Александр Гейман - Митюкова и Сидоров

• Название: Митюкова и Сидоров
• Автор: Александр Гейман
• Жанр: Научная Фантастика

Про любовь. Для лиц от 7 до 107.

---

— Васенька… — послышалось в ответ смущенное мурлыканье Митюковой, — Васенька…

Не буду далее пересказывать историческую беседу Митюковой и Сидорова. Это разговор очень интимный, сокровенный, не для чужих ушей, а к тому же, он мало чем отличается от всякой любовной чепухи, что всегда произносится в таких случаях. Узнать, в чем она состоит, проще простого — влюбляйтесь, трепетно пережидайте разлуку, а потом бегом марш по клену на чердак и объясняйтесь со своей Митюковой — уверяю вас, будет практически то же самое. И даже теоретически, согласно правил любовной науки. Я же, согласно правил хорошего тона, в этот момент скромно закрыл уши и деликатно отвернулся, поэтому все равно не знаю, о чем там толковали Митюкова и Сидоров. В двух словах, она обещала ему свидание.

Однако все дело усложняла неожиданная заковыка — скорым это свидание не получалось. Вот ведь какая незадача — через двор от Митюковой Сидоров жил, а выбраться ей к нему было немногим легче, чем к тому заграничному поклоннику.

— Но, Митюкова, — взвыл Сидоров, — я же ведь могу сам к тебе выбраться! Второй подъезд, квартира семнадцать! Давай, я хоть утром сегодня, хоть вечером!

— Ой, Васечка, нет, нет! — перепугалась Митюкова. — Понимаешь, я не так свободна, как ты. У нас дома…

Дома у Митюковой была сложная многолюдная обстановка — такса Сима, ризеншнауцер Римма, а еще маленькая чела, дочь большой, а еще проживала домработница, а главное — сама чела Митюкова. Дама это была, как вы понимаете, самых суровых взыскательных понятий в части знакомств и незваных гостей без хорошей родословной. В общем, влюбленное уединение в доме Митюковой исключалось, а на улицу Муру не пускали. Тут затоскуешь о милом друге. Но Митюкова твердо обещала улучить подходящий случай и сама навестить Сидорова.

— Васечка, ты подождешь до следущих выходных? — нежно и виновато спрашивала Митюкова.

— Ну, всю жизнь ждал, так уж до следующих выходных-то подожду, — басом, для солидности, отвечал Сидоров.

А тем временем Митюкова и Сидоров могли наслаждаться общением друг с другом, чем они и заполняли досуг.

— Я, Василий, очень не люблю, когда врут и обманывают, — делилась Митюкова. — Вот наша Сима. Представь, угощаюсь я сладкой творожной массой в маленькой баночке. А эта Сима прибежала и наврала, что меня срочно зовут к телефону. Когда я вернулась, Сима уже долизывала мою баночку. Совершенно собачье воспитание и негигиенично.

— Митюкова, как я тебя понимаю! — сочувствовал Сидоров. — Я тоже во всем держусь правил чести. К примеру, ест мой чел булку с молоком. Конечно, я мог бы сделать вид, что мне это ни капельки не интересно. Но к чему это лицемерие, если на самом деле я жду положенной мне доли. Зачем же, спрашивается, обманывать? Поэтому я всегда прямо выражаю свое мнение, сажусь напротив чела и смотрю на него честными глазами.

Митюкова почему-то смеялась. А вот стишок про шустрого котишку она раскритиковала.

— Во-первых, Сидоров, — бойко наставляла Митюкова в высокой науке стихосложения, — почему котишкО? Ты что — средний род?

— Нет, нет! — пугался Сидоров. — Я мужской! мужской род, Митюкова!

— Значит, и в стихотворении должен быть мужской. Мало нам всяких… мр-р… Арнольдов… И что это значит — ухо лапой чешет? Все кошки так делают. Никакой тут заслуги нет, и вообще, Сидоров, это не передает твою индивидуальность.

— Ну, Митюкова. Это ж стихи. Поэзия, — защищался Сидоров, а приводил он слова чела, которыми тот отражал нападки на свои творения. — Она ж пишется по особым законам.

Митюкова фыркала.

— Ой уж, по особым. Ты лучше скажи — почему вы, коты, все время деретесь? Тоже по законам поэзии?

Говоря откровенно, Сидоров и сам не всегда понимал, из-за чего приключаются иные стычки. Эту же тему он как-то обсуждал с Фельдманом и доверительно ему признавался:

— Ты знаешь, Фельдман, с одной стороны, я против Жиганова-младшего или Нечитайлова ничего не имею. Идет, скажем, Нечитайлов по моему двору к себе во двор — ну и пусть себе идет. Но меня возмущает сам факт.

В чем состоит этот возмутительный факт, Сидоров объяснить не мог, но что он его возмущал, это было совершенной истиной. Но само собой, Митюковой Василий изложил все иначе, галантно:

— Ну, как же, Митюкова, что за странный вопрос. Коты всегда дерутся во имя прекрасного пола. Какой в этом секрет.

