Ольга и Сергей Бузиновские - Тайна Воланда

• Название: Тайна Воланда
• Автор: Ольга и Сергей Бузиновские
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2003

Аннотация

В начале двадцатых годов прошлого века в СССР появился загадочный

человек — барон Роберто Орос ди Бартини. Он стал не только выдающимся

конструктором и ученым, но и тайным вдохновителем советской космической

программы. Сергей Павлович Королев называл Бартини своим учителем.

«Красный барон» доказал, что время, как и пространство, имеет три

измерения, а до самых далеких галактик рукой подать. Бартини извлек из

подземелья библиотеку Ивана Грозного и во многом определил судьбу своих

учеников — М.Булгакова, В.Набокова, А. Грина, А.Толстого, А.Платонова, Е.Шварца,

Л.Лагина,

А.Волкова,

Л.Леонова,

И.Ефремова,

А.

де

Сент-Экзюпери и других писателей. Именно Бартини стал прототипом самых

необычных персонажей — Воланда, Друда, Хотгабыча, Буратино и даже

Маленького принца. Но главная тайна «советского Сен-Жермена»

зашифрована в романе «Мастер и Маргарита».

Книга не предназначена для массового читателя.

---

канарейками не был побит!»

Архиреволюционно, не правда ли? Но в день рождения своей

возлюбленной поэт подарил ей… канарейку! Из первой же заграничной

поездки Маяковский вернулся одетый по последней парижской моде, нагруженный сорочками, галстуками, духами и тальком «Пальмолив» для

бритья. Из второго путешествия певец революционной аскезы привез

«иномарку» — первый личный автомобиль у советских писателей. Он сумел

стать своим среди чужих, поэтическим Штирлицем, — и в этом действительно

было что-то сверхчеловеческое. Перечитайте то место в «Мастере…», где

Иван разоблачает Рюхина: «Типичный кулачок по своей психологии… и

притом кулачок, тщательно маскирующийся под пролетария». И далее: «А вы

загляните к нему внутрь — что он там думает… вы ахнете!» Анх — в кулачке?

Анх, покоящийся в руке Атона — душа избранного. «А вы загляните к нему

внутрь», — советует Булгаков. Не поможет ли «внутренний» Маяковский

лучше понять Булгакова и других учеников мистической школы? В книге

«Алмазный мой венец» Катаев назвал поэта Командором. Единственного из

«республики безумных гениев» — с заглавной буквы!.. «Игра с

читателем», — объясняют литературоведы. А сам Катаев без конца

повторяет, что человеческая память — штука очень ненадежная.

Значит, все было по-другому?

В Откровении сказано: «Имеющий ухо да слышит: побеждающему дам

вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное

новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает». Олешу

Катаев назвал первым: ключик. Еще были синеглазый, мулат, колченогий, королевич и другие: разве это не новые имена? А на последней странице

каждый из литераторов получает «белый камень» — скульптуру, изваянную

из «звездного вещества» — из «светящейся неземной белизны, … по

сравнению с которой лучший каррарский мрамор показался бы сероватым».

«Побеждающим дам одежды белые…».

Далеко не все герои Катаева присутствуют в списке «дисковцев», — но

это и следовало ожидать. Интереснее другое: воскрешение и преображение в

«звездное вещество» происходит во сне, — пасхальным утром. На той же

странице — про «восковое лицо человекобога» и его кровь… Катаев дважды

повторил, что скульптуры из «звездного вещества» не отбрасывают тень: значит, они нематериальны?

Астрал, звездный свет — так назвал эту субстанцию знаменитый

христианский мистик Элифас Леви. Астральное тело — «тонкая фракция»

каждого существа. В состоянии измененного сознания оно может выходить за

пределы физической оболочки — во сне, например, или после очередной

смерти. «Запасной выход».

Маяковский: «А за горой была дыра и в ту дыру наверное спускалось

солнце каждый раз — медленно и верно».

18. НЕВИДИМЫЙ КРЕСТ

«Когда я вспоминаю Маяковского теперь, во мне очень ярко ощущение

чего-то недосказанного, — пишет Ида Яковлевна Хвасс. — Всегда

чувствовалось, что за всеми внешними проявлениями грубости, чудачествами

скрыта какая-то совсем другая жизнь. В те годы это подчас злило, возмущало

то, что он как бы не допускает в свою другую, настоящую жизнь…».

Ю.Олеша: «Глаза у него были несравненные — большие, черные, с

таким взглядом, который, когда мы встречались с ним, казалось, только и

составляет единственное, что есть в данную минуту в мире. Ничего, казалось, нет вокруг вас, только этот взгляд существует. Когда я вспоминаю

Маяковского, я тотчас вижу эти глаза — сквозь обои, сквозь листву. Они на

меня смотрят, и мне кажется, что в мире становится тихо, таинственно…».

