Альберт Цессарский - Чекист

• Название: Чекист
• Автор: Альберт Цессарский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1960

Цессарский Альберт Вениаминович родился в 1920 году в Одессе. По профессии врач.

В годы Великой Отечественной войны находился в десантном партизанском отряде полковника Д. Н. Медведева в глубоком тылу врага. Член КПСС с 1943 года.

После войны работает врачом в системе Московского здравоохранения.

Печататься начал с 1952 года в периодических изданиях. В 1954 году была опубликована и поставлена пьеса А. Цессарского «Воспитание чувств» («Иван Груздев»), в 1956 году в издательстве «Советский писатель» вышла повесть «Записки партизанского врача».

Главы из повести «Чекист» печатались в журнале «Молодая гвардия».

---

— Сейчас кто-то из чекистов в булочной на углу взял без очереди хлеб. Мне пожаловались представители очереди. Они ждут хлеба на улице в двадцатиградусный мороз со вчерашнего дня. Кто это сделал?

Люди вокруг перестали дышать. Стало неимоверно тяжело терпеть тишину.

В углу встал человек с белым лицом и, облизнув пересохшие губы, беззвучно что-то произнес.

Вошедший не услышал и долго обводил взглядом комнату. Все ждали, когда он дойдет до угла. Он увидел. И тем же ровным голосом сказал:

— В двадцатом году я расстрелял бы тебя, не сходя с места. Положи на стол пропуск и уйди. И забудь, что ты был чекистом. — И лишь на последнем слове голос его едва не сорвался на крик.

Он стоял и ждал, пока тот шел через комнату. Только в кабинете Медведева Сердюк перевел дух.

— Да-а, нелегкое дело быть чекистом... — проговорил он, покачивая головой. — А ведь я не знал, какие вы... чекисты... ей-богу!

— Значит, начнем с того, — сказал Медведев, — что поедем с вами разыскивать спекулянта гречневой крупой. Согласны? В Каховку.

С того дня тихий бухгалтер Семен Семенович Сердюк почти два месяца не ночевал дома, мотаясь по всему округу и участвуя в самых невероятных и бурных происшествиях.

* * *

Продавец гречки оказался жителем небольшого хутора под Каховкой по фамилии Злобин. Он не сразу вспомнил Сердюка, а узнав, позлорадствовал:

— Пришла коза до воза!

Неожиданно Сердюк открыл в себе удивительные способности. Сидя у Злобина дома за чаркой и вдыхая запах шипящих шкварок, он с азартом кричал:

— Что ты мне на фунты гречку продаешь! Мне пуды требуются!

— Так де ж я тебе возьму, — разводил руками Злобин. — Последний мешок отдаю.

— А мне какое дело. Ты торгуешь? Торгуешь. Обеспечь покупателя! — не унимался Сердюк.

Оба были уже здорово навеселе, и Сердюк, пригнувшись и поманив хозяина пальцем, зашептал:

— Достань мне еще гречки. Заплачу хорошо! Боюсь, деньги пропадут. Слушай, ты тогда правду сказал, что грошам этим скоро конец?

— Хрест святой! — истово перекрестился Злобин.

— На что ж они тебе самому? Страх меня берет — вдруг брешешь. Сам-то берешь денежки.

Злобин оглянулся на дверь, махнул рукой старухе, которая тотчас исчезла.

— Ты на меня не смотри, — зашептал он в ответ. — Мне гроши не для себя. А так, на одно дело... В оборот их! — засмеялся и помотал головой. — Больше не скажу. Чшш!.. А насчет того, что конец советским грошам, не кто-нибудь, агроном Губенко сказал. Он все знает. Ему верь.

— И скоро? — ужаснулся Сердюк.

— Скоро. Спускай скорее до копейки. Чшш!.. Больше не скажу. А гречки тебе кой у кого добуду. Приезжай через неделю, чтоб не опоздать.

Когда выволакивали куль на крыльцо и укладывали в сани, Злобин, трезвея, угрюмо предупредил:

— Что я тебе тут по пьянке — молчи. А скажешь кому — откажусь. Свидетелей не было!

* * *

К Губенко поехали вдвоем, якобы для вторичной ревизии. Агронома нашли в конторе. Он щелкал на счетах. Узнал Сердюка и сразу, на пороге, огорошил:

— Опять ревизия? Из окрисполкома звонили, предупреждали, что ваша ревизия самовольная, чтоб на вопросы не отвечать и от работы не отвлекаться. Прошу, не обижайтесь. — И отвернулся к счетам.

Это был сюрприз. Сердюк растерялся.

— Простите, кто вам звонил?

— Неважно кто. Звонили!

Сердюк покраснел.

— Я хочу знать...

Но Медведев мигнул ему и вошел в комнату.

— Хоть отогреться дозволите?

Уселись. Некоторое время в комнате раздавался только стук костяшек.

Не оборачиваясь, Губенко дрожащим голосом произнес:

— Святой апостол Иоанн вещал: всякий ненавидящий брата своего есть человекоубийца. — Перестал стучать костяшками, замер, ожидая ответа.

— Это мы, что ли, ненавидящие? — полюбопытствовал Медведев.

— А к чему второй раз ревизовать? — вместе со стулом повернулся к ним Губенко. — Ведь уж измытарил! — кивнул он в сторону Сердюка. — Всю мне душу переворотил. Мало? Теперь второго приволок. Ненависть в сердцах ваших!

