Дзиро Осараги - Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах

• Название: Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах
• Автор: Дзиро Осараги
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-89332-122-7 (1-й том), 5-89332-124-3 (2-й том)

This book has been selected by the Japanese Literature Publishing Project (JLPP), which is run by the Japanese Literature Publishing and Promotion Center (J-Lit Center) on behalf of the Agency for Cultural Affairs of Japan

Перед Вами первый перевод на европейский язык знаменитой исторической эпопеи Дзиро Осараги «Ронины из Ако».

Эта книга, написанная почти сто лет назад по мотивам героического предания о сорока семи ронинах, навсегда завоевала сердца японских читателей и стала популярнейшим народным романом. Тиражи бесчисленных изданий «Ронинов из Ако» в общей сложности составили десятки миллионов экземпляров, намного опережая даже такой бестселлер, как «Миямото Мусаси». На основе романа в разное время было создано три художественных фильма, четыре телесериала так называемой «самурайской драмы», радиопостановки, электронные игры, мультфильмы и комиксы. Увлекательность самурайского боевика сочетается в романе с детальной проработкой исторического сюжета, красочностью лирических описаний и рельефностью портретов. Реальные исторические персонажи — сёгун и вельможи двора, прославленные художники, поэты, философы, мастера чайной церемонии и воинских искусств — воскресают под пером Осараги.

Герои эпопеи, ценою жизни мстящие за смерть своего сюзерена, воплощают благородные идеалы самурайского кодекса чести Бусидо: справедливость, гуманность, верность долгу и презрение к смерти.

На русском языке публикуется впервые.

Перевод с японского Александра Долина.

---

10. Если со стороны противника будет погоня, остановиться и сражаться, чтобы победить или погибнуть.

11. Перед тем как осуществить наше заветное желание, возложить голову врага на могилу господина, дождаться прихода ответственного чина при закрытых воротах — так чтобы только один вышел через калитку с приветствием. Сказать ему при этом, что мы свершили месть и теперь те, кто остался в живых, готовы поступить согласно воле властей. Если, паче чаяния, тот прикажет открыть ворота, тем не менее ворота не открывать. Вежливо отказать, сказав, что наши люди сейчас разбрелись по павильонам храма и, ежели вдруг возникнет замешательство, дело может дойти до бесчинств. Так что, мол, позвольте, сначала сейчас же всех соберем. С тем удалиться, но ворот не открывать.

12. При отходе использовать задние ворота усадьбы.

13. Все вышеперечисленное представляет собой в основном указания, как вести себя при отходе. Что делать при штурме, дело решенное и в особых пояснениях не нуждается. Все, что касается тонкостей поведения при отходе, надлежит помнить, но при штурме обременять себя всем этим не следует. Все равно и после отхода наши жизни отнюдь не будут в безопасности. При штурме следует считать, что смерть в любом случае неизбежна, и делать свое дело на совесть».

Отдельно в постскриптуме был добавлен еще один пункт:

При штурме заранее подготовленные записки, объясняющие причины и цель наших действий, вложить в коробочки для письма и вставить затем их в расщепленные бамбуковые палки, чтобы оставить там, на месте, причем следует отобрать ведущих шестерых или семерых лучших бойцов, которые и понесут сии послания с собой за пазухой.

Тут речь шла о пояснении мотивов мести ронинов.

Могло показаться несколько странным то, сколь много внимания уделил Кураноскэ отступлению в своей памятке. Ведь еще раньше в тексте инструкции он указывал в параграфе четвертом:

«Буде кто и свершит месть над Кодзукэноскэ Кирой, не должно помышлять о том, чтобы бежать поодиночке, но следует всем собраться вместе — рассеиваться же недопустимо. Коли случатся раненые, надлежит, помогая друг другу, все же там собраться».

Из этого параграфа следовало, что при штурме все участники будут считаться равными в доблести, без различия долей их усердия и отваги: и того, кому доведется добыть голову Киры, и тех, кому будет поручено нести стражу, следует рассматривать одинаково, и, хотя такое установление может у некоторых соратников вызвать недовольство, об этом следует забыть во имя общих интересов.

«Буде в глубине души кому-то придется оно и не по нраву, во имя человеколюбия, следует радеть об общем деле, помогая друг другу, не упускать друг друга из виду и всем вместе дружно биться до полной победы…»

Как важнейшее условие Кураноскэ добавил в свое напутствие упоминание о необходимости сражаться плечом к плечу. В сущности ведь речь шла о том, удастся ли добыть голову заклятого врага. Почему же в своей памятке командор счел нужным столь строго регламентировать все действия? Среди множества участников совещания, должно быть, не меньше половины сочли эти требования довольно странными.

— Надеюсь, всем всё ясно, — заключил Кураноскэ, и все взоры снова обратились к нему. — Однако остаются две важные проблемы. Я сам пока не уверен, как мы порешим, потому и не упомянул об этом в памятке. Хочу напомнить, что мое мнение следует считать приказом. И ни при каких обстоятельствах никаких возражений я не потерплю. Вопрос стоит так: или все целиком и полностью принимают мое мнение и следуют моим указаниям, или пусть недовольные устраняются сейчас, — решительно и весомо заявил он. — Итак, первое: предположим, что при штурме нас постигнет неудача и мы не сможем добраться до Киры. В этом случае мы все как один, не покидая усадьбы, там же совершаем сэппуку. Вот так.

