Александр Таланов - Качалов

• Название: Качалов
• Автор: Александр Таланов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1962

Выдающийся русский артист Василий Иванович Качалов вошел в историю театра как замечательный актер-мыслитель, утверждавший в своем творчестве высокие общественные идеалы. Он был носителем реалистического, передового искусства великой жизненной правды, которое сделали своим знаменем К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко и созданный ими Московский Художественный театр.

Эта книга рассказывает о жизненном пути В. И. Качалова, формировании его как актера, творческих поисках, работе над созданием незабываемых образов. Книга показывает путь Московского Художественного театра, от которого неотделима жизнь Качалова-художника, о замечательных современниках и друзьях актера — Чехове, Горьком, Баумане, Сулержицком, Есенине и др.

---

Владимир Иванович встретил подательницу письма не очень приветливо; ох, как много является таких просительниц, мечтающих стать актрисами. Однако, распечатав конверт и пробежав глазами бумагу, просветлел и сам вручил записку.

— С этой запиской осенью приходите в наш театр, — сказал он и шутливо добавил: — Я датировал ее вторым апрелем, чтоб не получилось первоапрельской шутки. Всего хорошего!

Рекомендация Качалова ценилась высоко. Взыскательный к себе, он был требователен к другим, когда дело касалось искусства. «Василий Иванович не будет ни за кого ручаться зря», — говорили о нем, хотя всем было известно его безграничное благожелательство. Потому непреклонный Немирович-Данченко так посчитался с полученной рекомендацией. И это было в то время, когда Станиславский возвестил неумолимый принцип: «Мы не нанимаем актеров, мы их коллекционируем».

Серафима Бирман стала актрисой и режиссером, и Василий Иванович при встречах с ней смеялся: «Я ваш создатель!»

Качаловское внимание к людям не превращалось в маниловщину. Кое-кому приходилось испытать на себе такое его наказание, как «лишение улыбки», когда взгляд Василия Ивановича становился столь суровым, что провинившийся сгорал от стыда. Случалось, он сильно гневался. Гневался, невзирая «а лица. Особенно если дело касалось вопросов этики.

Однажды режиссер С. совершил неблаговидный поступок. Несмотря на близкую с ним дружбу, Василий Иванович не простил его поведения. Режиссер получил прямую и резкую отповедь: «Мне не хочется таить в душе дурного чувства против тебя, — писал ему Качалов, — а оно у меня появилось после твоего вчерашнего поведения в театре — по поводу того, что якобы обидели твою жену. Мне хочется освободиться от осадка дурного чувства и протеста против твоего грубого и вульгарного тона, и потому я скажу то, что вчера — занятый в спектакле — сказать не мог. Ты кричал вчера так неприлично и недостойно, что тебя пришлось призывать к порядку — тебя, который в первую голову должен блюсти и поддерживать приличную и достойную атмосферу в театре.

Согласись, что есть что-то нестерпимо вульгарное, глубоко провинциальное, что-то очень старорежимное в этих возмущениях и заступничествах мужа за жену, жены за мужа и т. д. во всех случаях, когда дело касается оценки их дарований и успехов…»

Дружеское увещевание не воздействовало. Мнимо обиженный режиссер позволил себе грубые выпады и в отношении Станиславского. Самого Станиславского! Этого уж Качалов никак не мог простить. Он тотчас высказал виновному свое мнение:

— Не могу более называть тебя своим другом! Не могу потому, что ты ведешь себя, как враг, как мой враг, потому что ты враг Станиславского. А враг Станиславского — мой враг. Ты это можешь и должен понять.

В театре Качалова чаще видели веселым, смеющимся. Он ценил юмор, любил шутку — свою и чужую. Его эпиграммы, шуточные стихи и целые поэмы часто забавляли друзей. Непритязательное стихоплетство увлекало Василия Ивановича, и он сам с детской непосредственностью хохотал до упада над своими неудачными рифмами, нелепыми строфами, а то и целиком над всеми виршами. «Ничего! Главное — юмор и хорошее настроение», — говаривал он в таких случаях.

На сорокалетнем юбилее И. М. Москвина Василий Иванович прочел большую поэму. Вот отрывок из этого забавного произведения:

То было сорок лет назад.

