Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского

• Название: Три круга Достоевского
• Автор: Юрий Кудрявцев
• Жанр: Научная Фантастика

Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета Московского университета

Монография (1-е изд. — 1979 г.) представляет собой попытку целостного рассмотрения мировоззрения Достоевского, одного из наиболее сложных художников-мыслителей. Автор анализирует проблемы событий­ного, социального и философского плана, поднятые Достоевским. Ориги­нальное прочтение произведений Достоевского, новая трактовка наиболее важных художественных образов дают современное понимание многих идей писателя, его философии человека.

Для философов, филологов, всех интересующихся проблемами твор­чества Достоевского.

Научное издание

КУДРЯВЦЕВ Юрий Григорьевич

ТРИ КРУГА ДОСТОЕВСКОГО

Зав. редакцией Н. А. Гуревич

Редактор Ю. С. Ершова

Оформление художника Е. К. Самойлоза

Художественный редактор Л. В. Мухина

Технические редакторы М. Б. Терентьева, Н. И. Смирнова

Корректоры Е. Б. Витю к, С. Ф. Будаева

Сдано в набор03.08.90. Подписано в печать 17.12.90.

Формат 60X9016. Бумага офсет.

Гарнитура литературная. Высокая печать.

Усл. печ л. 25,0 

Тираж 20 000 экз. Зак. 329. Изд. № 1254.

Цена 3 р. 50 к.

Ордена «Знак Почета» издательство Московского университета.

103009, Москва, ул. Герцена, 57.

Типография ордена «Знак Почета» изд-ва MГУ.

119899, Москва, Ленинские горы

ISBN 5 — 211 — 01121 — X

© Издательство Московского

университета, 1979

© Ю. Г. Кудрявцев, 1991 дополнения

---

Но там, где взгляды писателя не созвучны взглядам автора статьи, появляются другие оценки: «пристрастен и несправед­лив», «не понимал» и т. п. «В его записях о литературе и ис­кусстве содержится немало и несправедливых суждений, односторонних и нередко, как показала последующая история, близоруких оценок» (с. 118 — 119).

Возникает вопрос: куда девались глубина и величие? Или их там и не было, или...?

Подход у автора прост: «за нас» — велик, «не за нас» — бли­зорук. А так как Достоевский и «за нас» и «не за нас», то он велик и близорук одновременно.

Достоевский рассматривается как мыслитель несамостоятель­ный. Он как бы игрушка в руках времени, в частности «наступив­шей реакции». В России реакция, и он — реакционер. Автор за­бывает, что такие глубокие мыслители, как Достоевский, не только отражали противоречия времени, но и творили само время. Заметив в последнем выпуске «Дневника писателя» призыв к со­циальному обновлению России, автор считает, что этот призыв Достоевский заимствовал у революционных демократов: «Писа­тель вынужден заимствовать ряд пунктов из программы своих идейных антагонистов» (с. 116). Сам Достоевский до этого дойти не мог. Так диктует стереотип. А ведь связь предсмертного выпуска «Дневника писателя» со всем предшествующим творче­ством не так уж трудно заметить. И рухнет стереотип. Но в том-то и дело, что его не хотят разрушать.

Подвергая сомнению независимость суждений Достоевского в «Дневнике писателя», автор говорит: «Но независимость эта бы­ла, разумеется, иллюзорная» (с. 110). Но от кого зависел Досто­евский в этом моножурнале? Вели от цензуры, то это верно. Но ведь автор говорит не о том. Ибо в этом плане никто не имел тог­да в России независимости. Поясняется, что зависимость у До­стоевского была от своих общественно-политических идеалов. Но всем бы пишущим о Достоевском лишь такого рода зависимости!

Подчеркивается неискренность писателя. «Вылавливая из га­зет и журналов различные отзывы о «Дневнике...», он постоянно порывался ответить своим оппонентам, желая защитить свое из­дание и — в особенности. — подчеркнуть глубокую искренность и неподкупность своих убеждений» (с. ПО). Употребление слова «вылавливая» уже само по себе говорит об отношении автора к факту.

Далее автор статьи вольно или невольно подвергает сомнению право Достоевского на защиту своих убеждений. Много раз он при этом употребляет слово «фанатизм». «Фанатизм и упорство Достоевского в защите своих «коренных» убеждений...» (с. 112) — говорится в одном случае. В другом — «еще большим фанатиз­мом в отстаивании своих убеждений...» (с. 114). Далее говорит­ся, что Достоевский «со страстным фанатизмом возражает тем, кто его критикует» (с. 114 — 115). Видимо, автор считает, что защищать свои убеждения — плохо. А не хуже ли менять убежде­ния в угоду внешнего порядка требованиям?

Демократизм Достоевского признается лишь в качестве сти­хийного («Стихийный демократизм великого писателя...» — с. 121). А почему, собственно говоря, стихиен этот пронесенный че­рез всю жизнь демократизм? Так велит стереотип.

Есть и такое: «Чувствуется, что Достоевский болезненно пере­живал в последние месяцы жизни свое одиночество, сознавая, что разрыв между ним и большинством его современников не сгладился, а увеличился. Отсюда — оттенок личного раздраже­ния, вызывающий тон, который сквозит в его полемических за­метках, в частности, в отзыве о писателях-современниках — Гон­чарове, Лескове, Льве Толстом («до чего человек возобожал се­бя»), Щедрине. Даже наедине с собой, склонившись над листа­ми записной тетради, писатель сознает себя окруженным подоз­рениями и враждой, испытывает потребность оскорбить своих про­тивников — не только действительных, но и воображаемых, — на­нести им возможно более чувствительный ответный удар» (с. 114)..

