Павел Ермаков - Все. что могли

• Название: Все. что могли
• Автор: Павел Ермаков
• Издательство: Граница
• Жанр: О войне
• Год: 1994
• ISBN: 5-86436-052-Х

Роман об одной из заметных страниц боевой истории пограничных войск — их участии в Великой Отечественной войне. В центре повествования — необычная судьба коменданта пограничного участка на западной границе Андрея Ильина, вступившего в бой с фашистами на рассвете 22 июня 1941 года. Лихая доля досталась и ему, и его товарищам. Тяжкие испытания, подвиги и приключения ждали их на дорогах войны. Трагический июнь надолго разлучил Ильина с семьей. Его жена, потеряв детей, становится снайпером. Они сделали для победы все, что могли.

---

Спустились в перекрытый накатом блиндаж.

— Здесь пункт боепитания и место… сбора раненых, — последние слова Петренко произнес с заминкой, как бы с сомнением.

Молодой политрук нравился Ильину. Служил он на заставе неполный год и сейчас, кажется, жизнь здесь не мыслилась без него. Подмечал комендант, пограничники почитали его за старшего брата, хотя он и недалеко ушел от бойцов по возрасту. Петренко никогда не пытался поставить себя над ними, держался на равных, не отмахивался, когда к нему обращались с вопросами. Ильин-то хорошо знал, насколько трудно было в последнее время и командирам, и бойцам. Изнурительная, под дулом противника, служба, да еще и Стронгельство опорного пункта, оборудовать который приказано недавно. Хотя известно было во все времена: пограничная застава укреплялась, окружала себя дувалами, земляными валами, насыпями камней, чтобы защититься от набегов басмачей в Средней Азии, от бандитских шаек здесь, на западе, на старой границе. На новой почему-то не сразу поняли, что перед нами настоящий противник, поэтому копали стыдливо, боясь потревожить немцев.

Петренко постоянно орудовал вместе с бойцами. Приметит уставшего, подойдет, скажет участливо:

— Притомився, хлопче. Давай вместе, вдвох норму зробим шутя.

Повеселеет боец, и лопата ему уже не кажется тяжелой.

— Место сбора раненых, — в задумчивости повторил Ильин за Петренко.

Вдруг ему стукнуло в голову, почему тот споткнулся на этих словах. До него самого, как и до Петренко, только сейчас дошел их глубокий смысл. «Сбора раненых…» А сколько их будет раненых-то, когда? При любом задержании нарушителей границы могли быть раненые. И даже убитые. Случалось такое у него на заставе и здесь, на комендатуре.

Его тоже пуля как-то пометила на берегу Аракса, правда, легко задела, мякоть на плече продырявила.

Если здесь каша заварится — горячо будет. Разве зря по всей границе столько земли перевернули? Здесь тоже много сделали. Многое, да не все. Где ходы сообщения от казармы до опорного пункта? Разве добежишь под огнем? Вблизи шоссе нужна круговая оборона. Кольцо траншей вокруг заставы надо замкнуть.

Подошел начальник заставы, подтянутый, тонкий в талии лейтенант, бросил на Петренко укоризненный взгляд.

— Не жури его, — сказал Ильин. — Я не велел тебя будить.

Белки глаз лейтенанта были в сетке красных прожилок. «Давно не высыпается, — жалеючи подумал Ильин. — Не придется спать и сегодня». И похвалив обоих за опорный пункт, приказал закруглять оборону.

— Эх, снова насмарку выходной день, — мрачно бросил Петренко. — Забыли люди, когда отдыхали.

— Надо успеть до выходного. После обеда и начинайте. Для того я вам вчера отделение бойцов прислал с комендатуры.

— Днем, на виду у этих? — лейтенант махнул рукой на сопредельную сторону.

— Да пусть пялятся, не до церемоний, — резко сказал комендант и посмотрел на Петренко.

На тропинке, петлявшей среди вишенника, показался старшина Горошкин. На нем была та же выцветшая, много раз стиранная гимнастерка, в какой приезжал в комендатуру. Только на этот раз на нее были нашиты новые, ярко зеленеющие петлицы с четырьмя малиновыми треугольниками. Под туго затянутым ремнем не усматривалось ни единой складочки, на боку висела потертая кожаная кобура с наганом.

Он свернул к командирам, пристукнул каблуками запыленных сапог:

— Товарищ капитан, старшина Горошкин проверял пограничные наряды на правом фланге. Нарушений границы не обнаружено.

«Не доволен, что не обнаружено, — про себя добродушно усмехнулся Ильин. — Тебе хотелось бы заварушки».

Знал он, старшина славился лихостью в службе. Как-то так получалось, что он всегда оказывался в том месте, где накалялась обстановка, где шел нарушитель.

Старшина глядел на коменданта чуть прижмурившись, будто догадывался, о чем тот подумал. Над лихими зеленоватыми глазами трогательно, по-детски топорщились пшеничными колосками выгоревшие брови. На задубелом от солнца и ветра лице светлыми точками обозначились отметинки оспы. От всей его рослой, упругой фигуры веяло силой, основательностью и уверенностью. Привыкший распоряжаться, он и сейчас высекал фразы, словно подавал команды, при том забавно сдваивал сходные по смыслу слова:

— Замечаний к службе пограничников-бойцов тоже нет. Дозоры-секреты начеку.

