Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 3

• Название: Падение царского режима. Том 3
• Автор: Павел Щёголев
• Издательство: Государственное издательство
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1925

Третий том "Падения царского режима", изданный в 1925 году, содержит материалы Комиссии Временного правительства по расследованию должностных преступлений высших деятелей царского режима, а именно, допросы: начальника С.-Петербургского охранного отделения А. В. Герасимова, начальника дворцовой охраны А. И. Спиридовича, дворцового коменданта В. Н. Воейкова, министра внутренних дел Н. А. Маклакова, заведующего охраной Распутина М. С. Комиссарова, директоров департамента полиции П. Г. Курлова и М. И. Трусевича, ближайшего друга царской семьи и Распутина А. А. Вырубовой, товарища министра внутренних дел С. П. Белецкого, председателя совета министров И. Л. Горемыкина, поклонницы Распутина О. А. Лохтиной, вице-директора департамента полиции, позже члена совета по делам печати и председателя петроградского комитета по делам печати, ещё позже члена совета министра внутренних дел С. Е. Виссарионова, а также показания члена 3 и 4-й государственной думы меньшевика Н. С. Чхеидзе.

---

Иванов. — Протопопов?

Курлов. — Да.

Председатель. — Что вы делали с 14 октября 1911 года, когда вы были уволены с поста товарища министра внутренних дел, командующего отдельным корпусом жандармов?

Курлов. — Я был в отставке. Засим, с начала войны, просил об определении меня на службу и был определен состоящим в распоряжении главного начальника снабжения северо-западного фронта. Было и второе предполагавшееся назначение — генерал-губернатором в Восточную Пруссию. Так, что я, по экстренной телеграмме, выбыл и приехал за неделю до Сольдау. И тогда, конечно, назначение уже не состоялось. Тогда я был назначен помощником…

Председатель. — Будьте добры излагать в более общих чертах.

Курлов. — После этого было два назначения военных. Я был назначен, точно не помню когда, — но помню: в октябре месяце — помощником начальника тифлисского округа и засим, по телеграмме верховного главнокомандующего, был назначен, с сохранением военной должности, исполняющим обязанности по гражданскому управлению прибалтийскими губерниями с подчинением, с одной стороны, главнокомандующему армией северо-западного фронта, а с другой — тогдашнему главнокомандующему 6-й армии.

Председатель. — Вам известно положение о Чрезвычайной Следственной Комиссии?

Курлов. — Да, это нам было объявлено.

Председатель. — Мы сейчас не допрашиваем вас ни в качестве обвиняемого, ни в качестве свидетеля. Это дело следователя, который будет после допрашивать. Мы просто требуем у вас объяснений. Нам принадлежит власть бывшего первого департамента государственного совета. В порядке истребования объяснений, мы и выслушаем ваши показания. В хронологическом порядке нам бы хотелось задать вам несколько вопросов относительно очень далекого прошлого, а именно — 1905 года; мы хотели бы выслушать ваши объяснения по должности вашей, как губернатора в Минске, по поводу известного и памятного вам кровавого события, которое имело место, кажется, 18 октября 1905 года. Перед манифестом 17 октября у вас в Минске происходили демонстрации?

Курлов. — Да… Собственно говоря, была забастовка.

Председатель. — Была забастовка, сопровождавшаяся демонстрацией?

Курлов. — Демонстраций особенных не было, — я, по крайней мере, теперь не припомню…

Председатель. — Какое было ваше отношение к этим забастовкам: вы принимали какие-нибудь меры против них?

Курлов. — Нет. В это время не принимал никаких мер… Так как забастовка была железнодорожная, то вокзал охранялся караулом; также охранялись караулом водокачка и электрическая станция.

Председатель. — Какие распоряжения были даны вами приставам г. Минска.

Курлов. — Я теперь положительно этого не припомню.

Председатель. — Вы не припомните разговора, который у вас был, в связи с этими забастовками и демонстрациями (про которые вы забыли, но которые были), с председателем казенной палаты, с управляющим государственными имуществами и с тогдашним прокурором минского окружного суда?

Курлов. — Если вы будете добры мне напомнить, я скажу. Я положительно не помню… Масса всяких разговоров было. А теперь столько времени прошло…

Председатель. — Вы выражали неудовольствие по поводу этих демонстраций и заявляли, что раз навсегда надо прекратить эти безобразия, заявляли, что вы уже дали приставам города Минска разрешение передать власть военному начальству в момент по их усмотрению и обещали, что «при первом удобном случае, вы этих мерзавцев расстреляете», что вы вскоре затем и выполнили.

