Игооь Лавровский - Перенастройка. Россия против Америки

• Название: Перенастройка. Россия против Америки
• Автор: Игооь Лавровский
• Жанр: Политика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-49807-671-3

На наших глазах возникает новый мир. Мир XXI века. Каким он будет? Что ждет Россию. Игорь Лавровский считает, что сейчас рождается новая страна, в которой предстоит жить нам, нашим детям и внукам. Страна с другой системой. И к ней надо приспособиться очень быстро! Как? Об этом и рассказывает автор, убеждая не верить тому, что кризис закончился.

В книге даны ответы на самые злободневные вопросы: — грядет ли новая волна кризиса?

— рухнет ли рубль?

— в какие игры играю нефтяники?

— как выживать в новое время?

— кидаем куриные тушки в Америку. Зачем?

— Россия — это Запад или Восток?

— будем ли мы терять новые территории?

— кто может поднять Россию?

Автор книги — известный экономист и публицист.

---

Господствующая западная идеология использует не менее примитивные клише, чем бывшая советская. Расцвет капитализма в Европе XIX века объясняется торжеством частной инициативы. При этом игнорируется роль в экономическом росте Европы полученных силой оружия потоков золота из испанских колоний в Америке и доступа к традиционным восточным рынкам — Китаю и Индии, которые были бы невозможны без колоссальных государственных усилий и разветвленной бюрократии.

Нужно подчеркнуть наше принципиальное расхождение с теорией Маркса. Смена формаций не происходит последовательно — полностью вытесняя друг друга, — следующая формация не уничтожает предыдущую — она включает ее в себя вместе с ее историческими достижениями, Маркс и марксисты считали, что каждая последующая формация убивает предшествующую. Что для победы социализма необходимо сакральное убийство капитализма. Однако эта посылка оказалось неверной. Старые формации никуда не исчезают — экономическое развитие идет не путем уничтожения, а путем поглощения, интеграции старой формации в новую.

Западные политэкономы оказались не намного глубже. Они отрабатывали свой политзаказ, поэтому не могли прямо сказать — да, мы живем при социализме и идем прямым ходом к коммунизму. Вместо этого они используют разные паллиативные определения — смешанная экономика, социальная рыночная экономика и т. п., которые, по сути, означают все тот же социализм, но названный, на их взгляд, более политкорректно.

Феодальное общество приходит на смену рабовладельческому, но основные «элементы новизны» рабовладения, а именно отношения работник — работодатель, полностью сохраняются. Меняются права «раба» — теперь он получает право на земельный надел и собственность. Со временем «рабы» приобрели право быть проданными не на 24 часа 7 дней в неделю, а только на 8 часов 5 дней в неделю. Работодатели при этом потеряли право первой ночи и право казнить и миловать. Рабство по-прежнему с нами. Но мы записываемся в «рабы» добровольно и можем сами обсуждать условия нашего содержания с «рабовладельцем» — работодателем. Согласно выстраданному в столетиях Трудовому кодексу, у нас теперь есть право объявить нашему «крепостнику» о приближении «Юрьева дня» за две недели до его наступления. Государство приняло на себя обязанность дисциплинировать как тех, так и других. Но труд, введенный рабовладением в экономику в качестве фактора производства, никуда не делся. По-прежнему труд находится в основе всех развитых и менее развитых экономик.

Феодальные отношения ренты также до сих пор составляют важную часть экономики. Земля сейчас не главный фактор производства, но и не маловажный. Более того, усиление спроса на рекреационные услуги, возросшие требования к качеству мест обитания, экологические ограничения вновь усиливают роль земли в производственной функции. Феодализм никуда не делся. Иначе чем бы занимались Уоррен Баффет и многочисленные риелторы. Они делают нас феодалами за деньги. Хочешь быть помещиком — плати и будь им. Получай феодальную ренту со своих соток или своих гектаров.

Капитал, т. е. накопленный интегрированный объем частных финансов, помноженный на доступ к технологии, никуда не исчезает и при социализме. Меняется его роль. Капиталист из «хозяина жизни» превращается в разновидность госслужащего, зависящего от решений, принимаемых бюрократией.

Капитализм в истории человечества сыграл яркую, но краткую роль. Такого засилья энергобаронов и частных банкиров, какое было в Соединенных Штатах до кризиса 1929 года, в развитых странах больше не будет. Государственная бюрократия после короткого периода относительной зависимости от крупного капитала давно уже заняла центральное место. Легкость национализации половины ипотечного рынка США в конце 2008 года убедительно продемонстрировала реальное соотношение сил в американской экономике.

Капитализм прекрасно себя чувствует при социализме. Просто он работает не только на мелких частных клиентов, но и на демократическое государство, выражающее интересы широких групп населения, и на крупные социалистические корпорации, интегрированные с государством. Прибыльность предприятия при социализме определяется не рынком, а государством. Посмотрите на Энрон или Майкрософт. Одно решение государства — и одна суперкорпорация становится банкротом, а другая — мировым лидером.

