Николай Римский-Корсаков - Летопись моей музыкальной жизни

• Название: Летопись моей музыкальной жизни
• Автор: Николай Римский-Корсаков
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Летом 1889 года[366] была парижская всемирная выставка. Беляев порешил устроить на ней два симфонических концерта из русской музыки под моим управлением в зале Трокадеро[367]. Снесшись с кем следует, он наладил дело и пригласил меня, Глазунова и пианиста Лаврова ехать с собою. Дети наши под надзором моей матери, опять поместились на даче в Нежговицах, а я и жена вместе с Беляевым, Глазуновым и Лавровым покатили в Париж, имея в виду по окончании концертов возвратиться к семье и провести остальное летнее время в Нежговицах.

Концерты были назначены по субботам 22 и 29 июня нового стиля. По приезде в Париж начались репетиции. Оркестр, оказавшийся прекрасным, достаточно любезным и старательным, взят был у Колонна.

Программа 1-го концерта (22 июня)

1. Увертюра Руслана Глинки

2. В Средней Азии Бородина

3. 1я часть ф-п. концерта Чайковского (Лавров)

4. Ангар Р.-К.

5. Увертюра на р. темы Балакирева

6. Торжественный марш Кюи

7. Пиесы solo (Лавров) Лядова и Кюи

8. Чухонская фантазия Даргомыжского

9. Стенька Разин Глазунова

(Дирижер автор)

Программа 2-го концерта (29 июня)

1. 2я симфония Глазунова

(Дирижер автор)

2. Концерт для ф-п. Р.-К. (Лавров)

3. Камаринская Глинки

4. Половецкий марш и пляски из «Кн. Игоря» Бородина

5. Ночь на Лысой горе Мусоргского

6. Пиесы solo (Лавров) Балакирева, Блуменфельда и Чайковского

7. 1-е Скерцо Лядова

8. Испанское Каприччио Р.-К.

Исполнение в концертах было хорошее; из случайных недочетов припоминаю ошибку гобоиста в V части «Антара». Успех был хороший, аплодировали достаточно, но публики было немного, несмотря на выставочное время и страшное скопление приезжих. Ближайшей причиной этого следует считать недостаточность рекламы. Европа любит рекламу и нуждается в ней, а Беляев был враг всякой рекламы. В то время, когда рекламы всевозможных учреждений выставлялись на всех углах, выкрикивались всюду, разносились на спинах, печатались в газетах крупным шрифтом, Беляев ограничивался скромными извещениями. Его рассуждения были таковы: всякий, кто интересуется, узнает и придет, а кто не узнает, тот, следовательно, не интересуется, а публика, пришедшая просто от нечего делать, нежелательна. С такими мыслями нельзя было рассчитывать на большую публику. Беляев поплатился большими деньгами —на это он и шел; но русская симфоническая музыка не распространилась и обратила на себя внимание, Европы и Парижа в недостаточной степени, а этого он желать не мог. За этой ближайшей причиной малого успеха концертов, заключавшейся в недостаточности рекламы, лежала другая коренная причина: недостаточное значение русской музыки в глазах иностранцев. Публика неспособна знакомиться с неизвестным; она приветствует лишь известное, знакомое и модное, т. е. тоже известное. Из этого заколдованного круга выводят искусство две вещи: задорная реклама и популярные артисты. Ни того, ни другого на этот раз не было. Единственным практическим последствием русских симфонических концертов на выставке, быть может, было приглашение меня на следующий год в Брюссель, хотя таковое было скорее плодом семян, посеянных там графиней де Мерси Аржанто.

Среди репетиций мы посещали выставку. Были также в честь русских музыкантов и обеды: у Колонна и в какой-то редакции, где после обеда пела какая-то противная, старая, толстая опереточная певица и игрались в 4 руки на рояле мое «Каприччио» и «Стенька Разин» гг. Пуньо и Мессаже. Были мы также приглашены на вечер к министру изящных искусств, где между прочими гостями был Массене с певицею Сандерсон и древний Амбруаз Тома. Из музыкальных знакомств, сделанных в Париже, укажу еще на Делиба, г-жу Гольмец, Бурго-Дюкудрэ, Пуньо и Мессаже. Познакомились мы также с русским эмигрантом Мишелем Делин (Ашкинадзе), впоследствии переводчиком «Онегина» Чайковского и моего «Садко». Все эти знакомства, за исключением Делина, были самые поверхностные. Делиб делал впечатление просто любезного человека; Массене —хитрой лисы; композиторша г-жа Гольмец была весьма декольтированная особа, Пуньо оказался превосходным пианистом и чтецом нот; Бурго-Дюкудрэ серьезным музыкантом и милым человеком; Мессаже был довольно бледен. Сен-Санса не было в Париже. Делин был милый человек, ухаживая за нами, во многом помогал. Все прочие мимолетные знакомые: редакторы, рецензенты и т. п. казались мне довольно пустыми болтунами.

В театре Большой оперы мы видели шекспировскую «Бурю» в музыке Амбруаза Тома, а в Комической опере —«Эсклармонду» Массене с г-жою Сандерсон в главной роли. Исполнение было прекрасное. Среди оркестра Комической оперы оказались все знакомые музыканты оркестра Колонна, игравшие в русских симфонических концертах. Здание Парижской консерватории и ее библиотеку мы тоже осмотрели.