Летят года, летят…

Промчались сорок лет с тех пор,

Как знаменитый наш актер

Иван Москвин свой начал путь

Актерский. Тихо, как-нибудь,

Чуть-чуть плетется первый год.

И тихо год второй идет.

У Корша Ваня. Не везет

И тут ему. И рольки нет,

И не обут, и не одет,

И в Богословском переулке

Подчас вздыхал о белой булке.

Не знаю, правда или нет,

Но вызвал Ваню в кабинет

Однажды Корш: «Вот роль Моора —

Отца в «Разбойниках». Умора!

Потел наш Ваня, лез из кожи —

Чтоб страшным быть, и делал рожи

Трагических актеров, все же

Все это не было похоже

На немца, старика, отца.

У Вани — робкого юнца

Тут явно не хватало сил,

И он «Моора» провалил.

Но наступает третий год,

И двое рядом заседают —

Володя с Костей — и решают

Открыть театр в Москве — и вот

Театр открыт, и в нем идет

«Царь Федор» — и, разинув рот

От удивленья, умиленья,

Москва сказала: нет сомненья,

Москвин — чудеснейший актер,

И выплыл Ваня на простор.

То исторический был год

И для театра и для Вани,

Сплелись их дружеские длани,

И двинулся театр вперед,

И в нем Москвин растет, растет,

И что ни год, Москвин дает

Такой приплод, что весь народ

Единодушно признает,

Что в Москвине большая сила,

И Москвина усыновила

Москва. Как о любимом сыне,

О нем печется и доныне

И будет век ему верна.

И вся Советская страна —

И старики и пионеры

Полны к нему любви и веры…

Кто вздумает критиковать непритязательные вирши, пусть вспомнит веселые качаловские слова: «Главное — юмор и хорошее настроение». А еще лучше представить, с какой озорной, непосредственностью читал автор свою поэму и как чудесно звучал тогда его всепобеждающий голос. Право, стоит простить ему поэтические несуразности!

На именины Станиславскому друзья подарили трость. Василий Иванович посвятил этому событию стихи, которые в авторском исполнении вызвали общий смех. Нетрудно представить, с каким юмором он читал свое сочинение:

Царь Петр лупил своей дубинкой

По крепким спинам и по хрупким спинкам

Своих сподвижников, друзей и нежных жен.

Дубинкою Петра сам Пушкин восхищен,

Дубинкой Петр свои вершил реформы.

Два века пронеслись — и изменились формы,

Но неизменною осталась суть.

И эта суть указывает путь

Тебе, Великий Константин

(Таков тебе дается нами чин).

Суть в том, что ныне Константину

Пришла пора вручить дубину,

Как некогда пришла пора

Такая ж для Великого Петра,

И придрались мы к именинам,

Чтобы поздравить Константина,

И ничего нужней и лучше трости

Простой — увы! — не из слоновой кости —

Придумать не могли.

Внемли же нам, внемли,

Внемли невольным рифмам к «трости»:

Случайные ль мы в этом мире гости?

Живем лишь для того, чтоб наши кости

В свой час истлели на погосте,

Иль есть нетленное и вечное у нас

И загорается в свой час.

О, пусть часы такие будут чаще,

Пусть не погаснет свет в дремучей чаще!

Свети же нам! Веди нас к свету,

Веди, зови, буди, гони! Не по секрету,

А вслух скажу, что палка нам нужна,

Под палку просится актерская спина.

Иисус Христос гнал торгашей из храма.

Гони и ты из нас проснувшегося хама,

Гони и беспощадно бей

Во имя лучших дней!

Прими же трость, как символ, как эмблему,

Наш Константин, его система!

Актриса Мария Петровна Лилина — жена Станиславского — в день своих именин тоже получила от Василия Ивановича шутливые строки:

Глубоко, спокойно и ровно

Люблю я вас, Мария Петровна!

Поэтесса А. А. Ахматова, актриса О. Л. Книппер-Чехова, адвокат С. М. Зарудный, доктор К. К. Ивенсен, лечивший Качалова, — всех не перечесть — получали от него юмористические послания по тому или иному поводу, а то и без всякого повода. Уж очень любил шутку Василий Иванович, любил смех, любил доставлять другим возможность повеселиться.