Сюгоро Ямамото - Красная Борода

• Название: Красная Борода
• Автор: Сюгоро Ямамото
• Издательство: Радуга
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-05-002532-Х

В сборних известного японского писателя Сюгоро Ямамото (1903—1967) включены роман «Красная Борода», повесть «Девушка по имени О-Сэн» и рассказы. Через судьбы героев романа и повести — людей отверженных и беззащитных — автор рисует яркую картину быта и нравов Японии в период позднего феодализма. В рассказах С. Ямамото, согретых теплым юмором, раскрывается духовный мир простых людей современной Японии.

---

—  Прости меня! — слышится вопль Дзина. — Я больше не буду! Ой, больно! Извини меня (шлеп)\ Не вру! Буду ходить в школу! Пусти, иначе умру (шлеп)

—  Чего орешь, как будто тебя режут? Замолчи, не то все соседи сбегутся (шлеп)! Не хнычь (шлеп)! Неужели так тебе больно? Не смей больше обманывать маму (шлеп)

Наконец Дзину удается вырваться, и он выбегает на ули­цу. Тут он дает волю своей ненависти.

—  Проклятая старуха! Чтоб ты подохла! — Этими сло­вами он обычно начинает поносить Сэйко. Потом следуют такие образные эпитеты и сочные проклятия, какие редко услышишь даже из уст самого отпетого бандита.

Если любопытные соседи собирались послушать эту перебранку, Дзин, ни секунды не колеблясь, кидал в них палками и камнями.

—  Нельзя, сынок, так шуметь на улице, — мягко, словно заворачивая в шелк что-то драгоценное, увещевала Дзина Сэйко, выглядывая в окно. — Вернись домой, нехо­рошо становиться посмешищем для соседей.

—  Что ты болтаешь, дерьмо старое, подохла бы ты ско­рее! — смеялся в ответ Дзин.

Обычно после таких выволочек он надолго исчезал из дома, спал в сараях или кладовых, воровал у чужих людей еду.

Учитель Кандо задался благородной целью наладить отношения между сыном и матерью. Он заходил к Сэйко, подолгу беседовал с ней, убеждая, что виной всему отсут­ствие в доме мужчины. Он участливо расспрашивал Сэйко, почему ее муж живет отдельно, отчего так редко ее наве­щает. Сэйко постепенно прониклась к учителю доверием, рассказала, что муж завел себе другую женщину, перестал работать, интересуется только велосипедными гонками и приходит лишь тогда, когда нуждается в деньгах. Она при­зналась также, что они уже много лет не живут как муж и жена и, если бы нашелся подходящий человек, она согласи­лась бы завести новую семью.

— Раз муж завел на стороне женщину, с какой стати я обязана тянуть лямку в одиночку, — говорила она, много­значительно поглядывая при этом на учителя.

От этих слов и взглядов сердце Кандо начинало биться, как у восемнадцатилетнего юноши. Сэйко, видимо, заме­чала это и, невзирая на свой скудный заработок, стала гото­вить к приходу учителя угощение, даже ставила бутылочку сакэ. Накладывала на щеки белила и красила губы.

Наливая учителю сакэ, Сэйко кокетливо придерживала левой рукой широкий рукав на правой, которой подносила ему чашечку. Иногда учитель и ей наливал сакэ, и Сэйко, застенчиво улыбаясь, принимала чашечку из его рук.

Каким бы тупицей и болваном ни слыл учитель, он не мог не догадаться, что вся эта игра рассчитана на достиже­ние определенной цели.

Он понимал, что поставлен в такое положение, когда отмалчиваться уже нельзя, и принялся увещевать Сэйко. Он говорил, что ей-де следует развестись с негодником мужем и выйти замуж за человека образованного, с положением, который мог бы позаботиться о будущем Дзина. Сэйко согласно кивала головой и, намереваясь, по-видимому, от­крыть учителю прямой путь к атаке, нежно клала ему руки на колени.

В этот ответственный момент язык его выходил из пови­новения, и, чтобы придать себе уверенности, он произно­сил:

—  Великий Бисмарк сказал: «Тот генерал настоящий, кто, победив, не почивает на лаврах».

Но Сэйко еще надеялась, что именно сейчас учитель перейдет в решительную атаку. Он и сам хотел этого. Однако действительность всегда так прозаична! И хотя сер­дце учителя продолжало биться, как у восемнадцатилетне­го, его язык упорно не желал сдаваться:

—  Бисмарк далее говорил: «Обращенный в бегство сол­дат подобен опавшему цветку. Вернуть его на фронт — все равно что возвратить опавший цветок на ветку дерева».

Сэйко все же не теряла надежды. Она рассчитывала, что разговор не ограничится цитатами из Бисмарка и наконец последуют слова, продиктованные страстью. Но Бисмарк был упорен и неумолим.

На лбу учителя выступали капельки пота, глаза напол­нялись слезами, однако язык продолжал без устали сооб­щать, о чем говорил Бисмарк.

У Сэйко не было близких подруг, потому мы не узнаем точно, как она оценила поведение учителя, но, судя по выражению его лица, когда он в последний раз покидал дом Сэйко, слова эти были куда крепче, чем «болван» и «чур­бан»...

