Борис Казанов - Роман о себе

• Название: Роман о себе
• Автор: Борис Казанов
• Жанр: Природа и животные

От издателя. "Роман о себе" - произведение большого мастера прозы. Оставляю читателям его содержание, скажу лишь о стиле, особой языковой материи, передающей обостренное, нервное состояние героя, фатально разлученного со своей Герцогиней (такое имя имеет Муза в романе) и водящего пером как бы не по листу бумаги, а прямо по живой натуре

---

Как они обрадовались, что я отгадал!…

Мне снился сон, что я не брит, пошел побриться. Открыл калитку - ночь, Грушин огород. Ничего не растет, колодец прикрыт железной крышкой, картошка усохла. Цветет только табак, остальное все корнями переплелось, где тут побриться? Вдруг что-то поднялось с земли, с огорода, стало перед лицом: большая наглая ворона, та, в которую я стрелял. Собралась напасть на меня? Я сунул ей в клюв горящую сигарету, стараясь не причинить боль. Мне было ее жалко, я только хотел, чтоб она отлетела. Ворона отлетела, но как-то странно, не взмахнув крыльями. Вися передо мной, невесомая и неподвижная, как чучело, она готовилась опять напасть.

Уходя с Жаном, я поцеловал Грушу, не брезгуя ее слюнями. Стал на тропе повыше, чтоб до нее дотянуться. Груша не наклонила голову, была как немая и глухая. Теребила свой поясок на сарафане и переступала босыми ногами по росе. Ждали Тую, она появилась с фотокарточкой. Может, сбегала без меня в поселок сниматься? Протянула, глянул, что она написала крупными буквами: «Моему милому другу», - почти по Ги де Мопассану, который тоже у нее на полке стоял. Я сунул фото в морской паспорт, под непромокаемую обложку. Низенький, в картузе Жан одарил дочь кульком конфет и ласково провел рукой по ее светлым косичкам; из этих небольших косичек ночью возникала светлая туча волос. Туя поцеловала отцу руки, присев, как в аристократических семьях, - так они простились по-орочански. Я смотрел на них, не отрываясь, вроде того, как на меня смотрела Груша. У меня появился жар, озноб от догадки: я бы смог обладать Туей, если б вообразил ее, как жену Жана! Вдруг я почувствовал острое желание… Что делать? Сбрасывать рюкзак, штаны с утеплителем? Туя отдалась бы мне хоть в двух шагах… Нет, поздно, я прогадал! Топор все еще был вбит в порог, и я думаю так, что я его забил надолго. Вряд ли они узнают, что спасся после Хуты. Останусь в их доме, поминаемый и оплакиваемый. Жан не пойдет против традиции. Разве традиция позволяла Жану сделать то, на что он пошел на Хуту?. Как бы я не презирал Жана за его бесчестность, я обязан его оценить: он боролся за свое и отстоял.

Глава 38. Один

Однако я замешкался у маяка, а мы уже подвигаемся к рыбалке. Почти одолели вулканическую сопку, выпив в поселке, возле магазина, три бутылки дрянной водки. Той самой, что Гриппа купил и проверял расческой при мне, когда привез из Ванино в Усть-Орочи. Я не хотел пить с утра, удивлялся: пьяные, что ли, полезем на эту гору? Гриппа утверждал, что водка хорошо выходит с потом. Мол, пропотев, мы будем свеженькие, как огурчики, возле Хуты.

Когда мы пьяные: Жан, Гриппа и я, начали подъем прямо от магазина, вся эта грандиозная гора казалась миражом. Повыше подошвы, скрадывая середину вулкана, растекся туман. От этого лысая вершина с султаном дыма как бы плавала отдельно. Сместясь, она, казалось, висела у нас над головами. Но потребовался весь световой день, чтоб одолеть перевал в самом низком месте. С этого перевала, собственно, и можно было бы начинать восхождение на вершину вулкана, если б нам взбрело в голову его покорять. Я не ожидал, что меня прошибет пот от какой-то паршивой водки. Сколько того пота во мне оставалось? Из меня одна Груша вылила целое ведро. Гриппа оказался прав: мы были мокрые, и больше всех я. А ведь я, кроме рюкзака, ничего не нес. «Жан будет за носильщика», - сказал Гриппа. Жан был навьючен, как мул: две лодки, основные снасти, запасы пищи, - все нес он один. У меня в рюкзаке - запасные легкие удилища, банки с крючками, с мотками лески, всякая мелочь. Гриппа нес свои любимые консервы и пустой бочонок для воды, вроде анкерка, - их кладут в спасательные плоты.

Зачем вода, если мы идем к чистейшей реке Сихотэ-Алиня? Спрашивать - нет сил…

Пологий, медленно уравнивающийся с крутизной склон подошвы вулкана зарос багульником и кустами громадной пылящей полыни. В кустах прятались камни, пни от поваленных деревьев. Багульник внезапно схватывал ногу, как петлей. Пытаешься устоять, натыкаешься на пень - и валишься с ног, проклиная все. Жан не мог выдержать, что мы с Гриппой отстаем. Убегал вперед и бежал назад, чтоб убедиться, что мы идем, а не залегли под кустом. Опять отрывался в нетерпении… Орошая кусты каплями пота, я уже с безразличием отмахивался от липнувшей, сосавшей кровь мошки. Я уступал им в выносливости, в умении ходить по горным склонам, среди карликовой тайги. После моря я вообще отвык ходить.

