Овидий Горчаков - Прыжок через фронт

• Название: Прыжок через фронт
• Автор: Овидий Горчаков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

Автор известных читателю книг «Вызываем огонь на себя», «Лебединая песня», «Падающий дождь», «Максим» не выходит на связь» писатель Овидий Горчаков в своей новой книге остается верен главной теме собственного творчества, вновь обращаясь к героическим советским разведчикам, к их боевой работе на фронтах Великой Отечественной войны.

В центре внимания писателя — войсковая часть 9903, которую прославили Зоя Космодемьянская, Леля Колесова, Вера Волошина, Борис Крайнов, Константин Заслонов, Григорий Линьков и многие другие.

В рядах этой части начал свой трудный боевой путь разведчика и сам О. Горчаков, прошедший по тылам врага от Десны до Одера — на Брянщине и Смоленщине, в Белоруссии и на Западной Украине, в Польше и в «имперской провинции Вартеланде» — в Германии.

---

Долго кружили мы над темным урочищем, где должны были гореть партизанские костры. Взошла луна — была третья ночь полнолуния. Лес внизу осветился призрачным сиянием. Самолет с подполковником и радисткой куда-то пропал. Где же сигнальный квадрат из четырех костров? Как ни таращил я глаза, свесив голову, никаких костров и вообще ничего не увидел внизу. Только молодая листва, развеваемая ветром, вспыхивала в лунном свете. С тяжелым сердцем крикнул я пилоту, чтобы ложился на обратный курс.

Непогода разыгралась. Порой по лицу хлестал ледяной дождь. Клубились тучи. Нечего и говорить, что у нашего «По-2» не было никаких приборов для слепого пилотирования. Не было и радиосвязи. На третий год войны этот самолет один в нашей авиации оставался без радио. На обратном пути что-то стряслось с компасом или ветер снес нас с курса — во всяком случае, пилот сбился с курса, а потом чуть не приземлился на головы немцев не то на переднем крае, не то над каким-то прифронтовым гарнизоном.

Переговорной трубки телефона у нас не было. — Ищи мельницу! — кричал Семенов. Он включил мотор и, повернув к нам лицо в полумаске очков, орал во всю глотку: — Ищи мельницу!

Неистовый шум воздушного потока заглушал его слова. Восточный ветер гнал навстречу туман. Мы таращили в потемках глаза, искали с «Вовой» мельницу, а пилот смотрел сразу и на полетную карту-двухкилометровку и на приборный щиток со скупо освещенным компасом, альтиметром и другими приборами.

Воздух был так наэлектризован, что под подшлемником шевелились волосы.

Я добросовестно вертел головой, выглядывал за левый борт, впиваясь в мглистую темень глазами, хотя сознавал, что с такой высоты да в такую ночь никогда не замечу на земле и небоскреба, не то что мельницы. Я не видел земли из-за почти сплошной слоистой облачности, но знал — под нами леса и болота Полесья, пустынной, выжженной гитлеровцами земли, равной по территории всей Баварии.

Мы не заметили, как перелетели Припять и линию фронта, как попали в зону нашей противовоздушной обороны. Кувыркнувшись, совершили вынужденную посадку близ линии фронта у деревни Крушино в трех километрах западнее Мозыря, недалеко от местечка Камень-Каширский, в районе, кишевшем бандеровцами. И только тогда пилот растолковал нам, что «мельница» — это не какой-нибудь ветряк, а прожектор, луч которого бегает по кругу, как во время праздничного артиллерийского салюта в Москве, и служит световым ориентиром для самолетов. А я-то, профан, искал мельницу на земле!

«Вова» связался по рации, благо «Северок» не разбился, со штабом фронта, сообщил координаты вынужденной посадки, просил прислать ГСМ — горюче-смазочные материалы — и новый пропеллер. Штаб прислал все, что нам было нужно, на следующий день. Мы помогли Семенову сменить винт и заправить самолет бензином. На ремонт ушло несколько дней. Кругом — вода, грязь, знаменитая полесская распутица. Обратно на «подскок» мы прилетели только 12 мая. На «подскоке» я вздохнул с огромным облегчением: наша «флагманская уточка», подполковник Леонтьев и радистка Тамара, целые и невредимые, давно уже были там… Оказывается, Грызлов, их пилот, обнаружил костры партизан, но не решился сесть — лесная прогалина показалась ему чересчур маленькой для посадки. Пилот пронесся на бреющем над поляной и, выключив мотор, крикнул что было мочи в темноту:

— Рубите дальше лес!.. Рубите в сторону болота!..

На «подскоке» мы узнали, что еще 9 мая наша армия освободила Севастополь. Пили за эту большую победу. Пили в офицерской столовой за воссоединение всей нашей группы и за успех операции.

— Дай бог, не последнюю! — с чувством проговорил майор Савельев.

Для нас, вылетающих на задание, этот тост имел особый смысл.

На «подскоке» нас ждали и неприятные новости: по данным воздушной разведки, немцы за последние дни стали рассредоточивать свои истребительные эскадрильи по полевым аэродромам, подтягивая авиацию ближе к фронту.

Подполковник был совсем плох, он весь пожелтел, мучили боли в желудке.

— Ну как, Тамара, — осведомился я у радистки, — страшновато лететь было?

— Вот уж нет, — невозмутимо отвечала бесстрашная казачка. — Как в трамвае, даже на сон потянуло.

