Григорий Григоров - Махно

• Название: Махно
• Автор: Григорий Григоров
• Жанр: История

---

В моем деле был только один свидетель -- Иван Должковой. Не помню, чтобы в 1919 году было много предателей, хотя я был связан с большим количеством рабочей молодежи и поддерживал связь с большой группой интеллигенции, - и все же "свидетелей" и доносчиков по моему делу не было, кроме провокатора Должкового. В будущем, когда меня допрашивали советские следователи, "свидетелей" и доносчиков оказалось гораздо больше.

В камере я рассказал о странном допросе. Мои товарищи по камере целиком поддерживали версию, что дворянка Наташа Зарудная сдержала свое слово и через своих знакомых облегчила мою участь. Всю ночь я не сомкнул глаз. Положив под голову руки, я снова упорно думал о Наташе. Штейнгаузу я рассказал о своих приключениях в Севастополе. Мы с ним долго говорили о психологии некоторых представителей состоятельных слоев, бескорыстно примыкающих к революционному движению.

Через два дня открылась дверь камеры, и всем нам предложили собираться с вещами и выходить в коридор. Вместе с нами выстроились и женщины, среди которых была сестра Сони Солнцевой, очень симпатичная девушка с такими же большими темно-карими глазами, как у Сони, но глаза были грустные, лицо бледное и даже можно было заметить морщинки в уголках рта.

Вдоль всего коридора, куда мы вышли, стоял конвой с ружьями, а на улице нас ждали верховые казаки. Вначале мне показалось, что такой большой конвой ведет нас на расстрел, но потом я решил, что на расстрел не ведут днем при ярком солнечном свете, да еще по главной улице, где тысячи нарядных дам и мужчин прогуливаются по бульвару. Этапируемых я насчитал 52 человека. Мы двигались спокойным шагом по 5 человек в ряду, я был одет в женскую шерстяную кофту, на голове у меня красовалась студенческая фуражка с треснувшим черным лакированным козырьком, а под левой подмышкой торчала красная подушка, переданная мне еще в Синельниково моими родными. Борис, шагавший рядом со мной, буркнул: -Твоя подушка это наше знамя.- На широких тротуарах Екатерининского проспекта люди останавливались и внимательно всматривались в лица арестованных. Мне показалось, что ни у кого не было злонамеренных улыбок, лица были серьезные и напряженные. Пришла на память картина В.И.Сурикова "Утро стрелецкой казни", где художник изобразил две группы людей, по-разному относившихся к трагедии стрельцов. Даже ребятишки, которые всюду ухитряются увидеть смешную сторону, казалось, смотрели серьезно и с любопытством.

У Садовой улицы этап свернул налево и вышел на огромную площадь, где были расположены друг против друга два острога: арестантские роты для уголовников и политическая тюрьма. Высокие каменные стены политической тюрьмы, узкие железные решетки, круглые башни порождали чувство обреченности, особенно у тех, кто впервые попадает в эти бастионы. "А бедное сердце так жаждет свободы". Я вспомнил, как после февральской революции все двери тюрем были открыты.

Я снова встал перед воротами той самой тюрьмы, перед которой стоял три года тому назад. Но сейчас я здесь стою не в качестве зрителя, а в качестве политического заключенного. Я думал: произошла революция, свергли монарха, а политическая тюрьма осталась. Каким чудом сохранилась эта мрачная бастилия, немая свидетельница людского горя. Стены мрачной тюрьмы как бы хотят сказать: все меняется, но мы остаемся, мы нужны всем властям.

Когда я приехал через много лет в Днепропетровск хоронить своего брата, мне сказали, что губернская тюрьма уничтожена, вместо тюрьмы построен Дом советов.

Этап простоял у тюрьмы около часа. Лязгнул железный засов, ворота открылись и нас ввели в ненасытную пасть каменного чудовища. Через эту тюрьму прошло не одно поколение революционеров. Мне жена (она старше меня) потом рассказывала, что и она сидела в этой тюрьме в 1912 году за участие в демонстрации по поводу Ленских расстрелов.

Наш этап разбили на группы, одних сразу увели, женщин оставили на первом этаже, а небольшую группу, в том числе и меня, провели по лестнице на 2-ой этаж, одели в полосатые арестантские костюмы, выдали по паре белья и круглые шапочки, какие в теперешнее время носят академики. Начали распределять по камерам. Меня втолкнули в каменный мешок с узенькой решеткой, выходившей на пустынную Полевую улицу. Я узнал, что нашу камеру называли камерой смертников, что не предвещало ничего хорошего. В нашей камере находилось 18 человек, а в соседней камере было больше 100 арестантов. Начальником тюрьмы был некий Белокоз, он здесь сохранился с дореволюционного времени, моя жена, сидевшая в этой тюрьме до революции, помнит его.

