Галина Гудкова - Будут жить !

• Название: Будут жить !
• Автор: Галина Гудкова
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Где доктор?!

Поднялась с чурбачка, на котором сидела, спросила, что случилось.

- Я из противотанкового дивизиона. Ранен на площади командир, майор Рогач. Только что... Он рядом, в соседнем доме. Скорее!

Офицер-артиллерист привел в развалины, где на расстеленной поверх дощатого пола шинели лежал раненый. Стоявшие вокруг офицеры и солдаты расступились. В первое мгновение показалось, что произошла ошибка: это вовсе не Семен Маркович Рогач, бывший комиссар 77-го артполка, знакомый мне еще по формировке, а кто-то другой. Но только в первое мгновение. Невероятно бледное, внезапно резко осунувшееся, словно уменьшившееся в размерах лицо лежавшего человека было все-таки лицом Рогача: его узкие губы, его нос...

Я с трудом нащупала пульс. Он слабел. И никаких признаков дыхания.

- Делайте же что-нибудь! - резко сказали рядом.

Но что можно было сделать? Пока я торопливо расстегивала сумку, отыскивала шприц и ампулу с кофеином, все кончилось. Я сложила сумку, встала, отошла в сторону. К горлу подступил тугой комок. Почему, почему именно он, прошедший с дивизией такие тяжелые, бои? И почему сейчас, накануне полного разгрома окруженного врага?

Ответа на такие вопросы нет.

* * *

Утром 29 января Отдельный учебный стрелковый батальон и разведрота дивизии, одновременно нанося удар по врагу, стали быстро продвигаться по улице Халтурина. Полки дивизии, использовав этот успех, устремились к центру Сталинграда по Московской улице и улице Гоголя.

Вечером в штаб батальона сообщили по телефону, что подразделения 106-го стрелкового полка пробились к зданию областного драматического театра, а утром 30 января стало известно, что перед 106-м складывает оружие 1-я кавалерийская фашистская румынская дивизия генерала Братеску.

Капитан Юркин жаловался Макагону:

- Видал, замполит? Пенки-то соседи снимают! И названивал в роты:

- Чего ждете? Чтобы у вас из-под носа Паулюса увели? Наступать!..

На следующий день мимо медпункта потянулись в тыл сначала группы, а потом длинные колонны обезоруженных, скукожившихся от холода фашистских танкистов и пехотинцев: сдавались в плен части и подразделения 14-й танковой и 134-й пехотной дивизий врага. Среди пленных оказались командир 14-й танковой дивизии полковник Людвиг и начальник артиллерии 4-го армейского корпуса гитлеровцев генерал-майор Вольф.

В ночь на 31 января Юркин узнал, что подразделения 38-й мотострелковой бригады, введенной в бой из резерва армии, окружили городской универмаг, в подвалах которого засел штаб гитлеровского командования. Комбат немедленно приказал переместить НП к площади.

Предчувствие близкой победы, ощущение, что все будет кончено с часу на час, возникает не случайно. Бои; велись долго, были жестокими, враг сопротивлялся упорно, но мы неуклонно двигались вперед, двигались не останавливаясь. И вот уже не тот огонь встречает роты, что прежде, и уже умолкла фашистская артиллерия. Значит, наступила развязка.

Перед рассветом 31 января я пробралась на НП батальона. Артиллерия всю ночь била, да и под утро продолжала бить по прилегающим к универмагу зданиям. Сам универмаг крупнокалиберными снарядами не обстреливали: Паулюса и его штаб приказано было взять живыми.

Вряд ли кто из гитлеровцев мог уцелеть, находясь на поверхности земли! Все на площади близ универмага было перекорежено, дымилось и пылало. Если и оставались живые враги, то лишь среди засевших глубоко под землей, в подвалах.

В седьмом часу грохот артиллерии стих. Опадали клубы дыма и пыли. Проглянули сквозь дым руины универмага: они высились над развалинами, как серое надгробье. Я сказала об этом Макагону.

- Похоже, - согласился замполит. - Хорошо бы сюда еще кол осиновый!

Кола не потребовалось. Около 7 часов последовал приказ прекратить огонь: враг выкинул белый флаг, в штаб Паулюса отправились парламентеры. Странная тишина воцарилась в южной части города. Не верилось, что надолго...

Собравшиеся на НП батальона офицеры, передавая из рук в руки бинокль комбата, разглядывали стены универмага. Внезапно оживились:

- Выходят!