Роман Якобсон: "Весной 1920 года я вернулся в закупоренную блокадой

Москву. Привез новые европейские книги, сведения о научной работе

Запада. Маяковский заставил меня несколько раз повторить мой сбивчивый

рассказ об общей теории относительности и о ширившейся вокруг нее в то

время дискуссии. Освобождение энергии, проблематика времени, вопрос о

том, не является ли скорость, обгоняющая световой луч, обратным

движением во времени, — все это захватывало Маяковского. Я редко видел

его таким внимательным и увлеченным. «А ты не думаешь, — спросил он

вдруг, — что так будет завоевано бессмертие?» Я посмотрел изумленно, пробормотал нечто недоверчивое. Тогда с гипнотизирующим упорством, наверное, знакомым всем, кто ближе знал Маяковского, он задвигал

скулами: «А я совершенно убежден, что смерти не будет».

Это — настоящее?..

В апреле 1927 года Маяковский посещает «Первую мировую выставку

межпланетных аппаратов и механизмов» (о ней мы упоминали в связи с

булгаковскими друзьями Земским и Ветчинкиным). Через несколько дней

«Командора» снова видят в доме №68 на Тверском бульваре — среди

диковинных экспонатов и странных людей. Десять тысяч человек побывали

на этой невероятной выставке. Вот что сообщала одна из московских газет:

«Посетители идут сюда как-то застенчиво, оглядываясь, словно боясь чтобы

не увидел кто и не осмеял. Только у немногих решительный вид, — так и

кажется, что этот человек пришел записываться для первого полета на Луну.

Впрочем, такие желающие и в самом деле были». Маяковскому показали

специальную тетрадь, в которой регистрировали кандидатов — по всей

форме, как на бирже труда!

В пьесе «Баня» изобретатель «машины времени» Чудаков объясняет:

«Волга человечьего времени, в которую нас, как бревна в сплав, бросало

наше рождение, бросало барахтаться и плыть по течению, — эта Волга

отныне подчиняется нам. Я заставлю время и стоять и мчать в любом

направлении и с любой скоростью». В сатирической пьесе такое разъяснение

кажется лишним, но оно совершенно необходимо, если нужно передать

объемность времени. Именно в шестимерном мире Бартини, где нет разницы

между субъективным и объективным, единственно возможная «машина

времени» — сам человек.

«Я почти могу поручиться, что в машине материализуется постороннее

тело», — говорит Чудаков. «Постороннее тело» возникло и оказалось

«фосфорической женщиной» из будущего. Но вот что подозрительно: посланница 2030 года показывает мандат в виде древнего свитка! С собой

она берет только избранных — «хорошие экземпляры людей».

Куда же на самом деле возвращается фосфорическая женщина и каких

людей она отбирает? «Летящее время сметет и срежет балласт, отягченный

хламом, балласт опустошенных неверием». Неверие — во что?.. Обратите

внимание на ту сцену, где уверовавшие в Чудакова (чудо!) люди мучительно

затаскивают по лестнице его «аппарат» — тяжелый и раскаленный, как

кухонная плита. Это и есть символические весы, на которых взвешивают

достойных: «Смотри, ты призаметил эти две линейки, горизонтальную и

вертикальную, с делениями, как на весах?»

Чудо, крест и Голгофа?

…Через три месяца после премьеры «Бани» Командор кончил жизнь

самоубийством. Некоторые исследователи видят здесь руку ОГПУ — только

на том основании, что обстоятельства его смерти не вполне ясны. Это

кажется маловероятным: если бы пролетарский поэт действительно мешал

государству, его ликвидацию обставили бы как несчастный случай. Но можно

представить ситуацию, при которой Консерваторы принимают Маяковского за

кого-то другого и выключают его из Игры. Бартини возвращается в столицу

сразу после гибели поэта.

19. ТЕЛО РА

Третье действие «Бани» предваряет ремарка: «Сцена — продолжение

театральных рядов». Иначе говоря, по ходу пьесы мы, сидящие в театре, видим на сцене другой театр и других зрителей, которые видят пьесу с теми

же персонажами. Вселенская матрешка. Маяковский подсказывает, что наш

мир —тоже чей-то спектакль, плод воображения невидимого режиссера:

«Мужской свободный состав, сбрасывайте воображаемые оковы, вздымайтесь

к символу солнца. Размахивайте победоносно руками. Свобода, равенство и

братство, симулируйте железную поступь рабочих когорт. Ставьте якобы

рабочие ноги на якобы свергнутый якобы капитал. Свобода, равенство, братство, делайте улыбку, как будто радуетесь. Свободный мужской состав, притворитесь, что вы — „кто был ничем“, и вообразите, что вы — „тот станет

всем“. Взбирайтесь на плечи друг друга, отображая рост социалистического

соревнования…». И еще полстраницы в том же духе — на грани

саморазоблачения. После этого как-то не очень веришь поэту, сказавшему в

интервью «Литгазете», что идея пьесы — «борьба с узостью, с делячеством, с

бюрократизмом, за героизм, за темп, за социалистические перспективы».