Лев Лобанов - Всем смертям назло. Записки фронтового летчика

• Название: Всем смертям назло. Записки фронтового летчика
• Автор: Лев Лобанов
• Издательство: Хабаровское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1985

Перед вами — записки фронтового летчика, рассказы об отдельных боевых вылетах, о случаях, глубоко врезавшихся в память своей необычностью или яростным накалом проведенного сражения.

У нас мало опубликовано воспоминаний о боевой работе летчиков-истребителей на самолетах И-16 в первые, самые трудные месяцы войны. Из тех, кто дрался с фашистскими армадами на И-16 в сорок первом году, теперь почти никого не осталось в живых… И, пожалуй, совсем ничего не написано о боевых делах ночных разведчиков-бомбардировщиков, летавших на самолетах Р-5. А ведь полк, на вооружении которого находились эти самолеты, был по своим задачам единственный, уникальный…

---

Позже пришел опыт, бурные эмоции сменил холодный расчет, и бой превратился в обычную, до тонкостей освоенную работу. Пилотирование не занимало внимания: в полете я становился, так сказать, частью самолета, отлаженной и отрегулированной до полного совершенства, все мои действия обосновывались сложившейся на данный момент обстановкой. Получалось, будто машиной управлял кто-то другой, а я только приказывал этому другому выполнять нужные маневры…

Душа моя, если можно так сказать, сжалась, ушла в себя. Я перестал испытывать страх, все больше привыкал к гибели однополчан, не помышляя и самому остаться в живых. Мысли о смерти остались где-то за пределами сознания, там, куда вход моему человеческому «я» был строго воспрещен.

Постепенно я перестал удивляться тому, что выходил из самых невероятно тяжелых, непомерно неравных схваток без единой царапины — даже тогда, когда возвращался из боя, в котором гибла вся наша вылетавшая группа. Почему так получилось, я не понимал, да и не задумывался над этим. Принимал все, как должное.

И только много позднее, в тиши госпиталя, я начну постепенно оттаивать, анализируя проведенные бои и испытывая ни с чем не сравнимое тягостное чувство от былой, казалось, абсолютной неизбежности смерти; размышлял о причинах нашей неполной подготовленности к этой войне; ощущал острую неизбывную боль, вспоминая о погибших друзьях. Все это — потом…

А сейчас мое звено продолжало бешено пикировать в строю правого пеленга. «Мессеры» догоняли. Четко работала мысль: «Резко затормозить. Немцы этого не ожидают и обязательно проскочат вперед. Мы окажемся у них в хвосте». Старый, испытанный прием: убран газ, машины энергично выведены в горизонтальный полет. Звено словно уперлось в резиновую стену — широкий лоб наших «ишачков» сделал свое дело, все три И-16 будто встали на якоря! А остроносого «мессершмитта» быстро не затормозишь, не зря же он «мессер» — «нож».

Успеваем перестроиться в оборонительный круг. Немцы пристреливаются. Все ближе пушечные трассы. Все круче приходится закладывать виражи. Моторы надрываются в форсаже. Самолеты вздрагивают от напряжения, готовые сорваться в штопор при малейшей ошибке в пилотировании.

Самолет в штопоре — это бешеное вращение земли, сливающейся в крутящийся диск. Я не однажды использовал штопор для выхода из боя, но только тогда, когда оставался один. Теперь же, прижавшись вплотную друг к другу, крутились со мной в сумасшедшем вираже две машины с совсем еще «зелеными» летчиками.

Надо уходить. Но как? Выход виделся пока один: удержаться в крутом вираже, «пересидеть» немцев в воздухе. Мы могли бы гордиться таким исходом, ведь их в десять раз больше, а мои напарники впервые в бою. Но долго ли выдержат новички такую нагрузку?

От перегрузок кровь отливает от головы. В глазах меркнет свет, неимоверной тяжестью наливается тело, неумолимая центробежная сила гнет позвоночник, отрывает руки от рычагов управления. А надо еще следить за обстановкой, маневрировать, уклоняться от смертоносного огня.

Машина Дыбича вдруг резко «клюнула», завалилась и резко понеслась к земле. Следом устремилось несколько пар «мессершмиттов».

— Стас, не выводи! Штопори до земли! Только не выводи!

Но самолет Дыбича, сделав несколько витков, начал выходить из штопорного полета.

— Что ты делаешь, Дыбич, немедленно в штопор! — надрывался я криком, хотя знал, что моего голоса никто не услышит.

Четыре «мессера» догнали краснозведную машину. Вспух на ее месте клубок взрыва, замелькали в падении куски самолета. Не стало Станислава Дыбича.

Мельников плотнее прижался к моей машине. Для него я был единственной защитой в этом страшном смертоносном клубке. Он тянется ко мне, как цыпленок, убегающий под крыло матери-наседки от налетающего коршуна.

Наше оборонительное кольцо распалось. Немцы немедленно этим воспользовались, бросившись на нас с задней полусферы. Ливень снарядов возвестил о новых атаках. Находиться в вираже теперь бессмысленно. Нас атакуют сзади, идут встречным курсом, изготовились бить сверху. Теперь оставалось атаковать самим. Иного выхода нет.