— Но вы же деретесь, когда и кошек рядом нет, скажешь — неправда? — приставала Митюкова, почему-то живо интересуясь этим предметом. — Скажешь, тоже из-за дам? Хотя… Моя подруга Миколакис, она такая своеобразная, гречанка, она тоже считает, будто в это время мысленному взору котов предстает идеал Прекрасной Кошки и вдохновляет их на поединок. Неужели у вас так все романтично, а, Сидоров?

Сидоров сразу вспомнил свою Небесную Кошку. И хотя не было ни одного случая, чтобы он с кем-то сцепился по поводу ее расположения, Василий, конечно же, охотно согласился с мнением гречанки Миколакис — а как же, конечно, романтика. Конечно, небесный идеал. Еще какой небесный-то! — до шестого этажа, бывает, шерсть клочьями летит! Воспаряет в восходящем потоке воздуха.

В таких разговорах приблизились выходные.

— Вот, Василий, — писала Митюкова, — завтра моя чела отправляет семью на дачу, и когда она посадит меня на сиденье, я незаметно выскользну из авто. Старшая чела будет думать, что я уехала, а младшая — что я дома, и меня не хватятся. Я спрячусь в зарослях на углу, там меня и ищи.

Сидоров предпринял основательную подготовку. Фельдману он принес целых две мыши, а за это реквизировал из холодильника три стерляжих кусочка. Не очень больших — вместе меньше, чем на полкило, но на пару суток должно было хватить. Но поскольку прожорливость Митюковой Сидорову была неизвестна, то он подстраховался парой толстых кусков докторской колбасы, для чего понадобилось применить усиленные меры воспитательного воздействия в отношении своего чела. Еще Сидоров прибавил к запасам сырой бифштекс, это уже из столовой через дорогу — разжился по случаю. Ну, мало ли как — главное, что разжился. Голод Митюковой теперь не грозил, а для утоления жажды, на всякий случай — Сидоров ведь и правда почти не употреблял — он стырил у Фельдмана пузырек с валерьянкой. Ну и, конечно, на всю территорию вокруг дома Сидоров наложил жесточайшие запретительные заклятия — вплоть до особого распоряжения всем Жигановым, Кошкиным, Нечитайловым и вообще всем котам, будь они хоть с изьяном, хоть без, ход был строжайше воспрещен. Не нужны были в эти дни посторонние коты Василию Сидорову. Митюкова ему была нужна.

В пятницу задолго до срока Сидоров занял наблюдательную позицию на тополе, откуда просматривалась дверь в подъезд Митюковой. Выходили и заходили разные челы, и даже собаки, но никого — с кошками. Вид челов Митюковой Сидорову был неизвестен, и он стал нервничать: а вдруг они уже уехали, и он проворонил? Или поездка на дачу сорвалась. Василий несколько раз спускался с дерева и проверял условленное место встречи, но там никого не было. Потом под тополем проковыляла хромая собака из дворов за столовой, а это всегда было несчастливым знамением. У Сидорова нехорошо стало на сердце. Наконец подъехал автомобиль, и туда стали грузиться челы, — по всем признакам, это и были Митюковы. Сидоров воспрянул. Как назло, в это время к дому подкатил совершенно несвоевременный трейлер и заслонил Сидорову обзор. Увезли Мурочку или не увезли, он так и не увидел. Со смятенным сердцем Сидоров отправился на угол дома — и пробежал мимо Митюковой. Спешил к ней и потому не обратил внимания на какую-то кошку в зарослях палисадника. Митюкова вышла из кустов и сама окликнула Сидорова.

Сидоров как-то неловко лизнул в ее ухо и стал заново привыкать к виду своей дамы. Сам-то по себе вид был как вид и не слишком волновал Сидорова, влюбившегося, как известно, заочно. Просто образ Митюковой на фотках соотносился с живой Митюковой не очень опознаваемо. Ведь не все фотографии умеют изображать тех, с кого они сделаны, — ну, не получается так же красиво, и все тут. В душе же дело, а ее как сфотографировать? Стараются фотографии, конечно, тянутся, как могут, но не всегда удается. Несовершенство техники.

— Я толстая? — спросила Митюкова, понявшая замешательство Сидорова.

— Конечно, толстая, — отвечал Сидоров, сообразив, что соврать из учтивости у него не получится. — Но я люблю толстых, не стесняйся. Ну, как у тебя прошло?

Сидоров имел в виду ее побег из-под домашнего надзора. Митюкова немножко поболтала о том, как ей удалось усыпить бдительность своих домашних, о разных сопутствующих пустяках, а Сидоров меж тем вел ее в заветную кладовку — вначале предполагалось щедрое застолье. Но когда они прибыли, Митюкова едва притронулась к тому-другому и сразу же приступила к делу: