Александр Таланов - Качалов

• Название: Качалов
• Автор: Александр Таланов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1962

Выдающийся русский артист Василий Иванович Качалов вошел в историю театра как замечательный актер-мыслитель, утверждавший в своем творчестве высокие общественные идеалы. Он был носителем реалистического, передового искусства великой жизненной правды, которое сделали своим знаменем К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко и созданный ими Московский Художественный театр.

Эта книга рассказывает о жизненном пути В. И. Качалова, формировании его как актера, творческих поисках, работе над созданием незабываемых образов. Книга показывает путь Московского Художественного театра, от которого неотделима жизнь Качалова-художника, о замечательных современниках и друзьях актера — Чехове, Горьком, Баумане, Сулержицком, Есенине и др.

---

Разные века встретились на улице Качалова в архитектурной гармонии. Вот особняк с фасадом в стиле дореволюционного модерна; тут жил А. М. Горький — великий современник великого артиста. Они были добрыми друзьями в жизни и в творчестве. Имена их поныне родственно перекликаются. «Дом Горького на улице Качалова», — с каким-то особым теплом произносят благодарные потомки.

А вот обширная усадьба, где находился дом, принадлежавший А. В. Суворову.

Рядом в молодом, но уже тенистом сквере стоит памятник А. Н. Толстому. На сложных путях и перекрестках искусства писатель и артист встречались часто и шли рука об руку вперед, прокладывая тропы в неведомое новое.

По соседству церковь Большого Вознесения, где венчался А. С. Пушкин, отчего этот обветшавший храм кажется совсем необыкновенным.

Чуть подалее дворец — шедевр русской классики XVIII века. Мраморные итальянские скульптуры «Парис» и «Елена» украшают обширную усадьбу дворца. Чудесный архитектурный ансамбль!

Громадный кубический дом звукозаписи замыкает улицу. Многое связано здесь с именем великого артиста. В Доме звукозаписи Качалов был «своим человеком». Сколько раз его голос записывали там на магнитофонную пленку и для грампластинок! Навеки сохраненные драгоценные записи! Досадно, что далеко не все творческое богатство удалось запечатлеть для грядущих поколений. Упущенного не вернуть.

А где же дом, в котором жил Василий Иванович со своей семьей? Его не узнать: старое здание надстроили, и оно теперь гордо высится рядом с Домом звукозаписи. Хорошее соседство!

Тихая улица. Дома словно прислушиваются к ее тишине. И что-то сами говорят шепотом. Может, о том, как ходил Василий Иванович по улице, заслужившей его имя. Годы не изменили величавой и такой ровной походки, что кажется, будто он не идет, а плывет навстречу теплому, ласковому ветру. Лицо его чуть улыбается, да и как ему не улыбаться счастливо, если все встречные, даже явно незнакомые люди так радостно приветствуют любимого артиста.

Да, его знают и любят все москвичи, как знает и любит вся страна. Вот навстречу проковыляла старушка, она словно помолодела, заметив Качалова, а он первый ей поклонился в ответ на просветлевший старушечий взгляд. Военный с широкой колодкой орденских ленточек на груди четко козырнул и почтительно уступил дорогу артисту. Вечно спешащие студенты приостановились и, оборвав жаркий спор, дружно вымолвили:

— Здравствуйте, Василий Иванович!

— Здравствуйте, друзья! — как музыкальная мелодия, прозвучали простые слова, произнесенные волшебным качаловским голосом.

— Здравствуйте — щебетнула какая-то девушка.

— Здравствуйте, милая.

Девушка зарделась от доброго взгляда, конечно, она всегда будет его хранить в мечтательной памяти, как сон первой любви: «Видела Его. Говорила с Ним. Улыбнулся мне».

Василий Иванович то и дело высоко приподымает мягкую шляпу с небрежно изогнутыми полями. И приветно улыбается необыкновенной улыбкой, от которой у всех светлеет душа.

Никто не знает, что он болен. Давно. Тяжело.

Он скрывает это от окружающих. Не хочет никого огорчать. А первый сигнал болезни ощутил еще несколько лет назад. В феврале 1940 года Качалову исполнилось шестьдесят пять лет. Юбилей был отмечен торжественно. В тот день он получил сотни поздравительных телеграмм, выслушал много поздравлений по телефону, принял несколько делегаций, просмотрел (не прочесть — сразу!) бесчисленные статьи в газетах и журналах.