Я бросился вправо вверх и оказался под проходившим мимо «мессером». Его желтое брюхо заполнило сетку прицела.

— Огонь! Залпом!

Пулеметы брызнули свинцовыми струями, РС вошел в тело истребителя. Он стал очередным сбитым мной самолетом врага.

Но радость тут же сменилась тревогой — где Мельников? Не удержавшись возле меня при броске вверх, он остался один. Проскочившего перед ним «мессера» он поджег, но и Мельникова постигла та же учесть. Я успел увидеть объятый пламенем И-16 и горящий рядом с ним «мессершмитт».

— Эх, Алеша, Алеша… Ну, теперь, держитесь, гады!

Ярость и боль душили меня. Стиснув зубы, бросил машину вниз, к проходившей там паре «мессеров». Увидев меня, они со снижением бросились удирать к городу. Они позволили почти догнать себя, а потом сошлись плотнее и начали выходить из крутого снижения. В азарте преследования до упора жму на сектор газа. Мотор не выл — он визжал на высокой форсажной ноте, словно жаловался на свою невообразимо трудную судьбу. Буравом ввинчивался звук в закрытые шлемом уши. В прицеле четко просматривался ведущий «мессер». Дистанция сокращалась. Еще секунда — и сработают мои пулеметы.

Но вдруг сетка прицела очистилась — обе вражеские машины боевыми разворотами ушли в разные стороны… Меня одурачивали, как мальчишку! Вместо боя втянули в бессмысленное преследование. Зачем?

Справа разорвался тяжелый снаряд, сверкнуло пламя. Машину сильно тряхнуло, в глазах поплыли красные круги. Наступила полная тишина. Я потерял сознание.

Моя машина, с оторванным концом правого крыла, с развороченным бортом и срезанным фонарем кабины, неуправляемая, поднялась и легла на спину. Я повис на ремнях. Яростный ветер свистел в кабине. Сознание медленно возвращалось.

«Что же произошло? Ведь я же их почти догнал. Они убегали и внезапно исчезли. А через секунду ударили зенитки… Сволочи, завели меня на зенитную батарею. Подловили, «герои»… Всей оравой не смогли справиться, сожгли уйму бензина и боеприпасов, а без зенитчиков не обошлось…»

Машина, лежа на спине, падала под небольшим углом к горизонту. Подо мной лежал захваченный врагом Ростов. Впереди лента Дона, за рекой — наши. Собрав в кулак волю, двинул рули. Самолет неохотно, с большой нагрузкой на управление, вернулся в нормальное положение. Осмотрелся. «Мессеров» не видно. Ушли.

Снижаясь, пересек Дон. Впереди бесконечные линии окопов, чуть левее небольшой холм, за ним — пятачок пашни. Туда, только туда.

Убыстряя бег, сливаясь в сплошную серую полосу, несется на меня земля. Скребут по грунту лопасти винта, небольшой пробег — машина, окутанная пылью, остановилась, зарывшись мотором в перепаханное бомбами и снарядами поле.

— Вот и все. Дома.

Страшно возбужденный, я отстегнул ремни, выбрался из разбитой кабины. Снял парашют. Из ближних окопов ко мне бежали бойцы, что-то кричали, размахивая руками. Расстегивая шлем, почувствовал нечто вроде щекотки за правым ухом. Тронул рукой — из пробитого, мокрого от крови шлема торчал еще теплый зазубренный осколок.

В тот же миг голову пронзила резкая боль. Земля повалилась в сторону, потом вдруг встала «на ребро» и, стремительно опрокидываясь, прихлопнула меня душным непроницаемым покрывалом.

Время звездных дождей

И вот наступила эта ночь, с ее голубым сиянием, полная соловьиных трелей и вздохов ночного ветра. Высыпало несчетное множество звезд. А потом всплыла над миром луна — огромная, красная, и в ее мглистом свете обозначилась зыбкая линия горизонта. Повеяло прохладой.

В такую вот чудесную летнюю ночь впервые поднял я в воздух свой ночной бомбардировщик — самолет Р-5 с бортовым номером 3, машину, с которой мне предстояло неразлучно пройти длинные и запутанные в поднебесье дороги войны…

…Тяжелое ранение в голову закрыло мне путь в небо. Медкомиссия огласила приговор:

— К летной работе — не годен.

Я был потрясен. Безутешная тоска по утраченному небу согнула меня, сделала замкнутым и раздражительным. Сколько проклятий обрушивал я на ту чертову пару «мессеров», что завела мой истребитель на зенитную батарею, под огонь прямой наводкой! После четырехмесячного лечения в госпитале очутился я в стрелковом полку на Воронежском фронте. Командовал взводом, ротой, даже замещал погибшего в бою комбата. Стал настоящим пехотным командиром — поднимал в атаку бойцов, дрался, как одержимый, в штыковых схватках, форсировал реки… Одновременно подавал рапорты с просьбой направить в авиацию. Хоть и со скрипом, но получил наконец долгожданное направление. Прощай, пехота!

В истребительную авиацию, правда, не допустили — направили в 719-й полк ночных разведчиков-бомбардировщиков, единственный, как мне сказали, полк, в котором состояли на вооружении Р-5. Еще до службы в армии летал я на таком самолете по трассам ГВФ.