Дзиро Осараги - Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах

• Название: Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах
• Автор: Дзиро Осараги
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-89332-122-7 (1-й том), 5-89332-124-3 (2-й том)

This book has been selected by the Japanese Literature Publishing Project (JLPP), which is run by the Japanese Literature Publishing and Promotion Center (J-Lit Center) on behalf of the Agency for Cultural Affairs of Japan

Перед Вами первый перевод на европейский язык знаменитой исторической эпопеи Дзиро Осараги «Ронины из Ако».

Эта книга, написанная почти сто лет назад по мотивам героического предания о сорока семи ронинах, навсегда завоевала сердца японских читателей и стала популярнейшим народным романом. Тиражи бесчисленных изданий «Ронинов из Ако» в общей сложности составили десятки миллионов экземпляров, намного опережая даже такой бестселлер, как «Миямото Мусаси». На основе романа в разное время было создано три художественных фильма, четыре телесериала так называемой «самурайской драмы», радиопостановки, электронные игры, мультфильмы и комиксы. Увлекательность самурайского боевика сочетается в романе с детальной проработкой исторического сюжета, красочностью лирических описаний и рельефностью портретов. Реальные исторические персонажи — сёгун и вельможи двора, прославленные художники, поэты, философы, мастера чайной церемонии и воинских искусств — воскресают под пером Осараги.

Герои эпопеи, ценою жизни мстящие за смерть своего сюзерена, воплощают благородные идеалы самурайского кодекса чести Бусидо: справедливость, гуманность, верность долгу и презрение к смерти.

На русском языке публикуется впервые.

Перевод с японского Александра Долина.

---

Дзюнай Онодэра вместе с Кихэем Хадзамой и Тюдзаэмоном Ёсидой, воткнув в снег свое знаменитое копье, с командного пункта у задних ворот зорко наблюдал за ходом боя, поджидая, когда враги начнут выбегать из дома. Однако те, возможно, устрашившись вида трех мужественных воинов, изготовившихся их встретить, к воротам не приближались и норовили броситься наутек в другую сторону.

Наконец престарелый Дзюнай потерял терпение. Ему было неловко перед собственным копьем, которое столько лет верой и правдой ему служило. Оглянувшись на Хадзаму, он увидел что старик тоже не может усидеть на месте, так и рвется в бой. Доносившиеся из дома воинственные клики помогли ему преодолеть колебания, и Дзюнай изрек:

— Может быть, хватит нам здесь прохлаждаться?

— Ну да, хватит, — быстро согласился Кихэй. — Наши Восточный и Западный отряды, наверное, уже во многих местах встретились. Думаю, и нам пора двигаться.

— Вишь, многие убежали в барак и там попрятались. Кто его знает, может, и сам Кира туда подался…

— Вы идите, а я пока тут покараулю, — сказал Тюдзаэмон.

Его напарники, будто только того и ждали, подхватили копья и бегом пустились к бараку.

— Желаю удачи — чтобы без ран обошлось! — долетело до них напутствие.

Едва оба старика добежали до барака, как враги, увидев, что Тюдзаэмон остался один, бросились к воротам. Тюдзаэмон ждал их с копьем наизготовку.

Врагов было двое. Одного Тюдзаэмон поразил первым же выпадом, а другого так напугал, что тот обратился в бегство.

В это время Дзюнай и Кихэй перехватили пару противников, собиравшихся искать спасения в казарменном бараке и яростно атаковали их, умело орудуя копьями. В особенности отличался Дзюнай, демонстрируя целый каскад приемов с выпадами по горизонтали и по вертикали. Подоспевшие бойцы Восточного отряда, видя, как ловко управляются тут старики, пробегая мимо, бросили им слова одобрения. Дзюнай, похоже, был счастлив. Позже он обо всем этом подробно написал в письме своей жене, оставшейся в Киото.

Кихэй вернулся к задним воротам и сменил на посту Тюдзаэмона. Теперь во дворе виднелись только свои. Куда ни глянь, у всех на рукавах виднелись опознавательные повязки. Из этого можно было заключить, что перевес теперь на стороне атакующих.

— Ну что, супостаты еще держатся? — крикнул Кихэй, завидев одного из своих.

Затишье было хорошим знаком. То, что звона мечей уже почти нигде не было слышно, а вокруг бродили только ронины из их отряда, свидетельствовало о том, что самые упорные защитники усадьбы пали, а трусы бежали. Кихэй беспокоился, не сбежал ли часом и сам Кира. Бой окончился, и теперь в морозном рассветном воздухе гулко разносились только голоса ронинов да звуки их шагов. Но тут посреди наступившей тишины раздался откуда-то пронзительный свист. Старик встрепенулся, оглядываясь по сторонам, и увидел, что все ронины куда-то бегут. Тут он и сам, подхватив копье, бегом припустился в том же направлении. Все собрались возле угольного амбара, находившегося сбоку от черного хода, пытаясь открыть дверь. Дзюдзиро Хадзама утверждал, что, проходя мимо амбара, слышал внутри какие-то голоса.

Похоже было, что дверь заперта изнутри на ключ. Сколько ни стучали в дверь, сколько ни налегали на створки, она не открывалась, поэтому в конце концов решено было дверь взломать. Она рухнула от первого же мощного удара кувалдой.

Дзиродзаэмон Мимура и Дзюдзиро Хадзама без колебаний ринулись в амбар. Почти тотчас же из глубины темного амбара полетели в нападающих куски угля, поленья дров, чашки. Кто-то стремительно выскочил из темноты, блеснуло лезвие меча.

