Александр Мартынов - В заповедной глуши

• Название: В заповедной глуши
• Автор: Александр Мартынов
• Жанр: Прочие приключения

Четвёртая и пока последняя книга цикла «В заповедной глуши». Помните! Мир, который описан тут — СУЩЕСТВУЕТ рядом с вами и может за вами придти.

---

Вот — тема Беглеца. Шаги — то торопливые, но осторожные, то бешеный бег… А вот — слёзы, падают мальчишеские слёзы… и трещит, мечется пламя над развалинами… И — испуг, одиночество… а потом — взрыв, бунт: я человек, гады!!! Не троньте, я человек!!! Бег, бег, бег, звуки наталкиваются друг на друга, торопятся…

Тема Вальки. Спокойная, весёлая, солнечная музыка, только чуточку с диссонансом, с недоумением — откуда в мире грязь? Вступают фоном линии де ла Роша — мужественная и резкая — и Игоря Игоревича — наивно-беззащитная, но в то же время непреклонная… а вот Отец и Мать, и все темы сливаются, звучат… а потом — короткий взрыв, звуки сыплются каскадом… И в одиночестве снова плачет мальчишка, только плачет совсем растерянно, он один и ему плохо и страшно…

Приближается тема Беглеца. Две горькие темы сплетаются… и… и вот странность: они словно бы веселеют. «Ты и я — уже двое, брат…» А кругом — шумы, гул, голоса равнодушного мира. Но их неожиданно отсекает величественный голос Пущи…

Валька отбросил карандаш и с испугом уставился на лист. Проиграл несколько тактов и закусил губу. Это он написал? Так что же, это оно и есть… вдохновение?!

Пиши, услышал он властное. Облизнул губы и тихо сказал:

— Да. Да, я буду… я сейчас…

…Леший — суровый марш, но с элементами чего-то весёлого и в то же время горького. А вот — Михал Святославич, его тема органично вплетена в Голос Пущи, и тот же Голос покрывает общую тему Беларуси. В нём — надежда и мощь. Шумят деревья, шумит идущая буря, рождается где-то вдали очищающий вихрь… Воет волк. Но это не волк, это Сережка Кайда вышел в бой против разрушителей, и он — тоже Пуща. Пуща вобрала всё, нет силы, способной встать на пути этой мощи. Темы Беглеца и Вальки теряют последние оттенки растерянности и безнадёжности. Теперь они тоже — бойцы, теперь и им есть, за что сражаться, они понимают это…

…Валька задумался. Размашисто написал по верху листа:

ДЕТИ ОДНОЙ МАТЕРИ(пьеса для рояля) — и отшвырнул карандаш, шумно дыша. Неверяще посмотрел на листок, положил его на пюпитр. И подписал ниже:

Посвящается Море Лаваль

* * *

… — Семь!

— Йаааауууу… — затих где-то внизу, в пропасти, трусливый последний вопль сорвавшегося подранка.

— Аллаааа… аллаааа… — ответили ему горловые завывания, заглушаемые очередями «узи».

Крымское солнце жгло по-летнему. По-летнему шумело море, и далеко-далеко шёл равнодушный белый теплоход, с которого, конечно, не было видно происходящее на скалах яйлы[81].

На горячих камнях тут и там лежали не меньше полутора десятков трупов и раненых в турецких камуфляжах и зелёных головных повязках. Но ещё больше двадцати, строча из «узи», пробирались перебежками и петлями выше по склону, где почти над самым обрывом лежали за каменными глыбами в нескольких метрах друг от друга тоже одетые в камуфляжи худой мужчина лет сорока и огненноволосая четырнадцатилетняя девчонка. Мужчина левой рукой зажимал чёрный и мокрый бок, держа наготове тяжёлую «гюрзу». У девчонки в руках был зажат компактный «гепард». Вот она приложилась, дала короткую очередь…

— Иииии! — завизжал кто-то.

— Восемь! — прозвенел ликующий голос. Потом послышался смех и выкрик: — Го бра-а!!! Го бра-а-а-а!!![82] Дядя Олег, у меня всего семь патрон…

— Мора, — мужчина повернулся к ней и улыбнулся спокойно и ласково. — Дочка. Прыгай в море. Давай. Я прикрою.

— Не! — она мотнула головой. — Я с вами! Го бра, го бра!!! — её «гепард» снова плюнул короткой очередью, и ещё кто-то покатился — даже не взвыв, от головы шваркнуло крошевом, сорвало повязку…

— Прыгай в море, — мужчина не приказывал. — Я прикрою. Мне уже всё равно. А тебя ждёт тот мальчик. Он ждёт, понимаешь?

Глаза девчонки потемнели, рот приоткрылся. Снизу слышался стук камней и унылые вопли.

— Пять патрон, — девчонка бросила мужчине «гепард». Глаза её наполнились слезами. — Дядя Олег…

— Прыгай! — с силой сказал он. — Живи, дурочка! Живите оба! И… — он отвернулся и стал, вынимая из кармана бумаги, рвать их и складывать перед собой. Он уже не обращал внимания на Мору.

