Евгений Богат - Искатель. 1969. Выпуск №2

• Название: Искатель. 1969. Выпуск №2
• Автор: Евгений Богат
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1969

На 1-й стр. обложки — рисунок А. ГУСЕВА к повести Евг. Богата «Четвертый лист пергамента».

На 2-й стр. обложки — рисунок Ю. МАКАРОВА к главам из повести Василия Чичкова «Трое спешат на войну».

На 3-й стр. обложки — рисунок В. КОЛТУНОВА к рассказу Де Вер-Стекпула «Дух в бутылке».

---

— А ведь действительно что-то вроде морской коровы, — говорит он недоуменно, и эти ребята тщательно начинают мусолить снимки, толкуют уже о частностях, о том, где же грудные плавники и какая может быть голова. — Что ж… Сейчас в баню, а потом двинем по начальству хлопотать о транспорте. Выезжать нужно завтра же. Ну, я вам очень благодарен за столь полную информацию.

— Что вы, — смеюсь я, — для себя же стараюсь. Интересно, черт возьми, чем все это кончится.

Мне кажется, что время идет страшно медленно, что мы можем упустить все на свете, а не только эту корову. Однако я несправедлив: нашей находкой интересуются едва ли не все в поселке и все ждут развязки этой истории. Даже неудобно, сколько мы (точнее, сколько я) тарараму здесь наделали! Хотя и с опозданием (выборы, праздник, выходной день), но вездеход нам дали, сам директор зверокомбината прибежал к шоферу домой — знаешь, мол, какая предстоит поездка?

Наконец все предотъездные мытарства позади. Вездеход идет по болоту тяжело, через каждые двадцать минут останавливаемся, чтобы остудить мотор. Но потом он как бы втягивается в ритм. Единственные остановки случаются из-за гусеничных траков — когда вылетают соединяющие их штыри, мы, что называется, оказываемся «разутыми». Хорошо, что нас много (едут любопытствующие): все вместе натягиваем гусеницу, забиваем штырь…

Наступает вечер. Вездеход идет вдоль береговой кромки. Редкостный штиль. Море кажется укатанной фольгой, а камни, раз от разу обнажающиеся после отлива волны, взблескивают червонно, впитывая в себя и отражая краски тускнеющего заката. Вездеход светом фар проламывает сгущающуюся темноту. Адская машина! Я сижу сверху на кабине (внутри душно), и мне видно, как во все стороны летят из-под гусениц брызги, бросается прочь стайками и поодиночке камбала.

Напряженно всматриваюсь в берег — боюсь, что с ходу налетим на корову, проутюжим ее гусеницами, она ведь совсем под цвет песка. И вот впереди уже виден этот изогнутый, этот волнующе и странно изогнутый хребет, и я кричу вниз, чтобы поосторожней.

Вездеход круто осаживает неподалеку от туши, его фары высвечивают чудовище во всех мельчайших подробностях, до последнего волоска. Народ горохом сыплется из кузова, кучно обступая тушу. Таинственная в свете фар, очертаниями смахивающая на какого-то ископаемого ящера, она производит неотразимое воздействие. Ни у кого никаких сомнений.

— Братцы, ОНА! — взволнованно говорит Н., и у меня сразу отлегает от сердца: до сих пор я еще мог сомневаться, считать, что оказался либо жертвой собственного дилетантства, либо какого-то наваждения…

Утром подкапываем тушу, вездеход с наивозможной осторожностью вытаскивает ее из ямы повыше на берег и уезжает в село, чтобы возвратиться дня через два. Уезжают и все любопытствующие. Остаемся втроем: я, Н. и Валя — тот самый кудрявый белобрысый паренек, коллега биолога.

Н. размышляет вслух, все больше склоняясь к тому, что обнаруженное животное, разумеется, никакая не морская корова — скорее оно относится к отряду китообразных, семейству клюворылых. А вот волосатость — это и впрямь поразительно, причем странные какие-то волосы, похожи на паклю. Сивуч несколько дней полежит, и у него шерсть вылезает, а у этого чуда-юда даже не вырвешь. Какая-то поросячья волосатость — шерстинок мало, но они густо сваляны. Плавники и те обросли шерстью. Впрочем, это может служить доказательством крайней неподвижности зверя. Сочленения и кости мощные, но лопаток, где передние ласты сочленялись бы с туловищем, не находим (многого мы не находим, нет внутренностей, они либо вымыты, либо давным-давно растащены песцами). К разделке волосатого кита — так мы теперь называем находку — Н. привлекает и меня; если уж действительно меня ждет слава, то нечего стоять в сторонке, избегая черной работы.

— Странно, почему нет жировой прослойки, — бормочет Н. — Ему, должно быть, чертовски холодно.

Вгрызаемся ножами и топором в тушу, освобождая позвоночник. Работа движется медленно. Шкуру целиком снять невозможно — туша огромна, а инструмент тупой. Отрезаем только часть для экспертизы. На берегу много бочек, и все, что нужно будет увезти: кости, клочки шкуры, плавники, — все это тщательно засаливаем и складываем в них. Формалина у нас нет, да пока он и не очень нужен.