Едва отгремели праздничные торжества, Василий Иванович слег. «Мой юбилей, — признавался он близкому другу, — меня очень утомил и, кроме грусти на душе, от него ничего не осталось — я так ясно чувствовал, что это юбилейное чествование — последняя генеральная репетиция того спектакля — похорон, которого не долго ждать, того окончательного «итога», перед которым этот юбилейный «итог» был предпоследним. Очень я почувствовал на этом юбилее свою конченность. Очень сразу ослабел, от напряжения может быть, от желания скрыть от людей свое настроение, от нежелания показать им свою грусть, от делания веселого лица при этой невеселой игре. В сущности, от этого юбилея я и попал в санаторий и выбыл из строя…»

«Пора шапку на брови надвинуть и навек затихнуть», — мрачно замечает Василий Иванович одному из друзей. Но в то же время пытается шутить над своими недугами:

Мой друг, я все болею

Бронхитом, гриппом, трахеитом.

Но все же я мечту лелею,

Что справлюсь как-нибудь с бронхитом.

Надеюсь, не свернет мне шею

Бронхит, и грипп я одолею.

К счастью, ему еще удавалось бороться с болезнями. Когда наступила Великая Отечественная война, он работал более обычного. На самых отдаленных фронтах по радио слышался вдохновляющий голос пламенного патриота, верного сына Родины. В тяжкие дни войны он отдавал ей все силы своего искусства — весь талант.

Качалов страстно ненавидел фашизм. Говорил:

— У меня к фашизму, и к немецкому особенно, какая-то необыкновенная острая ненависть, как к чему-то нестерпимо, остро отвратительному. Хотелось бы дожить до тех дней, когда и духу фашистского не останется на земле. Может быть, я и дотяну как-нибудь до тех дней.

Насколько позволяло здоровье, Качалов выступал с концертами в частях Советской Армии. А едва была снята блокада с осажденного Ленинграда, поехал туда кружным путем, так как нормальное железнодорожное сообщение еще не было восстановлено. Теперь и моряки Балтийского флота и легендарные защитники города-героя радовались концертным выступлениям «своего» народного артиста.

Несмотря на трудности военного времени, Василий Иванович много творчески работал. У микрофона прочел вступление к пушкинскому «Медному всаднику» и картину боя из «Полтавы», чтобы, по его выражению, «дать почувствовать слушателям величие побед русского оружия». Кроме того, записал на тонфильм чеховские рассказы «На святках» и «Студент». Последний рассказ привлекал его очень давно своей мудрой глубиной и оттого, что «прошлое связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого».

Однако напряженный труд оказался не по силам. Накануне семидесятилетия Василий Иванович заболел и почти насильно был увезен в больницу для лечения: грипп дал осложнения на почки. Болезнь грозила роковым исходом.

И, лежа на больничной постели, Качалов не порывал связи с жизнью Родины. Со всех концов страны, с фронтов войны, из-за рубежа ему приходили письма и телеграммы от зрителей, радиослушателей, друзей и всех людей, которым дороги были его талант и большое сердце.

В эти дни он был удостоен высшей награды — награжден вторым орденом Ленина.

Всенародное признание и крепкие связи с родной страной дали моральные силы для борьбы за жизнь. Весной Качалов вернулся к искусству, без которого не мог жить. Даже участвовал в большом радиоспектакле по роману Сервантеса «Дон Кихот».

— Мне давно хотелось воплотить образ великодушного рыцаря, странствующего мечтателя Дон Кихота, — делился мыслями Василий Иванович. — Бессмертная книга Сервантеса сохранила свою свежесть и силу до наших дней. С новым значением звучат для нас слова ее героя: «Нет на свете дела более благородного, чем труд солдата. На военной службе человек достигает самого дорогого — чести. Мы, рыцари и солдаты, помогаем слабым, караем низость, мстим за угнетенных…»

Образ рыцаря из Ламанча в исполнении Качалова был проникновенно глубоким, волнующим своей искренностью и правдивостью.

Победа над фашизмом окрылила, вдохновила Качалова-художника. «Какие широкие просторы открылись теперь для советской культуры! — писал он в те дни. — Мы, русские актеры, все силы отдадим служению нашему великому, свободному, могучему народу».

Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» заслуженно украсила грудь патриота.

Но немало он потрудился и в послевоенные дни. Снова часто читал перед микрофоном и на концертах. Записывал на тонфильм чеховские рассказы и цикл стихов Лермонтова. Выступал на своих творческих вечерах.

А сколько еще начал новых работ! Притом крупных, таких, как радиокомпозиция «Герой нашего времени» Лермонтова и рассказ «Холстомер» Л. Н. Толстого.

И были события, всегда печальные для артиста: прощание с любимыми ролями. Настали дни, когда Василий Иванович в последний раз сыграл роль «от автора» в спектакле «Воскресение» и Барона в «На дне». То была тяжелая, как на смерть, разлука с образами, ставшими живыми и близкими. Грустно было прощаться с благодарными зрителями.

Он очень любил природу. А в последние дни своей жизни любил необыкновенно. Вот так же в дни молодости мог с женой долгими часами просиживать на берегу озера в Швейцарии и предпочесть наслаждение природой осмотру каких-нибудь местных достопримечательностей.