На короткое время достался бинокль и мне. Но пока наладила окуляры, пока поймала в поле зрения группу сдавшихся в плен гитлеровских генералов и старших офицеров - их уже подводили к автомобилям, присланным из штаба 64-й армии, увидела лишь спины в голубоватых шинелях. Какая из этих спин принадлежит Паулюсу, разобрать не довелось. Зато по опущенным плечам, даже по походке чувствовалось: к машинам идут сломленные, конченые люди. А вернее, обезоруженные, понимающие, что придется держать ответ.

Бинокль буквально рвали из рук. И я отдала его, понимая, что все хотят видеть позор захватчиков.

В то утро перестала существовать южная группировка окруженного противника. А 2 февраля сложила оружие и северная. И в огромном разрушенном городе вдруг стали слышны скрип колес, ржанье лошадей, людские голоса звуки, от которых уши давно отвыкли. И ходить можно было где угодно, но пригибаясь.

Помню, забралась я на высокую груду кирпича, оглядывая окрестности, испытывая пьянящее чувство полной безопасности.

И вдруг голос комбата:

- Доктор-то наш - погорелец!

Юркин только сейчас заметил, что правая пола моей шинели прожжена.

А случилось это так. Измученная, закоченевшая, вздремнула я однажды в каком-то подвале, только что покинутом солдатами, возле затухающего костерка. При-грелась и не заметила, как угодила в угли. Хорошо, забежали какие-то бойцы, .оттащили от огня, растолкали, помогли затушить тлеющие брюки и шинель...

Брюки я залатала тут же, а вот до шинели руки не доходили, и Юркин наконец заметил это. Теперь он хохотал, потешаясь над моим видом. И все, кто был рядом, веселились. Да и сама я засмеялась: не плакать же в такие дни над прожженной полою!

Глава шестнадцатая.

"Тихие дни"

В ту зиму Сталинград выглядел не городом, а братской могилой зданий, площадей и улиц, засыпанных черным снегом.

Днем 4 февраля среди руин состоялся митинг гражданского населения, собиравшегося в город из-за Волги. Странно было видеть людей в шубах и полушубках, в пальто и ватниках, в разномастных ушанках и платках... Клубился пар от дыхания. С дощатой, на скорую руку сколоченной трибуны кто-то из партийных руководителей города читал текст приветствия воинам-освободителям:

- Из памяти народной никогда не изгладится величие и благородство ваших легендарных подвигов. Наши потомки будут с гордостью и благодарностью вспоминать вас, будут слагать песни и былины о стальных полках и дивизиях славных армий...

Представители этих полков и дивизий стояли тут же: офицерские грязные полушубки, серые шинели, зеленые солдатские ватники, совсем юные и уже немолодые небритые лица донельзя усталых людей...

В городе жилья не было, войска отводили в приволжские хутора и села. Штаб дивизии, штабные подразделения, Отдельный учебный стрелковый батальон расположился в Верхнецарицынской на реке Донская Царица. Станица недосчитывалась многих хат, но поредевшим взводам места хватило.

Медицинский персонал всех частей, стремясь предотвратить возможные инфекционные заболевания, укрепить здоровье воинов и наладить их отдых, энергично взялся за санитарно-профилактические мероприятия: личный состав мыли в банях, стригли, выдавали солдатам и офицерам продезинфицированное белье и обмундирование. Впервые за несколько недель многие побрились.

Днем 5 февраля узнали новость: наша 29-я стрелковая дивизия за отличные боевые действия и массовый героизм бойцов и офицеров преобразована в 72-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Наименования гвардейских и новые номера получили все части дивизии. Двум воинам - гвардии лейтенанту Михееву Владимиру Михайловичу и гвардии старшему сержанту Фефилову Якову Корниловичу - присвоили звание Героя Советского Союза. Командиру дивизии полковнику А. И. Лосеву - звание генерал-майора. Орденами и медалями наградили более полутора тысяч солдат и офицеров!

На совещании медицинского персонала дивизии начальник санитарной службы военврач II ранга Андреев сказал:

- Во время Сталинградской битвы, дорогие товарищи, вы спасли девять тысяч человеческих жизней. Командование уверено, что воины дивизии могут и впредь полагаться на вас как на каменную стену!

Эта оценка нашей работы взволновала. Аплодиро-вали горячо и дружно. Но, выступая, больше говорили, о промахах, недоработках, чем об успехах.

Повидала я знакомых из медсанбата, из стрелковых полков. Радостно было узнать, что большинство врачей живы, слышать о добрых переменах в судьбах людей: тот повышен в звании, того перевели в армейский госпиталь, тех представили к орденам...

Возвращалась я с совещания в прекрасном настроении. Но едва переступила порог хаты, где мы с Дусей Рябцевой квартировали, она словно ушатом холодной воды окатила: