Александр Адабашьян - Транссибирский экспресс

• Название: Транссибирский экспресс
• Автор: Александр Адабашьян
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1981

В книге рассказывается о советском разведчике Касымхане Чадьярове, который, действуя в Харбине в 1927 году, сумел предотвратить опасную политическую провокацию японских милитаристов, направленную на подрыв международного авторитета молодого Советского государства.

---

Следствие продолжается».

На другой странице был помещен портрет человека средних лет. Подпись гласила:

«Кано Сакаи займет в правительстве место погибшего Камато Куроды».

Иохан Штольц сложил газету, сунул в карман своего фартука.

— Это нехорошо, — вздохнул он.

Простодушный владелец «Водопада» очень удивился бы, если бы ему сказали, что события, происшедшие в токийском предместье, самым прямым образом изменят жизнь соседнего кабаре. Более того, в этой перемене таинственно примет участие старое, но очень ценное зеркало, перед которым Иохан Штольц каждое утро расчесывал свою рыжую шевелюру.

 

А напротив кафе Иохана Штольца находилось кабаре «Лотос». С его вывески улыбался китаец в балетной пачке. Надпись на английском, китайском и русском языках гласила:

«ВЕСЕЛЫЙ ФАН ЮЧУНЬ НЕ ПРОЩАЕТСЯ С ВАМИ!»

В то утро, когда Штольц узнал о гибели Куроды, возле стеклянных дверей «Лотоса» грелся на солнышке директор-распорядитель кабаре. Звали его Ильей Алексеевичем, прозвище у него было Шпазма, а фамилии никто не знал. Никто бы не сказал, как и когда появился он в городе, сам о себе Шпазма рассказывал, что стал жертвой жестокой аферы, но в подробности не вдавался. Как и в самом слове-прозвище «Шпазма», было что-то в Илье Алексеевиче неуловимое, скользкое. Возможно, это ощущение рождалось оттого, что, разговаривая с Ильей Алексеевичем, собеседник с трудом мог встретиться с ним взглядом, а пожатие его мягкой, влажной руки вызывало неприятное ощущение.

Вот и теперь он не удостоил даже поворотом головы тихо подошедшего молодого человека.

— Разрешите, Илья Алексеевич, я позанимаюсь до репетиции, а то пальцы совсем костенеют...

— Играй, — кивнул Шпазма, щурясь от солнца. — Только тихо: хозяин спит.

Молодой человек поклонился и прошел было в дверь, но Шпазма окликнул его. Тот остановился и выжидающе посмотрел на распорядителя, словно ожидая какой-то неприятности.

— Собственно, это совет... просьба... — медленно, растягивая слова, сказал Шпазма. — Вы к инструменту прямо, а то все через кухню норовите.

— Да оставьте вы меня в покое! — внезапно вспылил музыкант. — Как вам не стыдно! Что, я вас объедаю, что ли? Нашли игрушку!

Он хотел что-то добавить, но лишь выдохнул шумно и, хлопнув дверью, исчез.

В кабаре в этот час было прохладно. Углы небольшого зала, в центре которого возвышалась сцена, тонули в темноте, и темнота эта казалась особенно густой из-за ярких солнечных полос, протянувшихся от окон до середины зала. У дальней стены размещался бар, мерцали в полутьме стаканы на подносах. Стулья стояли на столах ножками вверх — шла уборка.

Анфиса, нестарая еще женщина, подоткнув подол, мыла полы. Завидев музыканта, она широко улыбнулась:

— Здрасьте, Алексей Николаевич!

Пианист ответил невнятно, быстро поднялся на сцену.

На крышке рояля спал бывший штабс-капитан Лукин. Официально он не числился в штате кабаре, но мало-помалу прижился, выполнял разную работу, ничем не гнушался и крепко пил. Он не походил на тех белогвардейских офицеров, которые собирались по вечерам в «Лотосе»: никого не винил в поражении контрреволюции в России и не считал себя «проданным и преданным». Возможно, он уже смирился со своей судьбой, а может, считал ее справедливой и единственно верной. Напивался он обычно к вечеру и тогда либо тихо сидел на кухне, глядя в одну точку, либо устраивался на заднем дворе, за ящиками от бутылок, — чертил что-то прутиком на земле.

Но иногда на него нападало: Лукин куражился. Случалось это нечасто, но заканчивалось всегда скандалом. В таких случаях он, развязно улыбаясь, входил в зал кабаре, подсаживался к столикам, хлопал посетителей по спинам и говорил гадости. В такие минуты Лукина боялись — остановить его, сдержать было невозможно. Кончалось все дракой. Вернее, кончалось тем, что Лукина били. И когда его били, он улыбался, словно получал удовольствие.

Но Лукин мог не пить и целую неделю, становился добрым, тихим, умным, приветливым человеком. Знавшие его таким многое прощали ему. Подошедший к роялю пианист стал тормошить бывшего штабс-капитана:

— Вставайте, вставайте, Лукин!

