Иван Поляков - Краснов-Власов.Воспоминания

• Название: Краснов-Власов.Воспоминания
• Автор: Иван Поляков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1959

Иван Алексеевич Поляков (1886–1969), генерал-майор Генштаба Русской императорской армии. Окончил Николаевское инженерное училище и два класса Императорской военной академии (в 1914 году). Участник Первой мировой войны. Во время гражданской войны воевал с Добровольческой Армией на Дону, был начальником штаба Донской армии. Выехал в Константинополь после победы большевиков, затем переехал в Югославию. Во время второй мировой войны был в непрерывном контакте с атаманом Красновым и генералом Власовым. После войны эмигрировал в Америку, умер в Нью-Йорке. Одна из самых интересных и еще совсем не исследованных до конца страниц русской истории: борьба генерала Власова и его армии с большевиками на стороне немцев в период Второй мировой войны. Поляков который не был участником Второй мировой войны, был непрерывно в контакте с обоими генералам с начала декабря 1944 года до марта 1945 года. Он пользовался их доверием и был в курсе всего, что касалось непростых отношений между генералом Красновым и Власовым. Беседы часто записывались автором, поэтому он приводит подлинный материал эпохи. Интереснейший материал, живое свидетельств одного из очень важных феноменов русской истории в эмиграции: власовского движения.

---

Миновав разные препятствия, мы перешли перевал и вечером 3-го Мая достигли село Кетчах, лежавшее уже на территории Германии (Австрии). Здесь, по указанию немецкого коменданта, нам отвели небольшой гастхауз. Две свободные в нем комнаты в первом этаже заняли Ген. Краснов, Д-р X. и Семен Николаевич. Все остальные, в числе около 30 человек, мужчины, женщины и дети, разместились в партере, в одной большой комнате, где, кроме столов и скамеек, никакой другой мебели не было. Сильно промерзшие, голодные и очень утомленные продолжительной ездой, мы немедленно завалились спать, использовав, вместо кроватей, скамьи, столы и пол.

Вся местность вокруг Кетчиха ночью освещалась кострами. То казачьи станицы, двигаясь в долину Дравы, делали ночной привал.

Вопрос с продовольствием людей и особенно с фуражем, стоял очень остро. Местные запасы, как я слышал, далеко были недостаточны, чтобы прокормить внезапно нахлынувшую казачью массу, а обозы с продовольствием где-то затерялись. Больнее и острее всего это почувствовало на себе мирное население. Но противодействовать насилию и установить порядок не было достаточно сил. Немецкий гарнизон оказался крайне малочисленным, казачьи полки где-то шли, а буянили станицы, будучи частично вооруженными.

Так прошло два дня. Мы были словно отрезаны от всего мира, не зная, что происходит вокруг нас. По слухам и, судя по растерянности немцев, можно было предполагать, что Германия уже капитулировала, но сказать это утвердительно никто не мог.

П. Н. Краснов все это время чувствовал себя плохо и не выходил из комнаты, а Семен Николаевич знал столько же, как и все остальные.

На третий день прибыл Доманов с несколькими чинами штаба и многочисленной свитой адъютантов, а с ним и Полк. В. Их прибытие до такой степени уплотнило нашу комнату, что занять место для спанья на полу, не говоря уже о лавке, считалось роскошью и расценивалось, как главный выигрыш в лотерею. За то вопрос продовольствия немного улучшился. Этому отчасти способствовал Полк. Б. Встретив какую-то небольшую немецкую команду, охранявшую продовольственный пункт, он ее разоружил, отобрал продукты и доставил их в штаб Дома нова. Ген. Краснов, узнав об этом, был глубоко возмущен и горячо осуждал действия Полк. В.

Не помню точно, 7-го или 8-го Мая, часов около 11 утра, когда я был на дворе, возле здания кто-то крикнул: «Смотрите, смотрите, английские танки.» В самом деле: между казачьими подводами, мирно их обгоняя, во двор въехало две малых английских танкетки. Из них вышли английские офицеры и кое-как. дали понять, что они желают видеть старшего начальника. В этот момент появился Доманов и все пошли в здание, в отдельную комнату. Такова была первая встреча стана Доманова с союзниками. Ни радости, ни восторга, а в одинаковой степени, ни удивления, ни неприязни или огорчения, никто не проявил. Такое безразличие, мне кажется, надо приписать тому, что все были убеждены, что именно так, а не иначе, это должно было случиться. Имело значение и то важное обстоятельство, что казаки, как раньше, так и теперь, в союзниках отнюдь не видели своего противника. Потому то появление их, в сущности, и не произвело особенного впечатления.

Казаки, обступив танкетки, с любопытством осматривали их. Они тыкали пальцами в гусеницы и делали свои своеобразные примечания. Шофера — англичане равнодушно, но свысока, смотрели па них и снисходительно угощали английскими папиросами, каковые тогда были большим лакомством. Никакого «пленения» казачьей группы или ее «сдачи» англичанам, о чем уже появились заметки на страницах русской печати, не было.