В зале царила мертвая тишина. Поскольку командор в своем грозном предупреждении и заметил, что не потерпит ни малейших возражений, наиболее естественным было просто кивнуть в знак одобрения.

Между тем Кураноскэ продолжал.

— Вопрос номер два. Предположим, что кто-то из наших, один или несколько, будут арестованы раньше, чем мы выступим. Коль скоро, хоть мы и стараемся соблюдать конспирацию, наши планы уже довольно широко известны, такого поворота событий исключать не следует. Тем более, что верховные власти нашу позицию не разделяют. Что, вы полагаете, следует делать в подобном случае?

Кураноскэ обвел взором собравшихся и заключил:

— Назвать все имена, рассказать в подробностях, чем и как мы занимались после того, как покинули Ако, открыть все наши сокровенные помыслы и ввериться на милость властей, ожидая кары.

Что?! Все встрепенулись, будто пораженные громом. Что сказал командор?! Неужели все их страдания, все лишения и муки были напрасны? Все пойдет насмарку только потому, что одного или двоих арестуют и подвергнут пыткам? И из-за этого отменять штурм?! Какая чушь!

Поскольку Кураноскэ предупредил, что не потерпит никаких возражений, все подавленно молчали, но недовольство явно назревало в зале, который вот-вот мог взорваться от малейшей искры.

— Это приказ! — негромко напомнил Кураноскэ, акцентируя особый смысл своих слов интонацией и выражением лица. — Вы, наверное, удивлены. Я тоже по этому поводу долго ломал голову, но так оно будет вернее всего.

Изменив тон, Кураноскэ так же тихо продолжал:

— Ведь в наши намерения входит не только добыть голову одного седовласого старца. Противостоящий нам Кодзукэноскэ Кира — всего лишь нечто лежащее на поверхности, посредством которого мы хотим заявить о себе. Мы будем следовать последней воле покойного господина. Едва ли все вы считаете инцидент, случившийся в Сосновой галерее сёгунского замка пятнадцатого марта минувшего года всего лишь результатом вспыльчивости нашего сюзерена. Разве господин наш хотел сказать, что довольно будет просто прикончить Киру? Нет, он имел в виду не это. То, что господин в покоях замка ринулся с мечом на Киру, свидетельствует о его безысходной скорби и отчаянной неудовлетворенности, направленных против существующего порядка в нашей державе.

От Катаоки, Такэбаяси и других, кто был тогда рядом с господином, я достаточно наслышан о его последних предсмертных минутах. Да, дело не в том, чтобы добыть седовласую голову Кодзукэноскэ Киры. Не приходится сомневаться в том, что покойный господин отчетливо это сознавал. Ему мы и обязаны тем, что родилось такое понимание вещей. И мы сегодня становимся преемниками его заветов — всего, что было ему дорого. Мы избрали целью Кодзукэноскэ Киру потому, что того требуют справедливость и порядок — это не простая месть ради мести. Наш главный враг — то, что стоит за Кирой.

Духовными преемниками нашего господина мы можем стать, только если нанесем удар сплоченным отрядом, собрав силы и волю воедино, и тем самым донесем до всей страны тот дух протеста, что покойный господин хотел донести в одиночку. Вот почему я уделяю такое внимание нашему отходу. Если, уже разделавшись с Кирой, мы сумеем во всех наших действиях сохранить дисциплину и порядок, как пристало, на наш взгляд, истинным самураям, то можно будет смело утверждать, что наша цель большей частью достигнута. То же самое я имею в виду, когда отдаю приказ, как должно себя вести, если вдруг один или двое из наших товарищей будут арестованы. Жертвуя собой, мы сможем явить Поднебесной заветную волю нашего господина. Что именно послужит для того средством, будут ли обстоятельства складываться для нас благоприятно или неблагоприятно, — не столь существенно для дела. Уже то, что мы есть и действуем, само по себе служит протестом, великим несогласием с нынешним порядком в стране и верховной властью. Это и есть завещанная нам воля господина.

Все, что было на сердце у Кураноскэ, он вложил в эти слова.

— Вот почему я и отдаю такой приказ, — продолжал он. — По той же причине призываю уйти тех, кто не хочет подчиняться этим условиям и готов довольствоваться обычной местью. И настаивать на том буду до конца: пусть даже от пятидесяти человек нас останется двадцать или тридцать, но так надо, чтобы мы остались сплоченным отрядом, которым можно с толком руководить, сохраняя при штурме высокую четкость действий.

— Кто не согласен, прошу покинуть помещение, — заключил он.

Но разве мог кто-нибудь встать и уйти? Все остались сидеть, будто придавленные к своим местам невидимой силой.

— Да, такой человек нам и нужен! — повторяли они про себя, глядя на избранного ими предводителя, который, словно могучая гора, являл своим видом непоколебимую уверенность. Студеный вихрь завывал над чайной, погрузившейся в безмолвие, и чувствовалось, как с темного небосвода струят хладное сияние зимние звезды.