В двух камерах собрался весьма пестрый состав: эсеры, анархисты, большевики, бундовцы, сионисты, махновцы, фальшивомонетчик и просто участники каких-либо выступлений против властей. Самая большая группа была представлена новомосковскими крестьянами, обвинявшимися в участии в восстании против деникинцев. Крестьян, сидевших в нашей камере, считали зачинщиками, остальных разбросали по всей тюрьме. Махновцы, сидевшие в нашей камере, как и Нестор Махно, родились в Гуляй-поле или вблизи от центра махновского движения. Все они являлись бойцами махновских отрядов. Трое из них, в возрасте 30-35 лет, тличались высоким ростом. Один заключенный, большелобый, субтильной наружности, с весьма интеллигентным лицом, с бородкой клинышком, сидел в углу камеры и не принимал никакого участия в разговорах. Заключенный Бродский, арестованный за выпуск фальшивых денег, особенно марок, сказал мне, что этот молчаливый человек брат Феликса Дзержинского, руководителя ВЧК. В камере был и левый эсер, который категрически отрицал участие эсеров в покушении на Ленина, а также в убийстве Володарского и Урицкого. Вопреки общему мнению н заявлял, что эсеры в принцие выступали против индивидуального террора. Одновременно он осуждал Марию Спиридонову -- вождя левых эсеров, обвиняя ее в политическом карьеризме, выазившемся в участии в большевистском правительстве.

Один из сокамерников, Эсаул Штейнгауз, известный впоследствии под псевдонимом "Красный", был хорошо мне знаком. Он был высоко образованным человеком и прекрасным оратором. На одном митинге в Екатеринославе мы с ним встретились впервые, а в дальнейшем судьба довольно часто сводила нас вместе. В 1922 г. В Москве мы вместе поступили в Институт Красной профессуры: он на педагогический факультет, я на философский. Будучи еще студентом этог института, он опубликовал интересную работу "Огюст Бланки", посвященную Парижской Коммуне, в которой, в частности, высказал мысль, что Ленин является больше бланкистом, чем марксистом. В этой работе приводится следующее высказывание Бланки: "Дайте мне группу профессиональных ревлюционеров, и я совершу социальную революцию". Именно это и осуществил Ленин в октябре 1917 г. В 1937 г. Штейнгауза расстреляли, а пока мы, сидя в камере смертников Екатеринославской тюрьмы, много говорили о судьбе ревлюции, совершенно не представляя, каковы будут ее результаты. Один из сидевших в камере махновцев, Москаленко, умный и бразованный человек, убежденный анархист,просидевший мноо лет в царских тюрьмах, своеобразно опровергал марксову теорию эконмического фактора в историческом процессе. Он говорил: "По Марксу получается, что массы трудящихся хотят только есть, а значит историю двигают вперед только голодные. А виновны в их голодном состоянии только помещики и капиталисты. На самом же деле -- продолжал он, народ страдает прежде всего от гсударства: бюрократии, армии и полиции". По его мнению, политика -- решающая сила общественного развития, а в политике надо прежде всего бороться с теми, кто крепко держится за государственное кресло, преследуя только свои личные интересы. Москаленко считал, что Ленин преследует в своих выступлениях только завоевание личной власти, мало думая о свободе народа. В те далекие времена я не был сгласен с такими высказываниями. Но уже в 1921 г., когда по указанию Ленина, кторый стал лавой государства, начали громить рабочие оппозиции, выражавшие интересы коренных рабочих, я начал больше размышлять над позицией таких людей, как анархист Москаленко.

Один из молодых махновцев Григрий Каретников, лично хорошо знавший Махно, близкий родственник знаменитого в те времена атамана Каретникова, одного из ближайших сподвижников Нестора Махно, подробно рассказал мне о жизни Махно. Передаю достаточно точно то, что он поведал мне в тюремной камере.

Батько, Нестор Иванович Махно, родился в бедной крестьянской семьев Гуляй-Поле Александровского уезда, недалеко от Екатеринослава. Рано стал круглым сиротой, нищенствовал, часто спал в стогах сена и конюшнях. Летом батрачил, а осенью и зимой работал у кузнеца подручным за харчи и постель. Самостоятельно научился читать и писать, очень любил приключенческие книги. В 1905 г. примкнул к террористической группе.Они поджигали помещичьи усадьбы, и даже убивали провокаторов и особо жестоких полицейских. За активное участие в террористической группе Махно был осужден на каторжные работы. На каторге он близко сошелся с анархистами, из которых особенно выделялся Волин, по национальности еврей.