Ричард Уэст - Иосип Броз Тито. Власть силы

• Название: Иосип Броз Тито. Власть силы
• Автор: Ричард Уэст
• Издательство: Русич
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-88590-758-7;1-85619-437-Х

Книга британского писателя и журналиста Р. Уэста знакомит читателя с малоизвестными страницами жизни Иосипа Броз Тито, чья судьба оказалась неразрывно связана с исторической судьбой Югославии и населяющих ее народов. На основе нового фактического материала рассказывается о драматических событиях 1941-1945 годов, конфликте югославского лидера со Сталиным, развитии страны в послевоенные годы и назревании кризиса, вылившегося в кровавую междоусобицу 90-х годов.

---

Слушая через переводчика объяснение ректора о том, какие предметы могли выбрать себе для изучения студенты-вечерники, Хрущев все время морщился и наконец, не выдержав, перебил женщину: «Рабочие должны оставаться на заводской скамье. Мы проводили обучение взрослых после гражданской войны, когда многие не имели даже законченного начального образования. А теперь все посещают школу, пока им не исполнится пятнадцать лет. Если они хотят учиться дальше и у них есть способности, они могут пойти в вечернюю школу или университет. Но нам нужны люди с глубоким знанием технологии, науки и марксизма, а не латинского языка или игры на пианино».

В этот момент Хрущева прервал Ранкович, прокричав в ответ, что югославы уважают рабочих и хотят, чтобы они развивали свои таланты и способности. Тогда Хрущев, распалившись, еще больше повысил голос: «Мы критиковали Сталина за то, что он уничтожил ленинские принципы школьной системы и вернулся к классическим гимназиям. Там девочек готовили к вступлению в брак, а мальчиков к тому, чтобы они могли прогуляться. Они закручивали свои усы, но ничему не учились». К этому времени Хрущев и Ранкович, не говоря уже о ректоре Рабочего университета, кипели от злости, но тут Тито, вынув мундштук изо рта, спокойно попросил «наших дорогих товарищей» поостыть. Став свидетелем такой ожесточенной перепалки насчет образования взрослых, я не мог себе представить, как эти люди договариваются по более серьезным вопросам.

Хрущев лишился власти в октябре 1964 года, но его преемник Леонид Брежнев продолжал поддерживать с Югославией дружеские отношения. Единственный конфликт Тито с СССР случился в 1968 году, и его причиной были события в Чехословакии. Сам Тито принадлежал к тем десяткам тысяч сербов и хорватов, которые до первой мировой войны часто отправлялись в земли чехов и словаков в поисках работы. С этими братьями-славянами их роднило стремление к единству и независимости от Австрии. Хотя Тито, будучи работником физического труда, не ездил учиться в «злату Прагу» и не слушал лекций профессора Томаша Масарика, все же он выучил чешский язык и чувствовал себя своим среди этого народа.

После второй мировой войны, но еще до коммунистического переворота в феврале 1948 года, Тито посетил Прагу, и ему был оказан теплый прием. Джилас, сопровождавший его, восторженно писал о Праге в последние годы буржуазной демократии:

Чехи были точно такими, какими мы их себе представляли: счастливые, добрые, хорошо одетые, в экстазе от своей демократии и славянства и очень благожелательные к южным славянам. Их площади превратились в море цветов, а улицы в поля колышущихся людских голов-зерен и расцветающие лужайки. Там собрались люди всех возрастов, празднично одетые. Стояли ряды девушек и юношей в народных костюмах. Сидя там рядом с Тито и испытывая тревогу за его безопасность, потому что в этой стране скрывались беглые усташи, тем не менее я чувствовал, как меня уносит волна энтузиазма и всеобщей радости. А Тито еще более поддался этому настроению, он улыбался, махал рукой, вскочил с места, но не потерял достоинства[451].

Несмотря на свои коммунистические принципы, Тито восхищался буржуазным президентом Эдуардом Бенешем, но еще большую симпатию у него вызвал остроумный и обаятельный министр иностранных дел Ян Масарик, сын знаменитого профессора и первого президента Чехословакии. После захвата коммунистами власти в 1948 году Бенеш в отчаянии подал в отставку, а Ян Масарик разбился насмерть, выпав из окна в Праге, то ли совершив самоубийство, то ли став жертвой политической расправы. Истинная причина его смерти так и не была установлена. Хотя Тито приветствовал приход к власти нового жестокого режима, Чехословакия позже присоединилась к числу стран, обличавших югославскую компартию. В застенках «златой Праги» у коммунистов и коммунисток жестокими пытками вырывали признания в том, что они «титоисты», а затем их ждало повешение или каторжные работы на соляных шахтах.