Агроном был коренаст, с короткой сильной шеей и квадратной головой; нос в переносице прорезан глубокой бороздой, будто сломлен, из-под нависшего лба сверлят глаза; никак это не вяжется с евангельской слезливой речью. Притворяется он или юродствует?

— Напрасно вы нервничаете, товарищ Губенко, — сухо сказал Медведев, — нас интересует только одна неточность в вашей сводке. Разъясните, и мы уедем.

Сердюк вынул акт ревизии. Количество семян, указанное агрономом в сводке, было значительно меньше того, что обнаружил ревизор.

— Вы знаете указание партии, товарищ Губенко? Посевные площади сейчас расширять мы не сможем, так что надо возмещать повышением урожайности. А ведь это от посевного материала в прямой зависимости! — Медведев говорил сдержанно. — Вы понимаете меру ответственности за ваши цифры?

— Подозреваете меня в укрытии? — сказал Губенко. Рванув на груди ворот рубахи, с надрывом воскликнул: — Явились арестовать меня, товарищ Медведев? Ну что ж, в послании к Тимофею апостол Павел предупреждал: знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие! Все желающие жить во Христе Иисусе будут гонимы. Злые же люди и обманщики, — он указал пальцем на Сердюка, — будут преуспевать во зле, вводя в заблуждение и заблуждаясь. Арестуйте меня!

Самое неприятное было, что Губенко кто-то предупредил. Очевидно, у них есть свои люди в окружном аппарате!

Как поступить? Арестовать его? Или усыпить подозрения, уехать и оставить под наблюдением? Попытаться убедить? Самые различные планы замелькали в голове. Разом вспомнились прежние встречи. Этот человек был так не похож на всех остальных. Впрочем, каждый новый человек — новая задача! Где же ключ? Губенко с тревогой ждет решения. В глазах не испуг, не настороженность, что-то пытливое, вопрос...

Медведев снял ушанку, бросил на лавку, придвинулся к печке.

— Семен Семенович, дорогой, нам же здесь придется задержаться. Не в службу, а в дружбу, сходите договоритесь насчет жилья на несколько дней. И возвращайтесь за мной сюда. Добре?

Сердюк схватил под мышку свой пухлый портфель и, с удивлением взглянув на Медведева, пошел из комнаты.

Медведев спокойно грел руки у печки. Когда дверь за Сердюком захлопнулась, сказал агроному:

— Ты его обидел. А у него дети чуть не помирают с голоду.

Губенко не отвечал.

— Вот ты веруешь, а убиваешь его детей. У апостола Павла, кажется, сказано: дающий семя сеющему умножит плоды правды вашей. А ты отнимаешь семя.

— Ты же безбожник. Зачем святые слова всуе треплешь? — глядя в сторону, проговорил Губенко.

— Да, я безбожник, — подтвердил Медведев. — И я ненавижу своего ближнего, если он ради собственного брюха заставляет умирать от голода детей. За это ты зовешь меня человекоубийцей?

— Не смущай мою душу! — вдруг закричал Губенко. — Я осудил зло в сердце своем!

— Значит, было что осуждать, — проникновенно сказал Медведев.

— А ты чист? У тебя нет на душе погубленной жизни?

— Нет, Губенко, я никогда не творил зло ради зла.

— А я творил! Слышишь? Творил! Знаешь ты, кем я был? Да все равно узнаешь. За мной ведь приехал! — Он подскочил к Медведеву, захрипел: — Я был комиссаром в петлюровском войске. Я допрашивал. Я приговаривал. Я убивал. Я — один! Все на моей совести! Все! Мог я жить после этого? Распятые, разорванные, спаленные — все по ночам скреблись под моей кроватью. И я тогда прочитал те слова, что сказал Петр, апостол Петр, который сам трижды отрекся от Христа, который знает, что такое муки совести: уклоняйся от зла и делай добро, ищи мира и стремись к нему. А ты приехал сюда зачем — колхозы создавать, зло насаждать? Но сказано в послании к галатам: стойте в свободе, которую даровал вам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства.

— И ты уклоняешься от этого зла, — усмехнулся Медведев.

— Уклоняюсь!

Губенко дрожал, словно его бил озноб, пот крупными каплями стекал по лицу и шее.

Медведев прошелся мимо него к столу, перелистал бумаги, дал ему успокоиться.

— Ты переволновался, пока ожидал нашего приезда, — сказал он.

Губенко прижался лбом к оконному стеклу.

— Утешать тебя я не собираюсь. Никакие евангелия не зальют твою совесть, если она в тебе проснулась. Но ты врешь, Губенко! Я же вижу, мечется твоя душонка еще и сейчас. И сейчас ты ночью распинаешь, а днем грехи замаливаешь.

Губенко обернулся, открыл рот, ничего не сказал.

Медведев подошел к нему вплотную.

— Сроки восстания наметили? Когда?

Губенко, не спуская с него глаз, покачал головой и неожиданно заплакал. Он всхлипывал, тянул носом, поджимал губы, и было странно, что этот кряжистый человек так по-женски плачет.

— Искушение! — проговорил он и, продолжая всхлипывать, рассказал, как еще в двадцать шестом году, незадолго до убийства Петлюры в Париже, приехал на Украину его представитель по фамилии Стецько. Когда-то Губенко был с ним в одной части. Стецько стал стыдить его за отказ от убеждений, от борьбы.