Евгений Войскунский - Искатель. 1975. Выпуск №2

• Название: Искатель. 1975. Выпуск №2
• Автор: Евгений Войскунский
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1975

На I и IV стр. обложки — рис. Н. ГРИШИНА.

На II стр. обложки — рис. Ю. МАКАРОВА к роману Е. Войскукского, И. Лукодьякова «Ур, сын Шама».

На III стр. обложки — рис. В. КОЛТУНОВА к повести Н. Коротеева «Крыло тайфуна».

---

— Планы этого убийства давно витали в вашей голове. Но вы поджидали удобного момента, когда окажетесь вне всяких подозрений. И такой момент наступил, когда вы отдыхали в Варне. Завтра, на первом допросе, вы увидите копии телефонных квитанций. Из них ясно, что в четверг, накануне роковой пятницы, вам звонил Даргов. И предупредил об очередной оргии, вернее, в очередной раз пожаловался на свою жену.

— Он только и делал, что наушничал, — сказала, передернув плечами, Беба.

— Вы быстро оценили ситуацию и разработали план убийства. Умная, сообразительная, расчетливая, вы в довершение к этим качествам получили своеобразную подготовку, читая любимые вами криминальные западные романы. Звонок Косты Даргова, продиктованный вполне обоснованной ревностью, привел в действие страшный механизм вашего плана. Зная славные ритуалы оргий вашего супруга, вы предельно ясно представляли себе то, что должно случиться на следующий вечер, в пятницу. И начали действовать. А действовали вы на зависть любому детективу. Во-первых, в ночь с четверга на пятницу спрятали одно из платьев и туфли в расщелинах скалы, у самого берега. Во-вторых, одним-двумя телефонными звонками, а может, и взятками, мы еще в этом разберемся, вы уладили самолетные билеты до Софии и обратно.

— У меня есть твердое алиби, — сказала Даракчиева, но голос ее дрогнул. — Я была в тот день на пляже. Это видели многие. А в полдень я дала телеграмму.

— Да, алиби… Оставили свою одежду на попечение друзей, загоравших у моря, сделали все необходимое, чтобы гардеробщица женского пляжа вас запомнила. Но в том-то и загвоздка, что на женском пляже вы пробыли не больше пяти минут. Вы покинули пляж в одном купальнике, держа в руках маленькую сумочку. В ней находились деньги Даракчиева и яд для Даракчиева. А вскоре вы облачились в спрятанные накануне вещи и понеслись на такси в аэропорт. Не возражайте, неутешная вдова. Я нашел в Варне таксиста, который за пятьдесят левов привез вас к самолету, а потом четыре часа ждал вашего возвращения из Софии. Отыскал я и портье, того самого, что отправил написанную вами телеграмму, притом тоже за взятку. Он отправил телеграмму в четырнадцать десять, когда вы были уже в Софии, точнее, возвращались с дачи. А на даче вы задержались две-три минуты, не больше. Всыпать цианистый калий в чашу Георгия Даракчиева — единственную чашу, из которой он пил! — на это не нужно много времени. Потом? Потом ясно: на такси в аэропорт. Самолетом до Варны даже не пятьсот, а триста восемьдесят километров. Можете проверить по справочнику… До вечера было еще ой как далеко, а вы уже присоединились к своим приятелям, не сомневаясь в своей безнаказанности. Ибо только глупец поверит, что один и тот же человек мог быть одновременно на черноморском пляже и в пригороде Софии… Но вы совершили ошибку, Даракчиева. Вы переиграли. Вы забыли, что если человек невиновен, то он не нуждается в алиби. А вы по старались обеспечить себе тылы, создать доказательства своего пребывания на Золотых песках чуть ли не на все часы той пятницы. И промахнулись. Вот в чем ваша ошибка: если ваша одежда пролежала до вечера на пляже под присмотром друзей, то в каком одеянии вы подавали днем телеграмму? В купальнике? И еще одного вы не учли, да и не могли учесть. Того, что ваш друг Даргов с самого полудня отирался возле вашей дачи. Он видел ваше молниеносное возвращение, и это стоило ему жизни…

Не поднимая глаз от стола, Даракчиева глухо спросила:

— Как же я могла отравить Косту, если он сам взял на полке фужер?

— Даргов сам подписал свой смертный приговор, еще когда заявил вам, что в пятницу он видел убийцу. А наш следственный эксперимент позволил вам, хотя и очень рискованно, продемонстрировать ваши возможности. Вы, как хозяйка, первой пришли на дачу и подготовили на всякий случай фужеры с ядом. Если действие будет развиваться так, что Даргов будет исполнять роль Даракчиева, — хорошо, а если нет — вы ничем не рисковали. И не забывайте: хотя Даргов сам взял фужер, вы подсказали ему, какой именно. Тогда я не обратил внимания на эту маленькую подробность и… Даргов вознесся к Даракчиеву.