Я прошел к Петру Николаевичу и спросил его, видел ли он уже англичан. — Весьма спокойно он ответил утвердительно, добавив, «что ему еще неизвестна цель их приезда. Немного позднее, мы узнали, что английские офицеры интересовались численным составом казачьей группы и количеством лошадей. Видимо было намерение организовать снабжение довольствием и фуражом и тем самым предотвратить возможность дальнейших грабежей на этой почве. Англичане потребовали списочный состав всего стана Доманова и указали, чтобы казаки, не задерживаясь здесь, продолжали следовать дальше в район Лиенца.

С этого дня посещение английскими офицерами штаба Дома-нова участилось. Иногда они приезжали и по два раза в день. Я жил уже на частной квартире, но почти целый день проводил в штабе, интересуясь здесь новостями.

Два раза я был свидетелем, когда приехавшие английские офицеры[20], коверкая фамилию Краснова, спрашивали на ломанном русском языке: «Где Атаман Краснов?» Однако, услужливые адъютанты и переводчики Доманова делали недоумевающие лица и отвечали, что здесь есть только Атаман Доманов. Последний, уже оповещенный, торопился на зов, представлялся им и, затем, все шли для ведения переговоров в отдельную комнату. Возмущенный этим, я спешил слышанное мною передать С. Н. Краснову. Но сразу отыскать я его не мог, а когда находил, то было уже поздно. Кроме того, английским языком он не владел, а переводчики держали сторону Доманова.

Конечно, это становилось известным П. Н. Краснову. Но он, как я заметил, это сообщение не принимал близко к сердцу, хотя и осуждал такие поступки Доманова. В это время отношения между ним и Домановым были для меня далеко неясными. Они, как мне представлялось, приняли довольно странную и ненормальную форму, как следствие известного приказа Ген. Власова. Я не видел, чтобы Доманов посещал Петра Николаевича и разговаривал с ним, хотя они жили в одном этаже, не говоря уже о каких либо служебных докладах. Сам Петр Николаевич, в беседах со мной на эту тему не говорил, даже имени Доманова, вообще, не упоминал. Небольшой контакт с последним, скорее полуофициальный, поддерживал Семен Николаевич, временами разговаривая с Домановым.

При оценке этих взаимоотношений надо принимать во внимание, что если отпал такой важный фактор, как немцы, благодаря которым приказ Ген. Власова об устранении Ген. Краснова был поставлен под знак вопроса, то теперь сам собою устранился и второй фактор, т. е. Ген. Власов. Им на смену появился третий — англичане. Они поддерживали контакт только с Домановым, что он сам весьма ревниво охранял. Они вели с ним переговоры, ему давали нужные указания и тем самым, как бы, признавали его главным лицом в казачьей группе. Все это постепенно способствовало занятию Домановым, всеми правдами и неправдами, положения, совершенно независимого ни от Краснова, ни от Власова.

Вспоминаю, как однажды Петр Николаевич сказал мне, что хотел бы послать письмо командующему английской армией Ген. Александер, но не может найти верный путь, чтобы оно дошло по назначению. Написал ли он такое письмо и послал ли его и когда, я не знаю.

Согласно указанию англичан, штаб Доманова должен был переехать в Лиенц. Казачьи части и станицы надлежало разместить, как в городе, так и в ближайших его окрестностях. Накануне отъезда Доманова я встретился с ним и мы долго разговаривали. Он был в веселом настроении и полон радужных надежд на будущее. Доманов спросил меня, что я предполагаю делать. Я ответил, что пока остаюсь, в Кетчихе, где уже нашел себе комнату, а что будет дальше, знает один Господь Бог. Из дальнейшего с ним разговора я понял, что он, почти убежден, что казаки будут англичанами использованы для несения военной службы и, в смысле довольствия, приравнены к ним. Ни его несбыточные, с моей точки зрения, надежды, ни его доводы, не могли изменить мое крайне пессимистическое настроение;и я ему сказал: «Не сердитесь, Тимофей Ивнович, но на Вашем месте я бы отбросил эти иллюзии и поступил так: в особой докладной записке предложил бы английскому командованию полное разоружение полков и станиц, а также снятие военной формы и, во всяком случае, всех знаков воинского отличия. Затем, в виду огромной потребности в рабочей силе, для восстановления железных дорог и других объектов, доказал бы необходимость сформирования из казаков, под командой бывших офицеров, рабочие команды, с придачей каждой небольшого обоза и предложил бы англичанам использовать таковые по всей Австрии, как простую рабочую силу.»

— «Что Вы, что Вы, Господь с Вами,» — почти закричал он и замахал на меня руками. «Через две, три недели мы все будем на английской службе,» — добавил он. Я видел, что дальше убеждать его было бесполезно. Он страстно желал, во чтобы то ни стало, сохранить форму и был уверен, что казаки устроятся на военную службу.

Между тем, в это время, ежедневно в полдень, советское радио сообщало, примерно, следующее: «Еще до сего времени в юго-западной части Германии находятся вооруженные до зубов казачьи банды, каковые, по неизвестным нам причинам, вопреки обещания, до сих пор не разоружены и не подверглись заслуженной каре, как бандиты.» Такие радио-сообщения, на мой взгляд, не сулили ничего доброго и они, конечно, были известны и Доманову.