Дзиродзаэмон преградил дорогу незнакомцу, скрестил с ним клинок и ловким маневром вытеснил из амбара во двор. Когда ронины уже собрались всем скопом навалиться на противника, к нему присоединился еще один, стремительным натиском пробившийся к напарнику из амбара. Надо было отдать должное ратному мастерству обоих: прислонившись спинами к стене амбара, они искусно отбивались от наседавших ронинов, так что те некоторое время ни на шаг не могли приблизиться ко входу. Однако после того как Дзиродзаэмон, изловчившись, в ожесточенной схватке зарубил-таки одного из противников, вскоре и другой повалился в снег, сраженный мечами ронинов.

Дзюдзиро Хадзама первым добрался до дальнего конца амбара. Там был еще один противник, который стоял с коротким мечом наизготовку. Дзюдзиро ткнул его копьем, отчего противник сильно пошатнулся. Тут подоспел Тадасити Такэбаяси. Мощный удар поверг врага наземь. Тадасити не оборачиваясь двинулся дальше и взобрался на кучу угля посмотреть, не прячется ли кто там. Остальные последовали за ним. Из трех поверженных противников один был еще жив и тяжко стонал.

Тюдзаэмон Ёсида, видя это, предложил вынести его наружу. Ронины, спустившись с угольной кучи, вытащили раненого во двор, где к нему устремились все взоры. Это был старик лет шестидесяти, одетый в белое кимоно косодэ. Лицо его было искажено от боли, веки прикрыты, но из приоткрытого рта доносилось стесненное дыхание. Собравшиеся вокруг ронины, пристально рассматривая пленника, многозначительно переглянулись, будто что-то для себя обнаружив.

— Уж не сам ли Кодзукэноскэ Кира? — вымолвил Тюдзаэмон Ёсида, впервые назвав вслух имя их заклятого врага. Все стали протискиваться поближе, чтобы самим посмотреть.

— Что ж, по годам, по обличью, а особенно по дорогому белому косодэ можно судить, что это не рядовой челядинец, — задумчиво добавил Тюдзаэмон. Все увидели, как он взял висевший на шее свисток и дунул.

Раздался пронзительный зов свистка: «Фью-фью!» Свист далеко разносился в рассветной тишине. «Фью-фью!» — снова и снова звучал свисток, и, заслышав его, на зов подходили и подходили ронины. Наконец, деловито неся свое грузное тело, явился сам Кураноскэ.

Когда командор подошел к раненому, все взоры были прикованы к нему. Сам он при этом внимательно разглядывал простертого на грязном снегу старика. Тюдзаэмон чувствовал, что сейчас вдаваться в разъяснение всех обстоятельств ни к чему. Все ронины затаив дыхание следили за действиями своего предводителя. Их окружало мглистое безмолвие холодного зимнего рассвета.

— Огня! — тихо приказал Кураноскэ.

Яркий свет фонарей заставил Кодзукэноскэ слегка приподнять веки. Кураноскэ снова пристально воззрился на пленника, будто желая что-то прочитать в его приоткрывшихся на миг глазах. Однако зрение старика, должно быть, ослабело, и он уже не в силах был признать того, чей образ не покидал его ни днем, ни ночью много месяцев. Впрочем, на лице Киры уже не отражалось ни страдания, ни страха. Этими тяжело нависшими веками он скорее напоминал человека, которому смертельно хочется спать, и который говорит всем вокруг: «Я хочу спать! Оставьте меня в покое!»

Кураноскэ искал на лбу старика шрам, оставленный мечом князя Асано, и не мог найти. Но тут Тюдзаэмон оторвал взгляд от лица пленника и сдернул у него с плеча кимоно. На спине вдоль позвоночника явственно темнел рубец от меча. Это была позорная метка, оставленная князем, когда он гнался за убегавшим царедворцем в Сосновой галерее. Ронины смотрели на это неопровержимое доказательство, и перед их мысленным взором, словно тени, представали все их труды и лишения за последние два года. Никто не проронил ни слова. Они стояли, как громом пораженные. Чувства переполняли их сердца и были настолько сильны, что трудно было даже различить, чего в них больше — радости или печали. Многие молча плакали, закусывали губу или делали какие-то непроизвольные движения.

Кураноскэ, натянув спущенное косодэ на тощие плечи, снова повернул старика лицом вверх и громким голосом изрек:

— Мы бывшие вассалы его светлости князя Асано, правителя Такуми. Во исполнение воли его светлости имеем честь истребовать Вашу голову.

С этими словами Кураноскэ, окруженный столпившимися ронинами, выхватил меч. Лезвие, словно вобрав в себя чувства всех собравшихся, с силой опустилось на горло Киры. Руки и ноги старика дернулись, отчего тело лишь слегка переменило положение, оставшись остывать на снегу.

Оглянувшись на Дзюдзиро Хадзаму, Кураноскэ сказал:

— Поднимите голову. Вы его первым сразили копьем — вам и честь.

Двадцатипятилетний Дзюдзиро вышел вперед, слегка поклонившись товарищам. Отделив голову Киры от туловища, он поднял ее и поднес командору для освидетельствования. Кураноскэ кивнул и вдруг зычно крикнул:

— Наша взяла!

— Ура-а! — надрывая глотки грянули ронины.

Лес мечей и копий взметнулся в воздух — словно в стремлении сотрясти зимний небосвод. Ронины обнимали друг друга, невзирая на раны, покрывавшие их тела под рассеченными кольчугами, обменивались радостными возгласами, будто вот-вот готовы были пуститься в пляс, и, словно во хмелю, исступленно кричали троекратное «Ура!». Слезы блестели у многих на щеках. Тем временем утренний холодок крепчал, а небо на востоке все явственней светлело. Весь отряд, больше смахивавший сейчас на компанию буйнопомешанных, отчетливо вырисовывался на снегу, словно единый многофигурный бронзовый монумент, пришедший в движение.