Дзиро Осараги - Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах

• Название: Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах
• Автор: Дзиро Осараги
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-89332-122-7 (1-й том), 5-89332-124-3 (2-й том)

This book has been selected by the Japanese Literature Publishing Project (JLPP), which is run by the Japanese Literature Publishing and Promotion Center (J-Lit Center) on behalf of the Agency for Cultural Affairs of Japan

Перед Вами первый перевод на европейский язык знаменитой исторической эпопеи Дзиро Осараги «Ронины из Ако».

Эта книга, написанная почти сто лет назад по мотивам героического предания о сорока семи ронинах, навсегда завоевала сердца японских читателей и стала популярнейшим народным романом. Тиражи бесчисленных изданий «Ронинов из Ако» в общей сложности составили десятки миллионов экземпляров, намного опережая даже такой бестселлер, как «Миямото Мусаси». На основе романа в разное время было создано три художественных фильма, четыре телесериала так называемой «самурайской драмы», радиопостановки, электронные игры, мультфильмы и комиксы. Увлекательность самурайского боевика сочетается в романе с детальной проработкой исторического сюжета, красочностью лирических описаний и рельефностью портретов. Реальные исторические персонажи — сёгун и вельможи двора, прославленные художники, поэты, философы, мастера чайной церемонии и воинских искусств — воскресают под пером Осараги.

Герои эпопеи, ценою жизни мстящие за смерть своего сюзерена, воплощают благородные идеалы самурайского кодекса чести Бусидо: справедливость, гуманность, верность долгу и презрение к смерти.

На русском языке публикуется впервые.

Перевод с японского Александра Долина.

---

— Кто же был его противник? Он что, скончался на месте?

Невозмутимый тон, которым были заданы вопросы, явился неожиданностью для Даигаку, и так уже пребывавшего в замешательстве. Подробностей он и сам не знал.

— Да я от одного сановника услышал, — будто оправдывался он, — вот и прибежал сразу первым делом к вам, чтобы в усадьбе люди не слишком об этом шумели.

— Что же вы ничего не узнали, бесчувственный вы человек?! Разве это не родной ваш брат? — укорила его золовка.

Красивое лицо Ёсэн-ин раскраснелось. Он была женщина добрая и обходительная, но под обаятельной внешностью скрывалась волевая решительная натура: в случае необходимости она могла взять дело в свои руки и никогда не действовала сгоряча. С той поры она почти прекратила родственные отношения с князем Даигаку. Все от души сочувствовали несчастной Ёсэн-ин, обреченной жить в одиночестве: ведь детей у нее не было, а отношения с единственным братом покойного мужа не заладились. Извинить недостойное поведение деверя она не желала. Перебравшись из замка в дом к родителям, она сумела силой воли обуздать свои чувства и, превозмогая боль, нашла успокоение в суровой внутренней дисциплине. Замужество было для нее смыслом существования, и теперь она не могла представить себе жизни без мужа. Пусть теперь супруг ее лежал в земле, но она по-прежнему ощущала его присутствие, и жизнь ее текла по привычному руслу, в чем она находила утешение.

Однако окружавшие ее люди видели, какие переживания доставляет госпоже, влачащей тихую и печальную жизнь в своем затворничестве, молва о разгульном образе жизни Кураноскэ. Однажды она даже обмолвилась, что если на Оиси рассчитывать не приходится, то ведь есть еще Синдо, Ояма и другие верные вассалы. Кураноскэ ей почти не писал, и Ёсэн-ин, наслышанная о его похождениях, все более теряла доверие к бывшему командору. Она уже изгнала Даигаку из своего сердца и теперь готова была так же навсегда распрощаться с Кураноскэ. Знал ли о том Кураноскэ или нет, но только он, и перебравшись в Эдо, по-прежнему таился и не спешил засвидетельствовать свое почтение госпоже.

Лишь тридцатого числа одиннадцатой луны Ёдзаэмону Отиаи впервые принесли длинное послание от Кураноскэ с целой пачкой документов впридачу. Отиаи состоял доверенным лицом при госпоже, и Кураноскэ просил его вручить письмо вдове князя Асано. Письмо было датировано двадцать девятым числом.

Когда Ёдзаэмон явился к госпоже с письмом, он застал ее за чтением утренних молитв в домашней часовне. В безмолвии холодного зимнего утра по дому, еще погруженному в полумрак, разносилось только долетавшее из-за бумажной перегородки приглушенное пощелкивание четок. Ёдзаэмон, подобрав длинные шаровары-хакама, чинно уселся на татами и принялся ждать. От остывших за ночь татами по коленям полз холодок, поднимаясь все выше и выше. И без того слегка простуженному Ёдзаэмону стало зябко. Пожалев старика, старая служанка принесла плоскую подушку для сидения и бесшумно положила ее на циновку. Однако подушка только едва касалась колен Ёдзаэмона — пододвинуть ее под себя он не решался.

Прозвучал гулкий удар колокола. Служанка зашла в часовню и доложила, что явился Ёдзаэмон.

— Наш дедушка явился? — переспросила Ёсэн-ин. Фусума раздвинулись и в зыбком мерцании светильников обозначилась фигура в белом коротком кимоно.

— Что-то рановато вы сегодня, — заметила Ёсэн-ин, поднимаясь с колен.

Ёдзаэмон, простершийся в земном поклоне, приподнял голову от татами.

— Извольте взглянуть, ваша светлость — принес тут для вас одну бумагу.

Служанка внесла круглую деревянную жаровню.