Возникает образ какого-то одинокого, злого пасквилянта, ко­торый уже был представлен читающей публике в 1947 году. Та­кое и опровергать сегодня ка(к-то неудобно. Но все же скажу, что не был автор «Речи о Пушкине» одиноким. Он находил большое соучастие в своих делах читателей. Одинок в среде литератур­ной? Возможно. Но разве такое было только в период запол­нения его последней записной тетради? Да и надо ли слишком-то переоценивать литературную среду? Автор статьи опять-таки исходит из стереотипа о прогрессивных и реакционных. Он берет под защиту даже М. Антоновича и его грубейшую статью против Достоевского. О ее грубости Г. Фридлендер не говорит. Всякая критика «прогрессивных» — в укор критикующему. И не смот­рят, что отрицает Достоевский в «прогрессивных». Может быть, он отрицает то, что и принять-то невозможно. Но автор исходит из иного: те, кто признан нами прогрессивными, правы всегда и во всем.

«Основные реакционные философские и общественно-политиче­ские мотивы, которыми проникнута публицистика «Дневника пи­сателя», настойчиво звучат и со страниц рабочих тетрадей Досто­евского» (с. 111). Таким образом, в разряд реакционных зачис­ляются не только записные тетради, но и неисчерпаемый по мыс­ли «Дневник писателя». Подход к «Дневнику...» устоявшийся, монолитный.

«Реакционный характер», «нападки по адресу социалистов», «раздраженные отзывы», «резко враждебные», «обнаруживает нередко непонимание воззрений», «толкуя вульгарно», «опускается временами до уровня Каткова», «приписывает революционерам», -«игнорирует революционные традиции», «не видит реального рус­ского крестьянина», «фанатически отдавшись», «закрывая глаза», «резко обрушиваясь», «ослепляла Достоевского», «пристрастен и несправедлив» — все это рассыпано по статье о «великом» и «глу­боком».. Или уценено понятие «величие», или творится что-то непонятное.

Вряд ли можно что-либо доказать автору — такой уж стиль мышления. Я и не пытался ничего доказывать. Лишь хотел по­казать состояние дел в науке о Достоевском сегодня.

Но это одна сторона состояния. К счастью, есть и другая. Все надежды на нее.

Но чтобы надежды эти осуществились, нужны большие уси­лия. Творческому подходу мешает обожествление цитат. Мешает и то, что к Достоевскому подходят со своими "мерками, приняв их за абсолютные. Судят художника, не признавая признаваемых им законов. Исходят, скажем, из принципа «человек — это звучит гордо». А тут показано что в человекет что никак к «гордо» отнести, нельзя. Значит, клевета на человека. Исходят из того, что оригинальными мыслителями могут быть только такие-то. Тут обнаруживается мыслитель, в список оригинальных не включен­ный. Значит, и нет в нем никакой оригинальности.

Распространенный способ унижения художника — придирка к слову. Достоевский говорил о спиритизме. И вот уже провозгла­шают, что он защищал спиритизм. Хотя писатель прямо говорил о своем неприязненном отношении к этому явлению. Но утвер­ждают, несмотря на самооценку.

В других случаях как раз и используют самооценку. Высказал Достоевский мысль о неудовлетворенности «Двойником». И этим высказыванием подтверждается мысль о слабости повести. Хотя сам-то писатель был недоволен формой, признается слабой сама суть.

В одном из писем Достоевский просил помолиться за него, так как он грешен. И началось навешивание на писателя «гре­хов» — сам признал.

Можно скомпрометировать художника, обратив чрезмерное внимание на то, с кем он знался, кто его окружал. А знался он, например, с великим князем Константином Константиновичем Романовым. Значит, близок к царствующему дому. И только в 1973 году в 86-м томе «Литературного наследства» было под­черкнуто, что К. К. Романов был к тому же поэтом, на стихи ко­торого писал музыку, в частности, Чайковский, большим цени­телем искусства и человеком далеко не реакционных взглядов. Достоевский печатался в «Русском вестнике» Каткова. Опять минус. Но, как справедливо сказано в том же томе «Литератур­ного наследства», в этом журнале печатались «лучшие писатели того времени».

Все это мешает непредвзятому рассмотрению творчества и мировоззрения писателя.

Мировоззрение Достоевского раскрыто н нашей литературе в отдельных его аспектах. Но не в его целостности. Исходя из это­го я хочу сделать попытку систематизации рассыпанных по мно­готомному наследию идей Достоевского, хочу предложить свое понимание целостного мировоззрения писателя. Я, естественно, не претендую на абсолютность этого понимания. Но в то же вре­мя мне самому оно кажется наиболее правильным. В противном случае я просто не брался бы за эту работу.

Я исхожу из следующего понимания мировоззрения и творче­ства.

Мировоззрение. Все люди так или иначе отражают свой внут­ренний и внешний мир. Я вижу три основных вида этого отражения: миросозерцание, миропонимание, мировоззрение. Миросозерцание есть совокупность теоретически необоснованных взглядов человека или какой-либо социальной общности на мир. При на­личии этого вида отражения мира улавливаются лишь самые бли­жайшие, лежащие на поверхности взаимосвязи между явления­ми. Схватываются как бы разовый уровень бытия, его конкрети­ка, его событийность, арифметика бытия. Миропонимание — со­вокупность теоретически обоснованных взглядов человека иле какой-либо социальной общности на мир. При этом виде отра­жения улавливаются более отдаленные, глубоко лежащие вза­имосвязи явлений. Повторяющийся уровень бытия, его социаль­ность, алгебра бытия — вот что отражается при этом. Мировоззрение — система теоретически обоснованных взглядов человека или какой-либо социальной общности на мир. Здесь улавливают­ся постоянно существующие, глубинные взаимосвязи между яв­лениями. Отражаются вечный уровень бытия, его философич­ность, его высшая математика.