Александр Мартынов - В заповедной глуши

• Название: В заповедной глуши
• Автор: Александр Мартынов
• Жанр: Прочие приключения

Четвёртая и пока последняя книга цикла «В заповедной глуши». Помните! Мир, который описан тут — СУЩЕСТВУЕТ рядом с вами и может за вами придти.

---

То, что Михал Святославич идёт к нему, Валька почувствовал издалека, но не пошевелился. Лесник подошёл, встал рядом, опираясь на перила. Сказал негромко:

— Завтра Витька возвращается.

— Да, я знаю, — отозвался Валька. — Хорошо…

— Послушай, — Михал Святославич говорил негромко, но резко. — Ты сам на себя не похож — это понятно. И всё-таки…

— Дядя Михал, — прервал его Валька, садясь на перила, — извините… Через год, даже меньше, мне будет шестнадцать… Витька наверное останется с вами. У него тут Алька и вообще. А мне… Может быть, вы найдёте мне работу? Такую, какая была у Моры? Или считаете, что я не справлюсь?

— Почему, справишься… — не стал возражать Михал Святославич. И посмотрел в лицо мальчишке. — А родители?

— Они не вернутся, — устало ответил Валька. — Ясно же, что они не вернутся, и хватит уже этих детских игрушек… Я хочу… вы понимаете, чего я хочу. А к вам, если вы позволите, я буду приезжать отдыхать.

— Ну что ж… — Михал Святославич несколько раз стукнул кулаком по опорному столбу. — Что ж, мне нечего возразить… Когда тебе исполнится шестнадцать, поедешь на юг. Думаю, что тебе найдут полевую работу. Или если хочешь — можешь стать инструктором. У тебя получится.

— Нет, инструктором я не хочу… — медленно ответил Валька. — Спасибо, дядя Михал.

— Не за что, — покачал головой лесник. — Хорошо уже то, что ты не сбежал… И ещё. Подумай. Крепко подумай, Валентин. Может быть, ты хочешь отомстить — и погибнуть?

— Даже если и так? — с прежней бесконечной усталостью отозвался Валька. — Мне пятнадцать, а кажется, что я прожил сто лет. Сто невероятно тяжёлых лет, дядя Михал…

— И я об этом же, — ответил Михал Святославич. — Кажется, но ты их не прожил. Поэтому подумай. Я не о твоём решении. Я о том, что ты собираешься делать там.

34

Валька сидел на крыше.

Было тепло и дул лёгкий ветерок, приятный такой. Он очень подходил к звёздному небу, и к крыше, и к ночи, и к настроению Вальки.

Эта в общем-то лунатическая привычка появилась у Вальки недавно. Он выбирался из дома и час-два проводил то на крыше, то на дереве неподалёку от кордона. Великолепно помнил, что с ним было — и не имел ничего против. В конце концов, это его личное дело.

Иногда он подолгу рассматривал свой медальон. И в такие минуты ему казалось, что есть нечто неправильное в смерти Моры. Нет, смерть каждого хорошего человека — неправильна. Но в этом была какая-то особая неправильность. Потом наваждение проходило.

Витька несколько раз спрашивал, что происходит. Он видел, как изменился его друг. И понимал — это неизбежно. Но молчать не мог — а вот Валька как раз отмалчивался со странноватой улыбкой, от которой пропадало желание разговаривать и мороз бежал по коже. И Михал Святославич старался лишний раз не заговаривать с Валькой. Для него всё уже было сказано — и сделать он тоже ничего не мог, потому что слова в данном случае не имели смысла.

Валька всё это понимал. И думал сейчас, что кордон мог бы стать для него домом, как стал домом для Витьки и, похоже, когда-нибудь станет домом для Альки. Но — не судьба… У него не будет дома. И эта мысль казалась не такой уж и страшной, почти обыденной. У него будет дело. И всё-таки де ла Рош был прав. Есть те, чей путь, чей смертельный бег по лезвию меча — одинок.

Он привалился спиной к чердачному окну. И, задрёмывая, подумал, что ему и этого не хочется — а хочется, чтобы всгеда-всегда-всегда была рядом Мора.

Это было его последним сознательным желанием.

* * *

Тёплый ветер гладил щёки. Сухо пахло травяной пылью, стрекотала по сторонам выложенной серо-жёлтым камнем дороги насекомая мелочь. В белом небе размытым пятном пылало солнце.

Валька узнал место. И не удивился, не испугался. Хотя понимал, что это уже не сон. Ну — уже не совсем сон.

— Что ж… — сказал он. Переступил кроссовками по камню. И зашагал — неспешно, прогулочным шагом, ни о чём не думая, даже не глядя по сторонам, где перекатывались плавные волны высокого ковыля.