Изредка проплывал туман, забеливая узкой полосой пространство. Тропа, просвечиваясь в тумане, словно опускалась вниз далеко. Идешь по тропе, а смотришь на нее как с высоты. А когда попадаешь в облако, скатывающееся с горы, кажется, с ним улетаешь. Хоть в нем «ау» кричи один. Повезло еще, что рассеялся плотный туман, что с утра окольцовывал середину вулкана. В тумане вдобавок покрываешься моросью, становится зябко - уж лучше жара!

Неожиданно выросла каменная терраса из сидящих рядком, голых, как яйца в гнезде, грандиозных валунов. Валуны и редкие ольховые кусты, крепко державшиеся в расщелинах скалистой почвы. За кусты можно ухватиться, но валуны ни на чем не держались, сидели на балде. Заденешь нечаянно - срывается круглая глыба, летит вниз, калеча лес. Грохот и треск не стихают минуты две. Мне казалось, что они, каменные идолы, на нас смотрели. Ей-богу, у них были глаза! Мы рассеялись поодиночке; я заметил, как Жан, находившийся выше и в стороне, сместился на прямую со мной. Там сидела семейка каменных идолов, каждый тонн по 6-8. Если б Жан хоть одного стронул с места, я б никуда не делся. Как он это упустил?

Одолели и это место, истрепавшее мне нервы. Пошел склон пониже и поровнее. Подрост тайги: опять багульник, нетерпение Жана, его бесшумные подкрадывания, выскакивания из темноты… Как он умел ловко подбираться, не треснув ни одним сучком? У меня прямо зубы ныли - так хотелось засветить ему в лоб! Хуже всего оказаться в компании, где кого-то надо остерегаться всерьез. На море тоже бывают разногласия, но все отступает перед опасностью. Здесь же человек пользовался опасностью, чтоб отомстить. Этот Жан вырос в тайге, уходил на месяц с ружьем и коробком спичек. Вообще без всякой еды. У себя дома, и можно не сомневаться: не пощадит! Я не забыл, как он оказался надо мной на каменной террасе…

Вышли к ручью с родником среди мха. Гриппа приладил к бочонку шланг. Подсасывая, как бензин, наполнил бочонок родниковой водой. Забил намертво пробку и оценивающе глянул на меня… Из меня вытекло пота с этот анкерок. Недавно я сдыхал на тропе. И на тебе - почувствовал себя в форме! Даже отказывался пить. Гриппа настойчиво уговаривал пить до отвала. Налился, сколько мог. Только сейчас я заметил, что мы одолели перевал. Вышли из ночи в вечер. Успели застать солнце, оно исчезало и с этой стороны. Лысая вершина вулкана виделась все так же близко. Туман загораживал к ней дорогу. Мы передохнули возле домика вулканологов. Простая изба с чайником на плите, окошко и мудреная дверь. Открывается только наружу. Так везде в тайге, чтоб не закрался зверь.

Я сидел, ни о чем не думая, просто так задумавшись. Смотрел в ту сторону, куда надо спускаться. Там открывалась прорва тайги, затапливаемая теменью. Смутно различались далекие вершины с полосками снега, похожие на рентгеноскопические снимки грудной клетки. Внезапно там, в каком-то месте, возникло зажженное окно. Увидел Наталью: она садилась поближе к лампе, придвигая к себе конспекты с массой открытых учебников. Вот уселась, плавным движением расправила под собой заломившуюся юбку…

Обомлел от видения: господи, Наталья! Где она там, в тайге, в этой прорве? В такой час… Мне хотелось заплакать и зарыдать! Если меня утопит Жан или утащит тигр, - Наталья там останется… На минуту я потерял соображение, самообладание. Опомнился, когда Жан сказал, что лошадь, если заслышит тигра, останавливается. Тигр ее гипнотизирует, лошадь не убегает. Стоит и ждет, когда тигр ее загрызет.

Где тут спрятаться тигру в голом лесу? Мне хотелось посмеяться над Жаном и его сетью, которой и курицу не опутаешь. Гриппа его не слушал: тоскливо смотрел, как Жан пускает дым из трубочки. Сказал мне: «Варя подглядела, что я во сне вот так складываю пальцы, - как беру сигарету». Ничего себе проверку он устроил себе в тайге!…

На подходе к Хуту пришлось зажимать нос: от реки несло падалью. Вдали, за берегом с вытянутыми, стелющимися деревьями, проглянула, как мельтешащее зарево, светлая вода Хуты. Река из струй и заводей, где широкой полосой застыла дохлая, отнерестовавшая горбуша. Даже дно заводей было завалено гниющей красной рыбой. Лосось, подойдя с моря, цепенел, внезапно изменял цвет и бросался к нерестовым речкам, одолевал сопротивление потока, но не мог себя сохранить: обдирал кожу на камнях, оставался без глаз, нагуливал горб в пресной воде. Выметав икру, вылив молоки, эта рыба погибала. Гриппа забросил на струю лесу с голым тройником. После нескольких попыток сумел зацепить, среди самцов-горбылей, полную самку-горбушу. Выдавил из нее, как из тюбика с пастой, струю икры. На эту икру мы и начали ловить.