Несколько секунд девчонка смотрел на него, кусая губы. Потом вскочила, вихрем пронеслась десяток метров до обрыва и прыгнула вниз, не останавливаясь, с криком:

— Ва-лан-та-а-айннн!!!

…Светловолосый человек, держа у плеча тяжёлую английскую снайперку «супер магнум», удобно сидел между камней. Толстый ствол винтовки лежал в расщелине, локоть упирался в колено. Оба глаза человека были широко открыты — и тот, который не прятался в прицеле, вдруг слегка сузился…

… Перескочив через убитого в висок мужчину, из руки которого так и не выпала «гюрза», светловолосый человек подскочил к обрыву, грубо растолкав гомонящих и палящих вниз из своих «узи» татар. Далеко внизу и впереди размашисто плыла, то и дело ныряя, девчонка. До неё было метров четыреста уже — расстояние не для «узи», и солнце горело на рыжих волосах.

Не говоря ни слова, человек набросил на локоть петлю винтовочного ремня.

Встал плотнее.

Ствол качнулся и замер, как часть статуи.

Слегка сузился левый глаз…

…Несколько секунд человек ещё смотрел в прицел на то место, где скрылась поднятая рука. Потом бросил татарам по-русски:

— Этого убрать, — кивнул на лежащего мужчину. Сам присел рядом с трупом, сгрёб клочки бумаги, отодвинув зажигалку. Перебрал их. И, усмехнувшись углом жёсткого рта, достал мощный радиотелефон. — Да. Да, я. Да, в порядке. Свясьцы. Ельжевский.

— В Лондоне вас ждут люди, — пульсировал в телефоне холодный голос, искажённый расшифровкой скрэмблера[83]. — Срок подготовки — месяц. Всех, кто будет обнаружен на кордоне, доставить в Латвию. Исполняйте…

— Да, — ответил человек и сел на камень, поставив винтовку между колен и скучно глядя на суетящихся татар. Этих выродков он презирал. Когда они вырежут русских и хохлов на этой земле, то настанет и их черёд. Они неизбежно свалятся в рабовладельческую дикость, болезни, грязь — и надо будет лишь ускорить процесс… А пока — пусть работают.

Ему вспомнились стихи, читанные ещё в колледже. Как там было…

Нам всё равно, в какой стране
Сметать народные восстанья…
И нет в других, как нет во мне,
Ни жалости, ни состраданья…
Вести отсчёт — в каком году —
Для нас ненужная обуза…

Он улыбнулся и подумал, что надо бы искупаться сегодня.

30

— Хо-лод-но-о-о!!! — радостно завопила Алька и нырнула, оставив над поверхностью воды разбегающийся круг.

— И-ди-от-ка-аААА!!! — взревел Витька, следом за ней рухнув в майскую воду под злорадный хохот разлёгшегося на теплом по-летнему майском песке Вальки. Алька, вынырнув, зафыркала, замотала волосами и звонко крикнула:

— Глядите, воин — сидит под кустом, да воет!

— Не куплюсь, не ждите, — невозмутимо ответил Валька, переваливаясь на живот. Ему вдруг стало грустно. Год. Он уже год здесь. И это был хороший год, но даже в самой мысли о том, что это был хороший год, проглядывало что-то кощунственное. А потом всплыла другая мысль — что скоро будет лето, и Мора… Валька даже не думал, что она может не сдержать слова.

А мать и отец уже год в тюрьме. И Михал Святославич молчит…

Май. На гирловских полях уже вовсю идёт сев, зацвели сады и скоро лето.

— У меня через два дня день рождения, — сказал Валька, садясь. Витька, карабкавшийся по песку на четвереньках с явным намерением отряхнуться на друга, замер:

— Правда, что ли? — Валька кивнул. Витька сел рядом на песок и грустно сказал: — А я не помню, когда у меня.

— Серьёзно?! — теперь уже изумился Валька. — Ты же не маленький был…

— Не помню… — Витька пожал мокрыми плечами. — Правда.

Валька ошарашено замолчал. Такого он себе и представить не мог. Алька, выбравшаяся на песок тоже, встревожено посматривала на мальчишек, потом спросила:

— Вы чего?

— Вить… — Валька обнял Витьку рукой. — Слушай. Я что тогда предлагаю. Давай будем праздновать вместе, если уж ты не знаешь, когда твой!

— В смысле? — не понял Витька. Валька вздохнул:

— Ну что тут непонятного? Мой день рождения — твой день рождения. Всё такое прочее. Любовь. Морковь. Roval an roval, thand an thand[84]…

— Точно! — Алька наконец врубилась в тему. — И весь наш отряд…

— Останется по домам, — мягко сказал Валька. — Извини, Аль.

— Ладно, — Алька не обиделась, только печально вздохнула, а потом подмигнула: — Но подарок мы вам всё равно приготовим!

— Кто бы сомневался… — опасливо пробормотал Витька…

… — Зайдём на кладбище? — предложил Витька. — Крюк-то плёвый.

— Пошли, — согласился Валька. Они свернули перед мостом на тропинку вдоль берега. — Только давай обуемся, неудобно.