Около каждого отчлененного куска хребта биолог ставит бирочки: «КО ТИНРО, 14.6.66».

Валя советует:

— Ты хотя бы припиши: «Просьба не трогать».

— Ну да, — смеется Н. — Вот напиши, как раз и тронут.

В бухте Командора устраиваемся на ночлег. Вечер тихий-тихий, воспоминания приятны, рисовая каша с тушенкой хороша, а после каши… после каши я наливаю всем по наперстку болгарского коньяку (получил посылку; а плоская стеклянная фляга «OCEAN», в которую он перелит, найдена на берегу, и даже это неожиданное сочетание, эта ерунда волнует). Замечательно! Жарко горит печка, уединенность, заброшенность, волосатый кит, могила Беринга. Валя пересыпает из руки в руку десятка два разноцветных бусинок — все-таки нашел еще в песчаных ямах; похоже, этим бусам не будет конца. Право же, не так много в жизни подобных вечеров, их потом вспоминаешь с подробностями, трогающими сердце.

Я рассказываю о моей коллекции зубов китообразных, и, в свою очередь, Н. вспоминает с досадой, как выбросило в 1964 году за Никольским редкого кита-ремнезуба, но биологи не смогли им воспользоваться.

— Обработали мы того ремнезуба, голову, кости там, все сложили в ящики — такая находка, такая редкость, и мы о нем, по существу, ничего не знаем. Ну, пацаны баловались за селом и, ничего не подозревая, подожгли наши ящики. Мы их «замаскировали» — навалили сверху всякого хлама. Вот все и сгорело.

— И зубы? У него же были зубы?

— Вот я как чувствовал беду — забрал два его зуба. Только и осталось от всего кита.

Теперь у меня появилась новая забота на Командорах — достать зуб столь редкого кита. Неплохо бы найти самому этого ремнезуба!

Наконец закругляем работу по разделке волосатого кита — и все мое дальнейшее пребывание на островах окрашено славой первооткрывателя некоего чуда-юда, которое продолжают называть попросту морской коровой. Не говорят: это, мол, тот самый, который написал (и дальше следовал бы перечень моих книг), а говорят: это, мол, тот самый писатель, который нашел морскую корову. Я не знаю, радоваться этому или огорчаться. Ко мне приходят малознакомые или вовсе незнакомые люди и просят фотографии волосатого кита. Однажды с такой просьбой пришел начальник поискового рейса со зверобойной шхуны «Мегры». Ну как не дать? Не для себя — для науки просит.

И вот уже стала мерещиться мне собственная фамилия, написанная по-латыни во всех справочниках-определителях и зоологических атласах мира. И статьи в мировой прессе, и фотографии волосатого кита.

Много позже Н. сказал своему руководителю по работе, вообще-то недоверчиво относившемуся к волосатому киту:

— А не ломимся ли мы в открытую дверь?

— Надо читать литературу, дорогой мой, — ворчливо посоветовал старый ученый, — в литературе либо сказано все, либо не сказано ничего.

В литературе — в толстых книгах корифеев и в щуплой периодике — о волосатом ките не сообщалось ни слова. Потому что, как говорится, прецедентов подобного рода еще не наблюдалось.

Однако разгадку следовало искать не в литературе, а в самом ките. И даже не обособленно в самом ките, а в его связях с окружающей средой. Разгадку я нашел случайно. Хотя, пожалуй, мне помог в этом неутихающий интерес ко всем без разбору выброшенным китам. Я обязательно должен был рассмотреть каждого из них вблизи, сфотографировать и пощупать, не шатаются ли зубы (если это зубатый кит).

Словом, я ходил в первооткрывателях всего месяца два, так что маленькая слава, успевшая за это время проникнуть с Командор на Камчатку, правду сказать, меня еще не утомила. Между тем приближалась пора самой что ни на есть грустно-прозаической развязки…

В середине августа незадолго до отъезда с Командор я путешествовал в одиночестве довольно далеко от места своей находки. Нет-нет и вспоминался мне таинственный кит-ремнезуб, а вдруг найду? Может же достаться человеку самое полное счастье, о каком он только смеет мечтать: вот он обнаружил ранее неизвестного науке волосатого кита, вот он вдобавок нашел и ремнезуба! И что же? Либо померещилось мне что-то вдали, либо действительно лежал на рифе какой-то кит — клюворыл или берардиус. Выброшен он был давно, и туша уже приобрела желтый цвет, явно проступили блеклые краски тления. Но чем ближе я подходил, тем все более смущало меня что-то резко белеющее в пасти.

«Наверно, шмякнуло его о риф головой и обломало челюсть, вот она и белеет», — решил я.

Однако на обломанную челюсть что-то не было похоже. Нет, нет, это как раз торчал из челюсти пластинчатый зуб кита-ремнезуба!