Он не смог бы сказать, сколько шёл. Наверное, долго. Просто вокруг ничего не менялось. И в этой неизменности было усыпляющее спокойствие, от которого вспомнились строки Макаревича — их любил отец…

— Когда поднимались травы —
Высокие, словно сосны —
Неправый казался правым
И боль становилась сносной…

Вся прошлая жизнь стала стремительно отдаляться — словно Валька не просто шёл по дороге, а и правда уходил от прошлого. И даже самые тяжёлые моменты вспоминались просто с грустью. Несколько раз он садился, отдыхал, глядя в небо. Несколько раз — ему чудились чьи-то шаги и голоса. Но вокруг было пусто.

Солнце перевалило через зенит и стало садиться — всё ближе и ближе к травам. Но Валька знал, как долог летний закат и не торопился устраивать ночлег. Временами он только думал, что надо проснуться — но тут же спрашивал себя: «Зачем? Тут хорошо…» — и шёл дальше.

А когда солнце коснулось нижним краем высоких метёлок и хор в траве зазвучал особенно отчётливо — Валька увидел мальчишку[91].

Он сидел на обочине, обхватив кольцом рук широко расставленные колени и смотрел, как подходит Валька. Наверное, был чуть помладше — но плечистый, загорелый, с выжженными до бронзового цвета тёмно-русыми волосами, сероглазый. Одетый в простую серую рубашку, темные штаны, босиком — не вообще, сапоги — тонкие, шевровые, но пыльные до свинцового цвета — стояли тут же и на них сушились разостланные портянки. И, когда Валька подошёл ближе, то увидел над самыми бровями параллельный им тоненький белый шрам.

— Привет, — сказал Валька, подходя вплотную и садясь на траву. Мальчишка кивнул. Валька с наслаждением сбросил кроссовки, стянул носки и вытянулся на ковыле, глядя в небо.

— Я Сашка, — как ни в чём не бывало, сказал мальчишка.

— Валька, — чуть повернул голову Валька.

— Ты Серёжку не видел? — без особого беспокойства спросил Сашка.

— Кайду? — почему-то спросил Валька. Сашка покачал головой:

— Не… Яшкина. Он младше меня. Светленький такой…

— Не видел, — вздохнул Валька. — А что, потерялся?

— Придёт… — ответил Сашка. — А ты кого ищешь?

— Никого, — ответил Валька. Сашка усмехнулся взрослой улыбкой:

— Так не бывает… Здесь все кого-то ищут или куда-то идут. Или ты идёшь?

— Я ухожу, — просто ответил Валька и сам удивился своему ответу. Но повторил, оценив сказанное: — Я просто ухожу. Устал… Ничего, что я подсел?

— Да ничего, конечно… С войны?

— С войны, — отозвался Валька и снова сам удивился: почему он так сказал? Но и этот ответ был правдой, и он не стал поправляться.

— Ты ведь живой, — не спросил, а уточнил Сашка. Валька кивнул. — Может, зря торопишься? Думаешь, где-то будет лучше?

— Не знаю, — равнодушно ответил Валька. И спохватился: — Я живой, а ты, что, ты?..

— Меня в двадцатом расстреляли, — беспечно ответил Сашка. — Чекисты… А Серёжка в девяносто втором погиб. В Молдавии…

— У одного моего… друга друг — ну, его друг — тоже погиб в Молдавии, — сказал Валька, ничуть не удивившись ответу. А вот Сашка удивился:

— Так у тебя остались друзья? Зачем же ты тогда… О, Серёжка идёт.

Валька невольно повернулся в ту сторону, куда подался улыбнувшийся Сашка. И поймал себя на том, что заулыбался тоже.

По дороге к ним шагал, размахивая рукой, мальчишка лет двенадцати. Худенький, с растрёпанными светлыми волосами, тоже загорелый, в серой майке, шортах и босиком. Сандалии нёс в руке. Мальчишка улыбался.

И почему-то становилось ясно, что он такой же, как его улыбка — открытый и честный.

— Наконец-то, — проворчал Сашка. — Ты где ходишь?

— Не ругайся, Саш, — попросил мальчишка, бросая в траву сандалии и скользнув любопытно-дружелюбным взглядом по Вальке, который так и полулежал — с улыбкой. — Я правда хотел пораньше. Но так такой караван, понимаешь, там сто-о-олько всего! — он округлил и без того большие серые глаза с золотистыми искрами. — Я прямо уйти не мог! — он непринуждённо плюхнулся в траву и задрал ногу на ногу. И продолжал рассуждать: — Там жонглёр один говорит: кто сможет, как я — семь ножей в воздухе чтобы крутились — тому половина выручки. Тогда я говорю: я попробую…

— Ну и ты, конечно… — Сашка покачал головой.

— Ну и я конечно! А чего он так говорит, как будто один на всех Гранях всё умеет? Говорю: «Вы давайте мне их по одному кидайте, а я буду подхватывать и жонглировать…» — Серёжка задумался и добавил: — Он платить не хотел. Говорил, что я мало жонглировал. Ну, по времени.

— Ты с ним ничего не сделал? — серьёзно спросил Сашка. Серёжка замотал головой:

— Не. Там люди зашумели, он и тряхнул кошельком. Вот!