В ссоре с рабочим в «пьяном» переулке тоже, по-видимо­му, свою роль сыграл язык учителя, который вопреки его воле продолжал гнуть свою линию. Чем иначе объяснить, почему вдруг учитель ни с того ни с сего стал распевать ком­мунистические песни?

—  Учитель, это просто возмутительно! — возбужденно заговорил юный Яда после того, как разлил по чашечкам принесенный им самогон и они глотнули этой живительной влаги. — Представляете, только что я просмотрел в винной лавке газету. Там напечатано, что в Доме собраний откры­вается общенациональный съезд правых организаций, а вам почему-то даже не прислали обычного приглашения.

Учитель задумался и с сожалением поглядел на Яду.

—  И когда ты только научишься хоть что-нибудь пони­мать! Да будет тебе известно, что там соберется всякая мелочь. Они незаконно присвоили себе название «правые». На самом деле среди них нет ни одного стоящего деятеля. Так, отребье одно!

—  Но на съезде будут Тайги Кохэй и Кокусуй Дзюнь-ити[70].

Учитель замотал головой, замахал руками.

—  Подумаешь, невидаль какая, — сказал учитель, през­рительно скривив губы. — Знаю я всех их как облупленных. Они были учениками Асихары Мидзухо, потом их с треском изгнали. Вместо того чтобы печься о будущем государства, они думали только о собственном кармане, пугали и обма­нывали честных обывателей, вымогали у них деньги.

Яда с интересом слушал разгневанного учителя, всем своим видом стараясь выказать одобрение.

—  Я хотел бы задать тебе вопрос, Яда, — сказал в заключение учитель. — Неужели ты думаешь, что великий Бисмарк согласился бы присутствовать на съезде, к приме­ру, нацистской партии?

Яда широко открыл рот, словно собираясь закричать, но вовремя остановился, зажал себе рот рукой и закаш­лялся.

—  Учитель! — наконец воскликнул он. — Не в похвалу себе будет сказано... — Он снова закашлялся и густо покраснел. — Именно теперь я понял, что все же немножко разбираюсь в людях. Недаром я избрал вас своим учителем.

—  Да, жизнь сложна... Налей себе, юноша, — задум­чиво произнес учитель. — Жизнь сложна, и трудно уследить за всеми ее переменами. Выпьем!

—  Выпьем! — словно эхо, откликнулся юный Яда.

Что же представляла собой Школа патриотического слу­жения родине? Иероглифы, составлявшие ее название, означали: «Болеть о будущем государства». По общему мнению, она принадлежала к организациям правого толка. Основываясь на идее защиты национальных традиций от подрывных экстремистских мыслей, она должна была про­водить какую-то работу, направленную против левых. Деятели правых группировок, которых учитель назвал «ме­лочью», по-видимому, подобную работу вели, о чем время от времени сообщалось в прессе. Но в Школе патриотического служения родине не было и намека на деятельность такого рода. Только изредка учитель пускался в теорети­ческие рассуждения, развивая свои идеи, а юный Яда высту­пал в роли слушателя.

Короче говоря, учитель и ученик проводили время в праздном безделье, пили, когда появлялись деньги.

Долго такое продолжаться не может. И Яда понял это, когда в третий раз отправился добывать деньги. Оказалось, что три журналиста из трех газет, на которых с самого начала учитель возлагал надежды, никогда с учителем не истрепались и даже не знали о его существовании. Два раза они дали деньги не думая — то ли потому, что пребывали в благодушном настроении, то ли крупный гонорар получи­ли. На этот раз они, по-видимому, начисто забыли, что два­жды оказали помощь какой-то Школе патриотического слу­жения родине.

Все это Яда выложил учителю без прикрас. Тот воспри­нял сообщение спокойно, не выказывая смущения и не пытаясь оправдываться.

—  Так-так, — пробормотал он себе под нос и, недо­вольно глядя на Яду, спросил: — Ты с ними встречался?

—  Нет, — ответил Яда. — Мне сообщил об этом рас­сыльный. Но и раньше они передавали деньги через рас­сыльного, — поспешно добавил он. — Сами, должно быть, очень заняты.

—  А мою визитную карточку ты показывал?

Яда молча развел руками, будто хотел сказать: а как же могло быть иначе!

—  Ничего не поделаешь, такое часто бывает, — сказал учитель, стараясь успокоить Яду. — У этих журналистов иногда ломаного гроша не найдется. В этом вся прелесть их существования. Чтобы добыть информацию, подчас тра­тятся сотни тысяч, а у самих в кармане пусто. Именно поэтому великий Бисмарк говорил...

—  Как быть с ужином? — перебил его Яда. — У нас не осталось ни горстки риса.

Учитель сразу забыл про то, что говорил Бисмарк, ибо, когда дело касалось еды или питья, он становился большим реалистом, чем Яда. В тот самый момент, когда Яда сооб­щил ему, что риса нет, в желудке учителя угрожающе заурчало и он ощутил такой голод, словно в течение по меньшей мере трех дней у него не было во рту ни крошки.