Ильин поздоровался с ним. Старшина будто клещами жестко сдавил ему ладонь.

— Ночью опять шевелились и грохотали на той стороне? — спросил капитан.

Горошкин потрогал кобуру, чуть сдвинул ее назад. Недоуменно пожал плечами:

— Иду вдоль границы и дивлюсь. У немца тишина-покой, как на кладбище. По правде сказать, с точки зрения, оторопь берет. К его возне-то уж притерпелись. А тут немота, аж в ушах звенит.

Это новое в поведении немцев. К чему бы? Ильин напряженно рассматривал, как солнечный свет заливал лужайки и перелески. На нашей стороне и на сопредельной было тихо, повсюду стоял благостный покой. Но эта безмятежность вдруг вселила в него тревогу, ему казалось, в ней таилась опасность, глубины которой он пока не предполагал. Вернее сказать, ему не хотелось, чтобы случилось то, о чем с тревогой думал. Ответ на его мысли неожиданно и просто сформулировал Горошкин:

— Я в зауральской тайге вырос. Много охотился. Видывал, как зверь добычу караулит-стерегет. Сожмется-замрет, и ни гу-гу. А в какой-то момент зубы оскалит, когти навострит и кинется-бросится. Только пух-перья полетят.

— Ну, и мы когти выпустим, — сердито сказал Ильин.

В разговор вмешался Петренко, заметил старшине:

— По распорядку вам давно полагается отдыхать. День предстоит тяжелый. А вы…

Горошкин усмехнулся, подергал бровями-колосками.

— Дак, товарищ младший политрук, какой там отдых-роздых. Я могу сутками не спать, вы знаете. Тут шел мимо озера, вот… — старшина приподнял левой рукой брезентовое ведро, которое до этой минуты держал позади себя.

В нем кто-то трепыхался, булькал, сыпал брызгами. Старшина запустил руку в воду, вытащил большого карася. Тот пучил глаза на яркий свет, тяжело отдувался.

— Сам ловишь, а ведь обещал меня сводить на рыбалку, — попенял Ильин. — Помню хвалился: не караси — лапти. Теперь вижу — не обманывал.

— Хоть седни, на вечернюю зорю, — выразил готовность Горошкин. — Удочки налажу-настрою, насадку сготовлю-припасу. Карась, он ведь рано поутру да вечерком хватает охотнее.

— Сегодня-то вряд ли, — отозвался капитан, думая совсем о другом, и старшина сразу посерьезнел, опять спрятал ведро за спину.

Скоро и он, и Петренко с бойцами копали новую траншею. Позвякивали, взлетали высветленные до блеска лопаты, терпко пахло свежевырытой землей.

Вечером, как только стемнело, Ильин с отделением пограничников вышел к линии границы, прикрыл пересекающее ее шоссе. Как и в прошлую ночь, по ту сторону было тихо. Звенели в траве цикады, падали звезды, прошивали иссиня-темный небосвод золотистыми строчками. «Притаится-замрет…» — вспомнил Ильин притчу Горошкина и напряженно вглядывался в сопредельную сторону, настороженно слушал. Но ни обычного лязга железа, ни человеческих голосов не доносилось оттуда, ни вспышки огня не виделось там. Глухая беспросветность разлилась над границей.

На фоне темного неба едва угадывалась неровная грива леса. Вспомнилось, именно сюда тянул и где-то недалеко врезался в землю подбитый немецкий самолет. «Вот и надо бы нам почаще выпускать когти, поубавилось бы норову у этих…» — он поглядел в сторону всегда беспокойного, а сейчас немотно притаившегося соседа.

Застывшая на той стороне тишина была непонятной Ильину, казалась зловещей. За последние недели пограничники как будто свыклись с тем, что у немцев постоянно передвигалась техника, оттуда несло густой бензиновой гарью, дым и пыль нередко бугрились над гривой леса. О всех наблюдениях комендант докладывал начальнику отряда, донимал его, что это за учения у немцев, о которых они твердят, а мы верим. Не морочат ли они нам голову, не готовят ли военную провокацию на границе?

— Что ты меня пытаешь, Ильин? — накидывался тот на коменданта. — Не вытряхивай мою душу. Может, она изболелась побольше твоей.

Последняя подобная словесная стычка произошла совсем недавно, неделю назад, четырнадцатого июня, после переданного по радио заявления ТАСС. Ильин, к сожалению, не читал иностранных газет, которые сообщали, будто война между СССР и Германией близка и неминуема, заявление ТАСС опровергало это. Ему хотелось верить, что Германия так же, как и мы, неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении. Но ведь германские-то войска у него рядом, протяни руку и в броню танковую упрешься.

— Ну, убедился, что тебе еще надо? Или продолжаешь сомневаться? — говорил ему по телефону начальник отряда. Чувствовалось по голосу, он даже повеселел. После короткого обоюдного молчания, словно подслушав мысль коменданта, все же предупредил: — Ты там рядом с немцем, нос к носу, он у тебя на виду, не зевай. Вот так, едрена корень.