Александр Гейман - Митюкова и Сидоров

• Название: Митюкова и Сидоров
• Автор: Александр Гейман
• Жанр: Научная Фантастика

Про любовь. Для лиц от 7 до 107.

---

Вот и теперь Сидоров собирался было наведаться в подвал за мышью, а уж потом к Фельдману. Но выделение жареной колбасы Сидоровым-большим спутало эти планы — я ж говорю, что день начался с важного события, — а точнее, так даже судьбоносного. Ведь идти в гости с округлившимся от еды животом было мало того что нецелесообразно, но ужасно нетактично по отношению к Фельдману. Как он в таких условиях сможет проявить свою дружбу и умение потчевать? Одно дело, когда к вам домой приходит подтянутый, поджарый друг с нагулянным с вечера аппетитом и показывает себя тонким ценителем кулинарного дара гостеприимных хозяев. А когда он заявляется заранее наевшись и то и дело отказывается от предлагаемых яств, то поневоле начнешь думать — а какого же рожна, миленький, ты тогда вообще приперся? Тебе вообще чего надо-то? Этого не хочу, того вообще не ем… Да уж не хочешь ли ты часом показать, что в этом доме и угостить-то ничем путным не могут, а? В общем, верх неделикатности. Фу. А Фельдман — он ведь натура мечтательная, сказать ничего не скажет, вздохнет только тяжело — и будет всю неделю переживать. Нет, не по правилам это, ни по людским, ни по кошачьим, — а Василий Сидоров, как это признавал сам Атаман Кошкин — а с ним вы еще познакомитесь — был правильный кот. (И умница. И за себя умел постоять! И мышей… ну, это я уже рассказывал.)

Вот почему Сидоров в это утро изменил привычный маршрут и обогнул дом Фельдмана не со стороны, куда выходили его окна, а с противоположной. Место это было опасное — тут то и дело выгуливали мордастых ротвейлеров, а деревьев не росло, и в этом дворе Сидоров бывал редко. К тому же, прямо за домом Фельдмана начинались владения братьев Жигановых, с которыми у Сидорова были несколько напряженные отношения. Так что Василий не заходил сюда с незапамятных времен. Но для разнообразия надо было проведать и этот край, а заодно уж повесить парочку брачных объявлений. Не то чтобы Сидоров так уж рассчитывал, что какая-нибудь отзывчивая женская душа откликнется на них, — нет, Василий Сидоров был мужчина матерый, бывалый, и брачные отношения уже потеряли для него первоначальную привлекательность. Не очень-то он к ним стремился, если честно. Но как-то так, скорее больше по обычаю он нет-нет да развешивал эти объявления по окрестным кустам и водосточным трубам. Вы только их там не выискивайте среди всякой людской писанины — Сидоров располагал их гораздо ниже, ближе к земле — ну, сами прикиньте, какой у кошки рост и какой у чела. Так что на глаза они вам вряд ли попадались. Да и не глаза тут нужны, а, выражаясь начистоту, ноздри. Я бы сказал, особое чутье. Примерно того рода, что было у Василия Сидорова на важные события. Не людское чутье, кошачье. Вы только на четвереньки не вставайте и не пытайтесь вынюхать, о чем там писал Сидоров — все равно не получится. Послания же зашифрованные — только для дам и на секретном кошачьем языке. В общем, кому надо, тот и прочтет.

Вот такое брачное объявление около симпатичных цветочков в палисаднике как раз оканчивал Сидоров — указал свои отличительные приметы, возраст, мужскую стать, род занятий, готовность в любое время доказать соперникам свое право на благосклонность дам и так далее, как вдруг! — в этот самый миг! — прямо как нарочно! — откуда-то сверху, по воздуху, во все стороны света разнеслось:

— Я одинока… Я несчастна… Я страдаю…

Сидоров подпрыгнул на месте. Дама откликнулась! Дама звала! Он был нужен ей! Но откуда звала дама, Сидоров сгоряча не определил и метнулся сначала в одну сторону, потом в другую, потом завертелся юлой и стал озираться.

— Где же ты, милый друг? Услышишь ли ты мою тоску? Или жестокая судьба так и не даст мне испытать счастья совместного бытия? — вновь пронесся над двором братьев Жигановых страдающий женский голос.

— Я здесь, здесь! — заполошно отозвался Сидоров. — Я слышу! Совместного бытия… всегда пожалуйста… вот только где ты?..

Однако дама не слышала Сидорова, а ветер разносил ее призыв по всем дворовым закоулкам, и нельзя было понять в точности, откуда он исходил. Чуткое ухо докладывало Сидорову только то, что дама где-то там, выше. Да уж не на чердаке ли? И Сидорова помчался назад, к окнам Фельдмана и заветному клену. Он, конечно, мог бы покараулить у одного из подъездов, пока там не откроется дверь. Но ведь когда еще она откроется! А вопрос стоял ребром, и медлить было нельзя.

Интеллигентный Фельдман, отличающийся хорошими манерами, но не быстротой реакции, не успел не только спросить Сидорова, почему он сегодня без мыши и с преждевременно наевшимся животом, но даже удивиться этому. Хвост Фельдмана дернулся, глаза моргнули, усы встопорщились, а философский ум Фельдмана принялся трудиться над задачей, как сообразовать свое удивление с правилами деликатности. Из уст растерянного Фельдмана еще только исходили "м-я-я…" и "м-м-м…", а Сидоров меж тем миновал своего друга и на ходу бросил всего одну фразу:

— Закрой за мной, Фельдман, мне надо в ваш подъезд.