— Все это слова, — хрипло сказала вдова. — Слова! А конкретно вы ничего не можете доказать…

— Вы в этом убеждены? — спросил Геренский. — А мне кажется, что я могу доказать. Даже здесь, в этом зале. По тому что яд и сейчас при вас, Зинаида Даракчиева. Фламастер, который не пишет… Насколько мне известно, до сих пор никто еще не пользовался вместо чернил концентрированным раствором цианистого калия…

Она вздрогнула, сжалась. На какое-то мгновение подполковнику показалось, что она готовится схватить свою сумочку, и он поспешил ее остановить:

— Советую вам не устраивать ненужные сцены. Я должен вас предупредить, что капитан Смклов не случайно находится рядом с вами…

Бледная, задыхающаяся, с внезапно заострившимися чертами лица, Даракчиева оперлась локтем о стол, медленно встала.

— Вы выиграли, Геренский, — сказала она мертво и отчетливо. — Я все время боялась вас, но, очевидно, в какой-то момент недооценила. Да, выиграли, но все-таки и вы совершили одну ошибку. Я не дам вам насладиться своей победой. Да и Ники не будет сыном матери, осужденной за два убийства…

Притворная медлительность женщины мигом исчезла. Она схватила стакан с водой и несколькими большими глотками осушила его до дна.

— Она отравилась! — взвизгнула Елена Тотева.

Опорожнив стакан, вдова поставила его на стол и замерла. Смирившись, она ждала наступления неминуемой смерти. И в эту зловещую минуту раздался смех капитана Смилова:

— Пейте на здоровье! Минеральная вода никому еще не повредила. И напрасно вы трясли фломастером над стаканом. Хотя скажу вам откровенно: когда вы отвернулись в сторону, а я подменял вам стакан, делать мне этого ужасно не хотелось. Но приказ есть приказ.

— Вы… Вы…

— Отведите ее, Любак, — сказал Геренский. — Седьмая чаша выпита всеми до дна.

…Потоки прохладного ветра спускались на город с гор, увенчанных узким серпом луны. Ее золотые отсветы дрожали на куполах собора Александра Невского, плавились и угасали в купах безмолвных деревьев.

— Благодать! — негромко, но так, чтобы услышал Геренский сказал капитан и бросил мгновенный взгляд на шефа, склонившегося над столом. — Благодать, творимая содружеством ночи и молодого месяца. В эти благословенные часы одинокие холостые мужчины, ну и, понятное дело, вдовцы, должны нашептывать на ушко избранницам своего сердца рифмованные вирши. Предпочтительно собственного производства.

— Э нет, поэтом надо родиться, — не выдержал под полковник, отложил авторучку и улыбнулся. — Поэзия — дар божий, чего не скажешь о криминалистике. Ведь при желании хорошим криминалистом может стать почти кто угодно, даже бывший спортсмен.

Смилов махнул рукой.

— Какой из меня криминалист? Что должен думать о себе капитан милиции, когда его начальник эффектно изрекает: «Седьмая чаша выпита до дна», а он, капитан милиции, стоит и делает вид, что все понимает, хотя понимает далеко не все. Ну не позор ли: до сих пор не могу понять, кто ж анонимки сочинил?

Геренский встал, прошелся по кабинету, остановился перед сидящим на подоконнике Смиловым и сказал:

— Сознаюсь чистосердечно: анонимщик — это я. Единственное, что меня извиняет, это то, что согрешил я первый и последний раз в жизни. Пришлось решиться на это. Я верил, что рыбка клюнет. А сама идея возникла у меня после того, как я прочел анонимку на Даргову, пришедшую в управление и полученную тобой. Графолог установил, что эту, первую анонимку, измыслил Паликаров. Понятно: он проведал от Жилкова, что Беба спускалась в гостиную, и быстро смекнул: раз она работала в аптечном управлении, значит, легче всего «утопить» именно ее. Я подумал, что лучший способ расставить сети вряд ли представится. Я писал, намекая каждому, на его возможность совершить убийство. И вот одно из писем для Даракчиевой гласило: «Цианистый калий — это яд, который убивает, если он насыпан в чашу до наполнения ее напитком». А такое подозрение у меня тоже появилось давно. Недвусмысленно, правда? И Даракчиева клюнула. Она предпочла спрятать это письмо, ведь оно могло навести нас на верный след, и показала взамен второе, совершенно безобидное. Она оказалась единствен ной из всей компании, кто скрыл уличающее письмо. Согласись, это уже было кое-что… Этими анонимками я искал косвенное самопризнание и нашел его, и они же в дальнейшем дали мне возможность инсценировать и развязку. Помнишь, как мы с тобой навестили Даракчиеву в связи с анонимными письмами? Уже тогда я начал подозревать, где она хранит яд.

— Проклятый фломастер. Он у меня из головы не выходит, — сказал Смилов. — Кто бы мог подумать, что…

— Сопоставление фактов — высшая математика нашей профессии, капитан. Если помнишь, при первом нашем посещении дачи ты осмотрел сумочку вдовы. Среди прочих безделушек там был и фломастер. Но позже, когда понадобилось записать мой телефон, Даракчиева не воспользовалась фломастером, а попросила твою авторучку. Тогда, правда, я не обратил на этот факт особенного внимания. Затем, когда мы были у нее на квартире, фломастер опять был в сумочке, и снова повторилась та же сцена: я устраиваю примитивный трюк с записью наших мыслей — и вдова опять пренебрегает фломастером. Да, эта женщина хранила яд буквально у нас под носом.