уже есть ресторан, салон по продаже сувениров. Публика на концерте сидела немолодая, тем более, что концерт был спонсорский, бесплатный. Исполнялся репертуар, который исчез с радио и телевидения и который поэтому любим и чуть ли не кажется новым: «Ария князя Игоря» из оперы Бородина; ария Шакловитого и сцена гадания Марфы из «Хованщины» Мусоргского; романс «Поле битвы» Гурилева; песня Любаши из «Царской невесты» Римского-Корсакова. Все это из обихода русского превратилось в культурный обиход патриотической части настроения. Пели Нина Слепкова и Анатолий Лошак. Артистам хлопали неимоверно. Но лучше всех была моя старая знакомая Лена Алхимова — «богиня пианизма». В конце концерта, сложив ладони рупором, я выкрикнул: «Браво, богиня!» Лена услышала. Русская музыка действует на меня каким-то оживляющим образом. Хотя русские и вообще слишком много поют о Руси, о страданиях и прочем.