Петер Слотердайк - Критика цинического разума

• Название: Критика цинического разума
• Автор: Петер Слотердайк
• Жанр: Философия
• Год: 2001

---

В таком сумеречном состоянии, когда двери приотворены, тай­ны исчезли, а маски наполовину сняты — и, несмотря на все это, ощущение недовольства ничуть не ослабевает — немецкая про­светительская интеллигенция оказывается не в первый раз. В ис­торическом разделе этой книги я намерен описать «Веймарский симптом» как ближайшее к нам по времени зеркало эпохи, в кото­ром мы можем увидеть себя. Уже в Веймарской республике продви­нутая интеллигенция достигла той стадии рефлексии, на которой критика идеологии превратилась в одну из возможных обществен­ных игр, в которой каждый мог заглянуть под маску каждого друго­го ее участника. На этой стадии развития возникает уже опыт «то­тального подозрения в идеологизированности», о котором позднее, после второй мировой войны, говорилось так много, а так много го­ворилось потому, что было большое желание увильнуть от серьез­ной игры этой критики.

Если однажды на минуту натянуть на себя черную футболку рефери, можно увидеть перед собой четко размеченное игровое поле с хорошо известными тебе игроками, стандартными игровыми ситу­ациями и типичными нарушениями правил. У каждой из команд есть наигранные комбинации для критических атак; сторонники религии прессингуют ее противников и наоборот, причем у каждой из ко­манд заготовлена и метакритика в ответ на критику идеологии, если ее поведет соперник; наиграны и комбинации в диалоге между мар­ксистами и либералами, равно как и в матчах марксистов и анархис­тов, анархистов и либералов; в этом диалоге заранее известно при­близительное штрафное время за нарушение правил анархистами, а также предсказуемо уныние либералов и марксистов, которое насту­пит, когда они узнают, сколько лет штрафного времени заработали они; достаточно хорошо известно, какие упреки выставят друг другу «естественники» и «гуманитарии», настолько пассивна, угрожая за­стоем, критика идеологий в споре между военными и пацифиста­ми — во всяком случае в том, что касается творческих черт этой критики. Следовательно, для описания состояния критики идеологий вполне годится название фильма, поставленного по Сартру, пусть даже и полвека назад: «Игра закончена».

IV. Марксистская элегия: Альтюссер и «провал» в Марксе

Однако Просвещение как было, так и осталось неудовлетворенным результатами. Вторым крупным фактором, вызвавшим его самооп­ровержение, стало разочарование в марксизме. Зрелище того, что сталось с «ортодоксальными» марксистскими движениями — с ле­нинизмом, сталинизмом, Вьетконгом, Кубой и движением красных кхмеров,— и вызвало в значительной мере сегодняшний сумереч­ный свет цинизма. Глядя на участь марксизма, мы видим крах того, что сулило стать «разумным иным». Развитие марксизма вогнало в комплекс связей Просвещения клин принципа левизны — клин, извлечь который уже невозможно. Вырождение марксизма в идео­логию легитимации скрыто националистических либо открыто геге-монистских и деспотических систем разрушило столь много восхва­лявшийся принцип надежды, испортив радость, которая и без того достигается в истории с превеликим трудом. И левые тоже с трудом начинают понимать, что о коммунизме уже нельзя говорить с таким видом, будто еще не было ни одной попытки реализовать его на прак­тике и можно непринужденно начинать с чистого листа.

Уникальная двойственная структура марксистского знания была продемонстрирована мной в четвертом разоблачении: оно представ­ляет собой сложную теорию, которая одновременно освобождает и превращает человека в нечто подобное вещи. Овеществление стано­вится отличительным признаком всякого знания, которое стремится властвовать над вещами. В этом смысле знание Маркса с самого начала было знанием, стремящимся к власти. Задолго до того, как марксизм теоретически или практически добился господствующего положения, он уже избирал — вполне в стиле «реальной полити­ки» — тактику силы, которой предстоит захватить власть. Он всегда чересчур недвусмысленно навязывал «правильную линию». Он все­гда, приходя в неистовство, уничтожал всякую практическую альтер­нативу. Он всегда говорил сознанию масс: «Я твой Господь и осво­бодитель, у тебя не должно быть никаких иных освободителей, кро­ме меня. Всякая свобода, которую ты найдешь где-то в другом месте, есть мелкобуржуазный уклон». По отношению к другим просвети­тельским течениям марксизм тоже стал играть роль «отражающей свет плоскости». Интеллектуальные наставники марксизма вели себя точно так же, как цензоры из буржуазных министерств внутренних дел и полиции: они, конечно, внимательно изучали все, что предла­гали немарксистские просветители, однако подвергали цензуре то, что вызывало даже малейшее подозрение в нонконформизме.