Наступающий коммунизм оказывается не казармой и даже не кибуцем, а развитым свободным высокотехнологичным рынком, когда все артикулированные потребности удовлетворяются почти мгновенно и по любым ценам.

Практически все могут иметь любые предметы — от памперсов до автомобилей и недвижимости. Различия будут проявляться не в самом факте доступности, а в моральной оценке тех или иных производителей.

Понятно, что возможности человеческого потребления ограничены. Получая в сто раз больше денег, человек не может съесть в сто раз больше еды или получить в сто раз больше удовольствия от вождения автомобиля. Есть предел. Когда общественное богатство достигает определенного уровня, большинство населения приобретает доступ ко всем основным благам. В Штатах этот уровень был достигнут в 1940—1950-х годах, в Европе — в 1960— 1970-х, Россия только что вплотную подошла к нему.

Таким образом, формации развиваются не последовательно, сменяя и вытесняя друг друга, а как бы наслаиваясь одна на другую. Предыдущая занимает свое место в глубинах новой общественной системы. В условиях кризиса, революции вновь появляются рудименты древних способов производства — родовые сети выживания, бандитские группировки, мало отличающиеся от средневековых, капиталистические схемы, характерные для XVIII века. Все это мы совсем недавно видели, как в ускоренной киносъемке, в России и других бывших республиках СССР. С другой стороны, более консервативные общества, не склонные к тотальному разрушению, развиваются быстрее. Классические примеры — Великобритания, Япония. Причины этому понятны — остатки предыдущей формации выполняют в экономической экосистеме важную роль. Уничтожение их создает вакуум и замедляет рост в долгосрочной перспективе. Искоренение мелкого бизнеса в СССР при Н. Хрущеве было похоже на борьбу с воробьями при Мао. Пользы мало — вреда много.

В 1929 году сбылась мечта Карла Маркса — наступил великий кризис, который уничтожил капитализм. Даже в Соединенных Штатах крупный бизнес «перешел на службу обществу». Безудержная погоня за прибылью длилась вплоть до 1990-х годов.

События 1929 года все еще не получили должной теоретической и исторической оценки. Великая депрессия привела к огромному возрастанию роли государства в экономике всех без исключения промышленно развитых стран мира. Совершенно игнорируется роль Великой депрессии в экономической эволюции СССР. Не Сталин, а мировой рынок похоронил нэп. Цены на советский сельскохозяйственный экспорт упали, и для возврата кредитов, которые советские предприятия уже набрали и должны были получить на индустриализацию, потребовалось дочиста выгрести все, что можно и нельзя было продать. Эндрю Уильям Меллон, который в ту пору был министром финансов США, т. е. тем самым лисом, которому поручили стеречь кур, по-видимому, решил проблему с кредитами в обмен на возможность приобрести уникальную коллекцию картин из Эрмитажа. Эта коллекция затем была практически реквизирована у него американским правительством в 1937 году, в год всемирной затяжки гаек.

Еще одно наше принципиальное несогласие с Марксом заключается в несогласии с позитивистской концепцией прогресса. И Маркс, и особенно марксисты, вплоть до европейских социал-демократов, верили в «исторический прогресс», в то, что повышение производительности общественного производства уничтожает основы для антагонизма в обществе. В конечном счете, должен наступить новый золотой век — общество всеобщего благоденствия, развитой социализм, великое общество, you name ir[2].

Однако переход от строя к строю не гарантирует «поступательного прогресса человечества», который неудачливо напророчили марксисты. Этот переход гарантирует только рост общественной производительности труда. Все остальное — объект истории, т. е. политики, культуры, жизни людей и их страстей. Развитие экономики от рабовладения к феодализму дало большой прогресс — вместо Калигулы и Ирода появились Тамерлан и Торквемада. Горы черепов выросли еще выше. Рост городов познакомил европейцев с бубонной чумой. Индустриальная революция дала миру Наполеона и Кромвеля, а заря социализма — Гитлера и Пол Пота. Зарю коммунистической технократической эры первыми заметили жители Хиросимы и Нагасаки в августе 1945 года.

Экономический прогресс не отменяет ни мораль, ни культуру, ни политику. Смена формаций не зависит от желания или нежелания политических деятелей или партий. Провидение не состоит ни в одной из них. Открытие Марксом законов развития общества не означает, что марксисты получили монополию на трактовку и «внедрение» этих законов. Сам Маркс был великим человеком, но не абсолютным божеством, и его теория не исчерпывает всех возможных форм реализации его открытий. «Более развитые страны не показывают менее развитым странам» «лишь картину их собственного будущего», а всего лишь дают эскиз того типа экономики, которую эти «менее развитые» страны сами построят, основываясь на собственной истории и культуре. Само представление о «более» или «менее» развитых странах, когда уровень развития и исторической состоятельности страны определяется уровнем ВВП, страдает экономическим механицизмом.