— Надо было угля побольше положить, — указала ей Ёсэн-ин и сама, взяв железные палочки, поворошила в жаровне.

— Утро нынче выдалось прохладное, — заметила она, обращаясь к Ёдзаэмону.

— Ох, уж это верно. Вчера вечером вроде собирался уж пойти снег, да так и не пошел, зато вон как похолодало, — согласился Ёдзаэмон, развязывая положенный на колени сверток в шелковом платке.

— Письмо от командора и с ним всевозможные документы. Вот, прислал на мой адрес, — пояснил он, извлекая внушительную пачку исписанных листов. — Просил передать вашей светлости в собственные руки. Мне он поручил при необходимости пояснить вашей светлости некоторые особые обстоятельства…

— От Кураноскэ? — коротко обронила Ёсэн-ин. Ее отрешенное одухотворенное лицо, похожее на белый цветок, дрогнуло и омрачилось, будто тень набежала на чело. — И где же он сейчас пребывает, этот господин?

Уловив в тоне Ёсэн-ин чуть заметную презрительную нотку, Ёдзаэмон поднял на нее взор, и по глазам его было видно, что отношения госпожи к командору он не разделяет.

Ёсэн-ин тихонько рассмеялась.

Привстав на коленях, Ёдзаэмон ответил дрожащим от волнения голосом:

— Я знаю только, что он где-то в Эдо, а где именно, он не сказывал. Я готов вам все объяснить, ваша светлость, но, чем слушать мои объяснения — почитайте лучше сами письмо. Прошу вас, ваша светлость, почитайте!

С этими словами он почтительно пододвинул госпоже полученное от Кураноскэ послание.

До той поры внимательно наблюдавшая за Ёдзаэмоном, она перевела взгляд на письмо, лежащее на татами. Стало очень тихо. В это мгновение луч зари, проникнув из сада, коснулся понизу бумажных сёдзи, и комната озарилась светом.

«Осмелюсь почтительно приветствовать вас, сударь. Отрадно слышать, что вы находитесь при ее светлости, пребывая в добром здравии. Примите уверения в моем полном понимании того, сколь огорчительно явилось для ее светлости и для вас случившееся с князем Даигаку — его понижение в должности и ссылка в выделенный ему отдаленный лен, в край Гэй. Однако в наше время следовало ожидать подобных невзгод. Примите мою признательность, сударь, за то, что в столь тяжкую пору вы верой и правдой служите ее светлости».

На этом кончался первый параграф письма Кураноскэ. Ёсэн-ин стала читать дальше.

«Как известно вашей светлости, прошлой зимой в Ако мне была вверена на сохранение клановая казна. Должен сказать, что с прошлого года я понемногу тратил хранившиеся у меня деньги по различным статьям расходов. Подробный отчет о произведенных тратах составлен мною в письменном виде. Начиная с девятнадцатого марта прошлого года все расходы, будь то в золоте, серебре или рисе, регистрировал Тёсукэ Ято в особом журнале. При этом тщательно отмечались поименно все получатели с приложением расписок, векселей и т. д. Все указанные отчетные документы я собрал и привел в порядок».

Дочитав до этого места, Ёсэн-ин снова вернулась к упоминанию о «различных статьях расходов». Что-то шевельнулось у нее в груди, и сердце забилось чаще. Она заметила, что и Ёдзаэмон объят волнением.

«Четвертого июня прошлого года я перевез вверенную мне казну в Ямасину, где и хранил ее в своей усадьбе, продолжая постепенно расходовать деньги и делая притом соответствующие записи в расходном журнале. Однако ни гроша из этих денег не было мною потрачено на личные нужды. Извольте при случае взглянуть собственными глазами на записи и в оном убедиться. Все векселя и расписки прилагаются. Во избежание кривотолков я счел нужным представить подробный финансовый отчет. Будьте добры пояснить отдельные положения ее светлости в случае, если у нее возникнут вопросы. Как я и обещал прошлой зимой, все описано и перечислено по пунктам.

Вероятно, мне следовало отчитаться также перед его светлостью князем Даигаку. Не откажите в любезности: по ознакомлении с представленными документами соизвольте также поставить в известность князя, ныне пребывающего в краю Гэй.

Из указанных денег, что были мною приняты на сохранение в Ако, личная доля ее светлости составляет более пяти каммэ[177] серебра. Это обстоятельство также было мною отмечено в расходном журнале. Согласно приложенным документам, я намеревался прошлой зимой все изложить его светлости князю Даигаку, буде он станет во главе клана, и вручить ему деньги, однако в связи с убытием его светлости Даигаку в край Гэй оная статья расходов отпала. Тем не менее большие средства были отпущены на другие нужды, так что порой ощущалась и недостача. Так или иначе я прилагал все старания к тому, чтобы средства клана, вверенные мне, расходовать по возможности бережно и покорнейше прошу принять сие обстоятельство во внимание. Соблаговолите ознакомиться с записями в журнале регистрации Тёсукэ, а также с приложенными документами, дабы составить ясное представление о состоянии финансов…»

Письмо было очень длинное. Кураноскэ подробно освещал мельчайшие факты. В частности, объяснял, что, поскольку сменился владелец замка Ако, он, Кураноскэ, решил снять арест, наложенный на имущество Куробэя, тем более что последний оказался в нищете, и вернуть хранившееся в доме добро хозяину. Из послания явствовало, что общественные средства все это время находились под надежным присмотром, а каждая статья прихода и расхода была основательно подкреплена документами.