Луи Альтюссер, прежний главный теоретик французской комму­нистической партии, вызвал десять с лишним лет тому назад немалый шум, заявив, что в учении Маркса можно констатировать «научно-теоретический провал», пропасть, отделяющую гуманистическую

идеологию от антигуманистической структурной науки,— пропасть, которая отделяет раннее и зрелое творчество Маркса. Этот глубокий разрыв, который Альтюссер, один из лучших современных знато­ков Маркса, обнаружил в теории, кажется, перекочевал в его соб­ственную личность. В какой-то мере он заразился тем, что обнару­жил. Он не смог избавиться от этой разорванности ни в науке, ни в политике, ни в личной жизни. Поскольку Альтюссер понимал Мар­кса симпатически, глубокий разрыв в теории и жизни Маркса нало­жил отпечаток на его собственное учение и его собственную жизнь _ отпечаток настолько глубокий, что он возможен только при истин­ном симбиозе. Можно решиться на утверждение, что этот конфликт и привел Альтюссера к его краху. На протяжении многих лет противо­речие между философскими взглядами и лояльностью коммунисти­ческой партии оказывало разрушительное воздействие как на его теоретическую работу, так и на его жизнь. Его жена была предста­вительницей социологии «большевистского направления», и конф­ликт между ортодоксией и познанием, между верностью и свободой преследовал его везде, даже в семейной жизни. Альтюссер постиг, что Маркс в известном смысле и сам перестал быть Марксом и что разрыв, сделавший его учение неоднозначным, постоянно затрудня­ет его влияние в теории и на практике. Сохраняя верность истине и коммунистической партии, Альтюссер тоже оказался не в состоянии оставаться Альтюссером. В итоге всемирно известный философ-марксист, как было объявлено, в «психопатическом» припадке убил 16 ноября 1980 года свою жену Елену — вероятно, в одном из тех состояний отчаяния, когда уже неизвестно, где кончается Я и начи­нается другой, где пролегает граница между самоутверждением и слепым разрушением.

Кто же убийца? Альтюссер — философ, убивший самого себя в образе жены, приверженной «догматизму», чтобы покончить с со­стоянием внутреннего раскола, в котором он никогда не смог бы при­близиться к жизни? Что это? Убийство, совершенное жаждавшим вырваться на свободу заключенным, который, защищая себя, вы­нужден был убить то, что убивало его? А может, это было убийство самого Альтюссера, убийство знаменитости, которая могла разру­шить свою ложную идентичность, свою ложную славу, ложное пред­ставление о себе, только окунувшись в циническую сферу преступ­ности? Так же как психология знает самоубийц, которые являются убийцами кого-то другого в собственном обличье, существуют и убий­цы, которые, по существу, оказываются самоубийцами, уничтожая в другом самого себя.

Я хочу сделать попытку интерпретировать альтюссеровский «провал» иначе, чем он это сделал сам, и хочу сделать это, вгляды­ваясь в его поступок и вслушиваясь в язык его деяния. Я хотел бы поставить памятник этому философу, произведя реконструкцию его постижения Маркса — реконструкцию действительного провала в

теории Маркса. Это — памятник убийце, который насилием, совершенным в состоянии полной потерянности, привлек внимание к той пропасти, преодолеть которую не в состоянии никакое стрем­ление к наведению мостов, никакая лояльность и никакая боязнь раскола.

В учении Маркса имеет место не пропасть между «идеологи­ческой» и «научной» фазами, а разрыв между двумя модальностями рефлексии — между наступательно-кинической, гуманистической, освободительной рефлексией и рефлексией объективистской,, господско-цинической, издевающейся и насмехающейся над стрем­лением к свободе у других в стиле функционалистической критики идеологий. С одной стороны, в Марксе есть что-то от бунтаря, с другой — что-то от монарха; его левая сторона напоминает Данто­на, а правая — Бисмарка. Как и Гегель, который также отличался двойственной внутренней природой революционера и государствен­ного мужа, он является одним из величайших мыслителей-диалек­тиков, потому что в нем происходила плодотворная внутренняя по­лемика по меньшей мере двух изнуряющих друг друга мыслящих душ. Теоретическая и жизненная трагедия Альтюссера начинается с того, что он принимает сторону «истинного» Маркса, которого он открыл в произведениях после так называемого эпистемологическо-го поворота (coupure epistemologique); это тот «реальный политик» Маркс, которому Альтюссер приписывает абсолютно «научную», очищенную от всех гуманистических сантиментов «реальную тео­рию» «Капитала». В этом и заключается смысл его «структуралис­тского прочтения».