Вы, конечно, удивитесь: как, мол, так, а неужели кошки умеют отпирать двери? Конечно, умеют. Правда, не всякие двери и не всякие кошки. Дверь же Фельдмана открыть было и вовсе нетрудно — это делалось нажатием кнопки. Фельдман показывал ее Сидорову, а он с принципом ее работы был прекрасно знаком по своим наблюдением за повадками челов. Это давно было отражено в его дневнике наблюдений, который он вел с аккуратностью, какая подобает ученому, философу и педагогу — как-никак, Фельдман тоже занимался воспитанием своих челов. Так что Сидоров с лету, в небрежном прыжке надавил на клавишу иноземного электронного замка, потом подцепил когтем край двери, потянул на себя и не оглядываясь на Фельдмана ринулся в образовавшуюся щель, а потом вверх по лестничной площадке — а сзади него кувыркалось в воздухе запоздалое приветствие нерасторопного Фельдмана:

— Мя-я… Это ты, Сидоров, не ожидал тебя сегодня увидеть, м-м-м…

А Сидоров в этот миг уже взбегал по деревянной стремянке на чердак. К даме. Которой там не было. Нигде. Одни голуби, спешно поулетавшие в окно при появлении Сидорова. А вот призыв ее был. Он звучал и с улицы, приглушенно, и, гораздо громче, из отверстия вентиляции, на которое мгновенно указал слух Сидорова (недаром эти ходы называют слуховыми). И Сидоров с колотящимся сердцем приблизился к слуховому окошечку и как можно громче позвал:

— Э-эй!! Здравствуйте! А вы кто?

— Неужели же на свете не осталось настоящих котов, способных исцелить разбитое женское серд… — с печальным укором произнес тонкий сладкозвучный голос — и смолк на полуслове. — Простите, что?

Сидорова услышали! Невероятно!

— Я говорю, — заторопился обрадованный Сидоров, — если вы подойдете к окошечку в ванной или на кухне, то мы станем друг другу гораздо слышнее.

— Да, да! — горячо поддержала дама. — Я уже в ванной! Я вас прекрасно слышу! Но кто вы?

— Я — Василий Сидоров, а вы?

— Меня зовут Мура, — представилась дама. — Мура Митюкова. Та самая. Вы, наверно, увидели мои фотографии и пришли познакомиться?

— М-м… нет, — признался Сидоров. — Вы, наверно, недавно у нас появились?

— Я здесь уже два года, — возразила Мура Митюкова — и по тону ее следовало, что Сидорову полагалось знать это. — Вероятно, это вы заглянули к нам издалека?

— Да нет же, я живу по соседству, я вот и к Фельдману то и дело запрыгиваю, — опроверг в свою очередь Сидоров.

— А, так у нас есть общие знакомые! — обрадовалась дама. — Значит, это Арнольд вам про меня рассказал?

— Ну… Не совсем, — замялся Сидоров. — Я просто шел мимо и услышал, как вы грустите.

— Да, мне очень грустно, — призналась Митюкова — и голосок ее дрогнул от горькой женской обиды. — Понимаете, Василий, мне совершенно не с кем окотятиться.

— Кхы-гхы, — кашлянул Сидоров и затряс головой. "Однако! — подумал он. — Какая раскрепощенная кошка. Как свободно она обо всем рассуждает!"

Дело в том, что у кошек не принято, чтобы дама так прямо высказывалось по этому поводу. Правила общения дам и кавалеров в кошачьем племени — в отличие от людского — исключительно деликатны и возлагают всю инициативу на котов. Коту предписывается длительное ухаживание, на этот счет существует особая строгая церемония, а кошка все это время должна быть равнодушна и вообще не понимать, о чем там так старается ее кавалер. И уж только потом, убедившись в искренности его намерений и кристальной чистоте помыслов, дама вправе снизойти и удостоить своего избранника знаками отличия и приязни. Но ни в коем случае не сразу! И никакого заикания об окотятивании — это неприлично. Очень неприлично! Оччччень!

Митюкова меж тем продолжала.

— Меня уже очень давно не окотятивали. Понимаете, Василий, я так одинока!

— Но как же одиноки, ведь рядом же Фе… — начал было Сидоров — и осекся.

Фельдман был, конечно, кот очень представительный и мог устроить всякую кошку, самую взыскательную и привередливую. Внушительные профессорские усы, серебристо-синий окрас, родословная, в которой сочетались ветви самых именитых европейских домов. А сколько достоинства в вальяжных движениях! А какой правильный круп! Красавец! А сколько медалей с выставок, включая заграничные! Не кот, а совершенство. Он даже валерьянки совершенно не употреблял. Вот ты, Сидоров, к примеру… Что значит "почти не". Что значит "чуть-чуть при встрече с друзьями"! Ты чуть-чуть при встрече, а он — совершенно не. Есть же разница. Ну, а про содержание, которое мог составить Фельдман самой избалованной кошке, и говорить нечего — оно было способно крепко поставить на лапы потомство самой плодовитой дамы. Правда, для этого даме требовалось поселиться у Фельдмана вместе с потомством, от чего ни одна дама, конечно, никогда бы не отказалась. Но у всех есть свои недостатки, был один такой и у Фельдмана — ему почему-то не хотелось заселять свою квартиру потомством. Не горел желанием. Вот такой малюсенький, пустяковый, крохотный недостаточек. А точнее говоря — изъян. От слова — «изъяли». Давно изъяли, в самой юной юности. Мяукнуть не успел. Под боком у Митюковой жил кот, а порадеть ей не мог. Охолощен был Фельдман.