Грозы Тамара боялась, а полеты через линию фронта, в тыл врага ее совсем не смущали!

Снова готовились мы «вылететь в заданную точку». Первым самолетом должны были лететь я с Тамарой. Вторым — подполковник с «Вовой». Но вновь гремит гроза, что ни ночь — нелетная погода.

От дождя совсем развезло все дороги вокруг. Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский в своих мемуарах вспоминал: «Много я повидал на своем веку распутиц. Но такой грязи и такого бездорожья, как зимой и весной 1944 года, не встречал ни раньше, ни позже…» Бьюсь об заклад, что самая страшная распутица была в Полесье. Мы на «подскоке» были отрезаны от всего мира, не могли даже сходить в соседнее село. Аэродром раскис. А что там делается с нашим лесным аэродромом!..

— Помните, — говорит нам, морщась от боли, наш подполковник Орлов-Леонтьев, — вы можете сесть на посадочную площадку врага. Немецкая авиация почти наверняка засекла уже сигналы партизан. Я просил менять их каждую ночь: треугольник, конверт, ромб, квадрат, три линии. Но немцы, подсмотрев новый сигнал, могут тут же радировать, чтобы их люди выложили и зажгли такие же сигналы. Поэтому от вас требуется величайшая бдительность, особенно от тебя, «Спартак». Если заметишь две пары сигналов, немедленно поворачивай обратно, как это ни тяжело будет сделать. А сев, держи палец на спусковом крючке своего ППС и будь готов сжечь самолет, если кругом — немцы!

Помолчав, подполковник веско проговорил: — О нашей операции знает сам командующий — генерал армии Рокоссовский. И в Москве знают…

Мы не знали, какие драматические события разыгрались 5 мая в Михеровском лесу…

«ТАДЕК»: «5 мая. Сегодня с самого утра началось наступление немцев на лес. Приехали на танках, заблокировали основные тропы на болотах. Были и кавалерийские части. Прочесывали весь лес. Ходили весь день за нами по пятам. А мы час за часом маневрировали по самым большим болотам. Видели немецкие танки. Слышали голоса немцев и стрельбу. Основные силы врага прошли мимо. Прятались на каком-то островке. До самого вечера ничего не ели. Разожгли костер. Стали готовить пищу. А сегодня первый день ожидания самолетов! Наконец Каплун приказывает идти на аэродром. Идем, очень боясь найти там притаившихся немцев. Проходим спаленным лагерем. В нашем госпитале оставался один тяжелораненый, которого мы не смогли забрать с собой. Немцы застрелили его, а потом сожгли с землянкой».

Козубовский, узнав о гибели товарища, весь день гадал: выдал или не выдал этот партизан перед смертью тайну лесного аэродрома?

«ТАДЕК»: «Десять вечера. Разжигаем костер. Печем картошку. Ждем до часа ночи. Самолетов нет. Потушив костер, возвращаемся на стоянку. И вдруг — характерный голос самолета «У-2»! Бежим обратно, зажигаем костры. Самолет приближается, делает круг и опускается, словно летучая мышь. На бреющем полете летчик кричит: «Болото!..» Мы отвечаем: «Сухо!» Но он бросил в нашу сторону ракету и… улетел. Опечаленные, вернулись мы домой».

Шестого мая каплуновцы строили временные шалаши. С вечера, не получив никаких радиограмм, снова дежурили на аэродроме. Снова пекли картошку и томительно ждали, выставив во все стороны охрану. Около полуночи над лесом появился «У-2». Покружился и улетел, сбросив в стороне, над железной дорогой Брест — Ковель, несколько бомбочек…

Седьмого мая Каплун получил нашу очередную радиограмму. Она предписывала ему удлинить аэродром, спилив высокие деревья со стороны захода самолетов на посадку. Вечером Козубовский снова руководил работами на аэродроме. Поляки трудились изо всех сил.

«КАЗЕК»: «Следующую ночь опять ждали самолетов.

А немцы шарили по лесу, увидели огонь костра, который партизаны зажгли по ложному сигналу, и обстреляли его. Партизаны мгновенно потушили костры, и все обошлось благополучно. В другой раз немцы обстреляли костры с воздуха…»

Летим или не летим? С 6 мая опять потянулись дождливые, пасмурные дни и ночи. Снова гремел в небесах Илья-пророк.

Ничто так не изматывает, как затянувшееся ожидание смертельно опасного дела. Нам было нелегко томиться на «подскоке» изо дня в день в первой или второй боевой готовности. Но каково было полякам и партизанам в Михеровском лесу!

В щегольской фуражке с небесно-голубым околышем, в коричневой кожаной тужурке на «молнии» и с гитарой спешил ко мне навстречу Африкант Платонович Ерофеевский.

— Пламенный привет аргонавтам пятого океана! — еще издали с широкой улыбкой приветствовал меня Африкант Платонович.

Вот как бывает на войне! Прощаясь накануне, мы были уверены, что долго не увидимся, а увиделись через несколько дней. Когда настало новое прощание, мы допускали, что у нас опять ничего не выйдет с посадкой и что мы скоро увидимся, но мы не увиделись вовсе. Наверное, погиб мой друг летчик. После войны я пытался разыскать капитана Ерофеевского, помнил, что он ушел на войну с Урала, происходил, помнится, из уральских казаков, но мне так и не удалось напасть на след Африканта Платоновича.