Курлов. — Так я обыкновенно не выражался. Особенно в роли губернатора, по отношению к подчиненным мне лицам.

Председатель. — Не к подчиненным лицам, а к населению города, которое было целиком в вашей власти; населению, которое, в значительной части, — еврейское. Вы не помните никаких подобных разговоров и предположений?

Курлов. — Может быть, эти разговоры и были, но, например, такой разговор, что я приставам передал власть — это, безусловно, нет!

Председатель. — Не то, что вы приставам передали власть, а что вы приказали приставам, по их усмотрению, передать власть, в случае возникновения какого-либо движения, военному начальству.

Курлов. — Я не мог такого разговора вести, потому что это нельзя: я только один мог передавать власть военному начальству.

Председатель. — Если что-нибудь происходит на окраине города, где вас нет, но где есть пристав и полицейская часть, в этом случае, пристав может передать эту власть военной власти — не над городом Минском, а по отношению к этому месту?

Курлов. — Если войска уже вызваны.

Председатель. — Словом, вы этого разговора не помните?

Курлов. — Я его не отрицаю, но не помню.

Председатель. — Значит, вы не помните, что сказали: «я, при первом удобном случае, расстреляю этих мерзавцев, о чем нахожу нужным поставить вас в известность»? Т.-е. вы ставили об этом в известность прокурора окружного суда.

Курлов. — Это, безусловно, неверно.

Председатель. — Вам не стало потом известно, что, после этого разговора, прокурор окружного суда послал шифрованную телеграмму обер-прокурору сената, а копию министру юстиции Манухину, предупреждая, что такое настроение губернатора грозит большими несчастиями городу, и прося их указаний?

Курлов. — Когда это было?

Председатель. — Это было в последние дни перед 17 октября. А разговор ваш имел место 12 октября.

Курлов. — Не знаю… Я, по крайней мере, об этой телеграмме никаких сведений не имею … И я потом в Петрограде видел министра юстиции Манухина: мы с ним говорили и он мне ни о какой шифрованной телеграмме ни одного слова не говорил…

Председатель. — Вы помните, как был объявлен манифест 17 октября?

Курлов. — Т.-е. он совсем не был объявлен; тут произошло трагическое недоразумение …

Председатель. — Т.-е. в России не был объявлен или в Минске!

Курлов. — Он был объявлен потом… Дело в том, что министр внутренних дел не распорядился уведомить губернатора о том, что манифест 17 октября издан, и поэтому, до получения его, никакое объявление не могло иметь места. И тут, когда меня запросили, можно ли по этому вывешенному объявлению манифест распубликовать, я сказал, что в законе точно определены способы, когда может быть распубликован манифест: поэтому, до получения от министра внутренних дел соответствующей телеграммы, публиковать его в губернских ведомостях нельзя.

Председатель. — Вы приняли меры, чтобы запросить Петроград относительно того, был ли издан манифест, или вы просто отрицали манифест?

Курлов. — Я отрицать не мог, но мер принять тоже не мог, потому что в это время была почтово-телеграфная забастовка, так что послать телеграмму министру я не мог никоим образом.

Председатель. — Как же, в конце концов, был объявлен у вас манифест?

Курлов. — Я теперь не припомню. Потом уже получили, через несколько дней, вероятно, из министерства внутренних дел, и тогда был объявлен манифест в установленном порядке.

Председатель. — А не было ли так, что к вам явились делегаты горожане с городским головой во главе, вошли в дом губернатора, который был окружен вооруженными казаками, и эта делегация представила вам всю серьезность положения города и вашего личного положения и потребовала от вас немедленного оглашения манифеста? Тогда вы вышли на балкон и объявили этот манифест…

Курлов. — Это безусловно не совсем так. Дело в том, что, во-первых, когда уже утром я об этом узнал, то, должно быть, между часом и двумя, подошла толпа к моему дому. Я вышел на балкон, но никакого манифеста не объявлял. Затем делегация, — я не помню, был ли в ее составе городской голова, — вошла ко мне в дом. Я с ними говорил о манифесте и говорил, что как только я его получу, он будет немедленно опубликован. И больше никаких распоряжений не делал; никому в толпе его объявлять не мог, ибо мне нечего было объявлять: у меня ничего не было…

Председатель. — Вам известно, что народом было заявлено властям требование о вашем аресте в виду этих действий?

Курлов. — Не знаю.

Председатель. — Вы помните, что потом были освобождены некоторые политические арестованные из тюрьмы?

Курлов. — Может быть, были освобождены те, которые были в ведении судебной власти…