Игорь Тарасевич - Императрица Лулу

• Название: Императрица Лулу
• Автор: Игорь Тарасевич
• Издательство: Издательство «Пальмира»
• Жанр: Эротика
• Год: 2002
• ISBN: 5-94957-004-9

Это очень мужской роман, по жанру одновременно и любовный, и авантюрный. Автор живо рассказывает о поисках счастья и похождениях императрицы Елизаветы Алексеевны, жены Александра I. В романе предлагается совершенно необычная версия её участия в определяющем для русской истории XIX века событии — убийстве своего свёкра Павла I.

Некоторые эпизоды и персонажи романа могут не соответствовать историческим.

---

Чарторыйский молчал, не зная, что ответить; нынче он оказался ввязанным в обстоятельства, в которых ему не сносить головы; только потрясение, недавно испытанное, не дало ему возможности выпутаться и сейчас: слушать Александра Павловича в его, Чарторыйского, положении было решительно невозможно, но не слушать великого князя тоже было невозможно. Поляк начал неудержимо бледнеть, губу закусил, слушая.

— Я, князь, совершенно не разделяю воззрений и принципов правительства и двора, далеко не оправдываю политики и поведения свой бабки Екатерины. Бог ей судья! Я… порицаю её принципы. Я всегда был на стороне Польши, князь. Всегда, всегда был на стороне Польши. Мое слово! Всегда был на стороне Польши и её славной борьбы! — он вновь обернулся и сделал рукою, караул отстал. Теперь они шли тыльной стороною сада, по-прежнему под ручку, как шерочка с машерочкой. Сюда действительно не долетали звуки с улицы, и зелень образовала живой зелёный коридор, за которым, казалось, могла оказаться лишь новая зелень, а за нею — ещё другая зелень, как в лесу. Несколько времени прошли в молчании, пока он не сказал:

— Костюшко — великий человек.

Поляк глотнул столько воздуху, сколько не могло поместиться в лёгких. Да, Сибирь. Теперь его, несомненно, ждала Сибирь или Петропавловская крепость, в которой сейчас страдает пан Тадеуш, потому что будущий наследник Екатерины не может всего этого говорить. Zdechtpies![78]Чарторыйский стал совсем бледен и теперь улыбался одним углом рта — неестественною и недоброй улыбкой, обнажающей один клык.

— Я, признаться вам, ненавижу деспотизм — везде, в какой бы форме он ни проявлялся. Я люблю свободу, которая должна принадлежать всем людям, решительно всем людям, — продолжал Александр как ни в чем не бывало.

— Ваше Высочество, Франция… — мысль перелетела, потому что «liberte, egalite, fraternite» у всех уже навязло в зубах.

— И всегда чрезвычайно интересовался Французской революцией. Возможность преобразований… И даже более — возможность выбора. Сейчас, окидывая мысленным — вы понимаете меня? — окидывая мысленным взором правление бабки, я не могу не глядеть в следующее правление, в то правление, которое вскоре будет ниспослано России… На протяжении многих дней я слежу за событиями, связанными незримой, но прочнейшей нитью, нитью, которая крепче каната, князь Адам. Крепче цепей.

Александр сунул руку за хвост сюртука, вытащил платок и вытер со лба лёгкий пот; пот выступил, хотя не было жарко — выступил пот на начинающем уже лысеть лбу, словно бы всё, что сейчас говорил великий князь, говорил он с величайшим трудом. Зелень продолжала шелестеть на ветру; Чарторыйский вдруг тоже почувствовал необходимость вытереть пот со лба; оба совершенно одинаковым движением промакнули себя, сходство в жестах доказывало сходство в мыслях, желаниях и отношениях к людям, — в частности, к женщинам; такой вывод сделал бы сейчас любой физиономист, глядя на парочку в Таврическом. Так что Лулу действительно найдет в кавалергарде вполне адекватную замену. Александр взял выбранную кандидатуру под локоток и почувствовал, как дрогнул этот польский локоток от невиданной и вовсе не предполагаемой коротости с будущим императором. Александр, секунду пребывая в будущем, успел убедиться, что — да, все правильно, tresbon, bon, toutestparfait, vraimentmerveilleux, parfait;[79] тут же вернувшись обратно в настоящее, взял князя Адама под локоток.

— Я не сомневаюсь, что все мы прекрасно поладим.

— Да, Ваше Императорское Высочество.

— Говоря «все мы», я имею в виду ещё одного человека, князь. — На мгновение задумался, не в силах сказать открыто всё, что желал сейчас произнести.