Из музыкальных впечатлений Парижа укажу на музыку в венгерских и алжирских кафе на выставке. Виртуозное исполнение в венгерском оркестре на цевнице (флейте Пана) навело меня на мысль ввести этот древний инструмент в «Младу» во время сцены. плясок у царицы Клеопатры. В алжирском же кафе, 'во время танца девочки с кинжалом, меня прельстили внезапные удары большого барабана, делаемые негром при приближении танцовщицы. Эффект этот я тоже заимствовал для сцены Клеопатры.

Покончив с концертами[368], я и жена расстались с товарищами, оставшимися еще в Париже, и направились в Россию через Вену, завернув ненадолго в Люцерн и Цюрих и осмотрев Зальцбург с моцартовским домом, соляные копи в Зальцкаммергуте и Kongsee. В начале июля мы были уже в Нежговицах. Я тотчас же принялся за «Младу». Последний толчок был дан мыслью ввести оркестр на сцене для танцев Клеопатры из цевниц, лир glssando, большого барабана, малых кларнетов и проч. Набросок «Млады» стал расти не по дням, а по часам и был закончен к сентябрю[369]. Конечно, музыкальный материал «Млады» назревал в голове уже с весны, тем не менее, запись всего в последовательности и выработка подробностей и модуляционного плана были сделаны на этот раз особенно быстро. Этому способствовали, во-первых, слишком большая (в противоположность Вагнеру) лаконичность текста, которого я не сумел развить, вследствие чего его драматическая часть вышла довольно слабою; во-вторых, вагнеровская система лейтмотивов, значительно ускорившая сочинение; в-третьих, значительное отсутствие контрапунктического письма, тоже ускоряющее работу. Зато мои оркестровые намерения были новы и затейливы ло-вагнеровски; работа над партитурою предстояла огромная и заняла у меня целый год.

С сентября мы переехали на казенную квартиру в Придворную капеллу[370]. Справляя новоселье, пришлось угостить В.В.Стасова желтым чаем, так как много лет тому назад он предрекал, что будет пить желтый чай у меня в Придворной капелле. На чем было основано его пророчество —не знаю, но в капелле я действительно очутился, и желтый чай пришлось заваривать.

Русские симфонические концерты этого сезона происходили опять в зале Дворянского собрания под моим управлением[371], а Глазунов дирижировал своими вещами. До сих пор и впредь установилось обычаем —в каждом Русском симфоническом концерте исполнять непременно хотя бы одно сочинение Глазунова. Плодовитый автор не давал повода к нарушению этого обычая, и публика все более и более свыкалась с его именем и оценивала его талант. Тем не менее, публики оно не привлекало, так же как и начинавшее прочно устанавливаться имя Русских симфонических концертов не увеличивало числа поклонников «молодой русской школы», как тогда стали называть кружок композиторов, сосредоточившийся около Беляева.

Оркестровка «Млады» начата была мною с действия оперы. Закончив это действие, я поместил его в программу Русских симфонических концертов, где оно и было исполнено с участием Лодия (Яромир) и оперного хора[372]. На цевницах разыгрывали музыканты Финляндского полка, на малых кларнетах —ученики Придворной капеллы Афанасьев и Новиков (впоследствии артисты Придворного оркестра).

Цевницы были изготовлены по моему заказу; их glssando повергло слушателей в немалое удивленье. В общем, мои оркестровые затеи удались, и сцены загробного фантастического колорита, полета теней и явления Млады, адски-зловещего появления Чернобога, восточной вакханалии Клеопатры и рассвета с птичками делали большое впечатление. Я был доволен новою струею, влившеюся в мою оркестровку, а исполнение не представляло особых затруднений. Работа над партитурой «Млады» шла успешно, хотя консерватория, капелла и Русские симфонические концерты отнимали у меня довольно много времени[373].

В декабре у нас родился сын Славчик[374].

В Великом посту я получил приглашение из Брюсселя приехать для дирижирования двумя концертами из русской музыки. Я принял это предложение и поехал в конце Великого поста. Как оказалось, приглашение меня в Брюссель было вызвано отказом Жозефа Дюпона, постоянного дирижера симфонических концертов в Брюсселе, от управления ими на этот сезон вследствие каких-то неприятностей с директорами. Решено было пригласить иностранцев. Кроме меня, были приглашены еще Эдв. Григ, кажется, Г.Рихтер и еще кто-то. В Брюсселе мне был оказан любезный прием. Жозеф Дюпон, не устранившийся окончательно от концертов, но лишь отказавшийся от управления ими, оказывал мне всяческое содействие. Я познакомился со всеми выдающимися музыкантами Бельгии: древним Гевартом, молодым Эдгаром Тинелем, Гюберти, Раду и другими. Всюду меня звали, угощали, сидели со мною в кабачках. Концертов было два[375], и на каждый полагалось по шести репетиций, включая генеральную с публикой. Между прочими вещами даны были: 1-я симфония Бородина, «Антар», «Испанское каприччио», вступление и антракты из «Флибустьера» Кюи, «Poeme