— Его вчера эти... в черных-то рубашках, опять отделали, — громко и весело сказала уборщица. — Не знаю, как жив-то остался... Хорошо, полиция вовремя приехала, а то бы все разнесли.

— О господи! — простонал пианист, садясь за рояль. — Когда это кончится!

— А когда вернемся, тогда и кончится, — весело ответила уборщица. — Я все князя-то своего, Сергея Александровича, зову обратно, а он молчит, боится. А чего бояться? Хуже-то не будет. Я как мыла полы в его имении, так и здесь мою. А вот он у плиты теперь, весь день на кухне. Там у него, в Саратове-то, три повара прислуживали, а тут — сам повар. Китайцев поганками кормит.

Пианист горько усмехнулся, покачал головой. Потом посмотрел на спящего, и вдруг бессильная ярость захлестнула его.

— Да встань же ты с рояля, скотина! — срываясь на дискант, заорал он и ударил несколько раз по клавишам.

Лукин не пошевелился.

 

В тот же час Вера Михайловна Филимонова, хореограф-репетитор кабаре «Лотос», шла своей прыгающей походкой по улице, не близкой к Сиреневой, и сердилась, что идти еще далеко.

Вере Михайловне было уже за пятьдесят, но она тщательно следила за собой, как бы трудно ей это ни давалось. В Харбине она появилась незадолго до революции, приехала не одна, а с дочерью Катей, миловидной барышней лет двадцати двух. Прошло совсем немного времени, и Вера Михайловна открыла косметический салон, вышла замуж за педагога, и жизнь ее потекла плавно и хорошо. Но длилось благополучие недолго.

Скоро в городе появился бывший муж Веры Михайловны, офицер-артиллерист, от которого она, как всем было известно с ее слов, сбежала по причине лютого его характера. Появление свое артиллерист ознаменовал тем, что разгромил заведение Веры Михайловны. Педагог, опасаясь за свою жизнь, спрятался у родственников; Вера Михайловна с дочерью прятались у подруги. Вскоре выяснилось, что незадолго до того, как Вера Михайловна сбежала от артиллериста, у того умерла тетка и оставила ему довольно большое состояние. Вера Михайловна уговорила мужа держать деньги дома, объясняя это смутными временами, он послушался, а через несколько дней жена исчезла, забрав из дома все, что только было возможно.

Как артиллеристу удалось найти Веру Михайловну в Харбине, сказать трудно, но, на ее счастье, его интересовало не столько возмездие, сколько деньги. Артиллерист быстро подружился с педагогом и вместе с ним ликвидировал салон Веры Михайловны — они забрали ценности и скрылись.

Вера Михайловна решила начать все сначала, попыталась повыгоднее выдать дочь замуж, но ее затея после нескольких попыток провалилась: мужчины, на которых распространялись надежды Веры Михайловны, почему-то предпочитали других невест. В конце концов Вера Михайловна была вынуждена устроиться хореографом-репетитором в кабаре «Лотос», а дочь ее Катя встала за стойку бара в том же заведении.

То утро началось для Веры Михайловны крайне неудачно. Катерина опять не пришла ночевать, в доме не оказалось хлеба, и позавтракать пришлось кое-как. А кроме того, она спешила на репетицию и села в трамвай, в котором ей помяли платье и отдавили ноги. Пришлось сойти за две долгие остановки до «Лотоса». Всю остальную дорогу она перебирала в уме, кто бы мог быть виноват в ее несчастье.

«Проклятый мандарин! — распаляла себя Вера Михайловна, имея в виду хозяина кабаре. — Кормит еле-еле, а репетируем чуть ли не с рассвета... Набрал дур, никто танцевать не умеет...»

— Что за жизнь! — хрипло воскликнула она, едва успев переступить порог кабаре. — Трамвай в этом проклятом городе один, народу тьма, отдавили ноги. Как теперь репетировать?.. Что вы сидите? — набросилась она на уныло сидевшего у рояля музыканта. — Дожидаетесь, пока проспится этот хам?

Прыгающей походкой она быстро прошла через зал, взлетела на сцену, приподняла крышку инструмента. Безжизненное тело Лукина плавно соскользнуло с полированной поверхности и грохнулось на пол.

— Разыгрывайтесь, — обернулась Вера Михайловна к Алексею, — нечего сидеть!

Алексей с готовностью кивнул и сыграл мудреный пассаж.

Охая и ругаясь, Лукин с трудом поднялся. Он был небольшого роста, с помятым, опухшим лицом, в потертом пальто.

— Как долетели? — саркастически улыбаясь, спросила Вера Михайловна.

Лукин не ответил. Он уселся на краю сцены, покачал головой, потом просипел:

— Видела бы это мама...

Вера Михайловна засмеялась. Она была рада любой возможности одержать хоть какую-нибудь, хоть совсем маленькую победу над язвительным Лукиным. Эти небольшие радости давали надежду, что силы еще не иссякли, что жизнь как-нибудь да сложится.

Лукин сказал:

— Я имел в виду вашу маму.

— А при чем здесь моя мама?