Карета наконец-то совершила сложный манёвр поворота, словно бы фрегат в узком пространстве прибрежных шхер. Он подумал, что сам сейчас находится в точно таком же положении, словно бы шкипер фрегата, — ему необходимо было проявить одновременно и осторожность, и решительность.

— Ещё одного человека и ещё одну… как бы сказать… ещё одну категорию, которой так не хватает сейчас всем нам — государству, народу и самим правителям его. Вы понимаете меня, князь?

— Да, Ваше Императорское Высочество, — послушно повторил Чарторыйский, как попугай, решительно не понимая, куда клонит Александр Павлович. Теперь они медленно двигались по аллее в совершенной уже тишине — полк прошёл, карета уехала, грохоча по мостовой, хлопнула дверь караулки, и всё стихло; только молодая зелень шелестела под ветерком, они в совершенном одиночестве двигались по аллее; теперь уже всё — решил он, продолжая удерживать поляка под руку, теперь уже все располагало к совершенной откровенности. — Возможно, я понимаю, Ваше Императорское Высочество.

Александр подавил смешок. Да, поляк решительно годился. И никуда, согласно велению бабки, не денется из России. Это очень удобно, надёжно и постоянно.

— В государстве не хватает любви. Нам всем не хватает любви. О, это большая тема и тема не одного разговора, не правда ли? — не дал ему ответить, продолжая увлекать вперёд, они уже почти дошли до резной чугунной ограды; Таврический сад действительно оказался не столь велик, как ему хотелось бы представить; почти дошли до ограды, отступать далее было некуда. — Я желал бы, князь, чтобы все подданные России — я имею в виду подданных любых сословий, я желал бы, чтобы все подданные России жили в любви. В том числе и близкие мне люди… — тут он сделал неопределённый жест рукою, заметно затрудняясь; но уж начав, необходимо было продолжать, — близкие мне люди, лишенные любви, могут решиться на необдуманные поступки, когда как я желал бы направить их чувства во вполне определенное русло, князь. — Вздохнул и перекрестился на далекие купола: — О, Господи, прости меня, грешного, — словно бы простой мужик, произнёс сейчас. — Я желал бы иметь возле себя конфидента, вполне европейского человека — человека, во всех отношениях достойного. Тем самым, князь, династия обретёт будущего наследника мужского пола. Я не сомневаюсь, что мой ребенок родится мальчиком.

Династия обретет наследника, который укрепит и мои собственные позиции как ближайшего наследника престола. И тем самым мне тоже позволив жить в любви. — Дальнейшего он не собирался сейчас говорить, но что-то истинное и правдивое уже прорвалось в его сердце, и он произнёс совершенно искренне: — Лулу достойна самого настоящего счастья, и я готов на все, чтобы она обрела это счастье в детях.

Более не в силах выдержать этого разговора, Чарторыйский перелетел на несколько времени вперёд, в день, когда после поездки с государем Павлом Петровичем он должен был отправляться посланником в Сардинию, — смешная, номинальная должность; свёкор, не поднимая шума, пожелал отправить любовника своей невестки подальше от Петербурга, только-то и всего; Чарторыйский перелетел в тот день, когда Лулу приезжала к нему прощаться в его уединённый домик на краю леса в Павловске.

Она приехала одна — только бессловесный лакей стоял на запятках и старик кучер, вывезенный ею ещё из родительского дома, перебирал вожжи, глядя в хвосты лошадей. Тогда она и произнесла эти слова — уже после безумного единения друг с другом, как потом оказалось, последнего и навсегда, после всего — уже сидя в карете, когда он, полностью одетый, в парике и даже уже при шпаге, — тоже собирался через полчаса уезжать — тогда она и произнесла эти слова:

— Семейное счастье.

Он в смятении не ответил ничего тогда, молча стараясь запомнить каждую чёрточку любимого лица.

— На самом деле я более ничего не желаю.

В смятении ничего не ответил, поражённый, что женщина, по своим способностям рождённая управлять делами Европы и — только что, всего час назад, у него в постели вовсе, кажется, не помышлявшая о семейном счастье и о муже, забывшая обо всём, кроме страсти, произнесла эти слова.

— Прощай, мой милый. Прощай.

Он сам закрыл дверцу кареты; в окошко ещё было видно, как она накинула кожаный ремешок на запирающий изнутри дверцу крючок. Так стоял — неподвижно, пока карета окончательно не скрылась за ветками, и ещё некоторое время стоял неподвижно, не подозревая, что тот, тот, устроивший это свидание, тоже, перелетев, молча смотрел за ними обоими и тоже слышал слово «прощай». «А простишь ли ты меня, Лулу?» — подумал Александр.