Чехословакия стала самым покорным и бесхребетным из всех советских сателлитов. «Счастливые, добрые» люди, приветствовавшие Тито перед переворотом, теперь были подозрительными и несчастными. Когда компартия проводила митинг или иное свое сборище, туда являлись десятки тысяч человек из-за боязни, что в случае неявки на них донесут соседи. В трагическом Еврейском музее в Праге женщина-экскурсовод, следуя партийным установкам, подвергала перед слушавшими ее западногерманскими туристами ярым нападкам государство Израиль. Даже если она и в самом деле придерживалась таких взглядов, то выбрала для их выражения явно неподходящее место.

В 1915 году Тито служил на галицийском фронте рядом с чешской частью Ярослава Гашека, будущего автора «Бравого солдата Швейка». В то время как Тито попал в плен не по своей воле и даже в плену хранил верность Габсбургам, Гашек сам перебежал к русским, предав Австро-Венгерскую империю и чехов, и вступил в Российскую коммунистическую партию, став комиссаром. В коммунистической Чехословакии Гашека изолировали[452], а Швейк, хитрый пассивный противник Габсбургского режима, был возведен в ранг национального героя. Однако теперь чехам приходилось иметь дело с куда более жестоким и коварным правительством. Роман Гашека начинается с эпизода в настоящей, не вымышленной, пивной «У Калиша» вскоре после убийства в 1914 году в Сараеве. Тайный полицейский агент пытается разговорить Швейка в надежде, что тот допустит подрывные высказывания. В конце концов он арестовывает Швейка за то, что тот сказал, что мухи оставили свои следы на портрете императора Франца Иосифа. Пятьдесят лет спустя портрет императора все еще висит в пивной «У Калиша», являясь теперь приманкой для туристов. Однако посетители, которые пили все такое же превосходное пиво, сильно побаивались вступить в разговор с иностранцем. Один человек, который сказал было пару банальных фраз то ли о погоде, то ли о спорте, буквально отскочил от меня в испуге, стоило мне упомянуть о бравом солдате Швейке. У университетского преподавателя, специалиста по Гашеку, невольно вырвалось восклицание в стиле швейковского юмора, когда я спросил, не считается ли эта книга подрывной литературой и разрешается ли ее свободно читать. Ответ был: «Да, везде – но только не в армии».

В конце 50-х и в 60-х годах чехословакам стали разрешать ездить на отдых в Югославию, но только в группах под наблюдением. Однажды я ехал в поезде с такой группой по Австрии и Словении и слышал, как старший группы пичкал своих подопечных антититовской пропагандой. Он отпускал неуклюжие шутки по поводу югославской политики децентрализации, спрашивая, например, есть ли у кого-нибудь «децентрализованное время». Пройдясь насчет Джиласа, он затем запел, кривляясь, партизанскую песню о Тито «Маленькая, белая фиалка». Это было в 1958 году – после того, как чехословаки уже испытали на себе десять лет жестокой диктатуры.

Прошло еще десять лет, прежде чем в январе 1968 года честный и приличный человек Александр Дубчек сменил Антона Новотного на посту первого секретаря ЦК КПЧ и начал реформы, которые позже назвали «Пражской весной». Наибольший энтузиазм они вызвали у студентов и интеллектуалов; рабочий класс, избалованный подачками, цеплялся за свои удобные рабочие места и кое-какие привилегии и отнесся к ним поначалу довольно равнодушно. Но теперь в пивной «У Калиша» разговоры велись свободно, без опаски, а я остановился в одной из любимых гостиниц Гашека «Золотом гусе». К июню на улицах Праги стали часто стихийно собираться люди группами по десять-двадцать человек и обсуждать ход реформ и угрозу советской интервенции. Как-то раз я наблюдал за тем, как иностранные телеоператоры снимали одну из таких уличных дискуссий. Репортер спросил выступавшую молодую женщину, не боятся ли чехи вторжения советской армии. «Ne bojemy!» («Мы не боимся!») – ответила она, но тут же остальные участники дискуссии заглушили ее слова печальными выкриками «Bojemy!» («Боимся!»). Присутствовавший там же английский обозреватель Нил Ашерсон заметил, что в Будапеште, Варшаве и тем более в Белграде мы бы не услышали такого ответа. Дух Швейка, возможно, и привел к краху Габсбургскую империю, но с русскими ему было явно не совладать.

За несколько дней до вторжения в Чехословакию Тито сам посетил Прагу и ему был оказан очень теплый прием. Он одобрил реформы Дубчека, но предупредил об опасности, которую несет для Чехословакии германский реваншизм. Писательница Нора Белофф, настроенная враждебно к Тито, увидела в этом пример двойственного отношения Тито к делу свободы. Но вполне вероятно, у Тито уже тогда были предчувствия, что старые антипатии немцев к чехам и сербам могут сыграть определенную роль в распаде Чехословакии и Югославии, как это действительно произошло через двенадцать лет после смерти Тито.

В начале 1968 года Тито не предвидел никаких кризисов и угрозы войны, и потому, желая поощрить туризм, приказал закрыть важные армейские и военно-морские базы в Дубровнике и вокруг него. Для Белграда известие о вторжении войск Организации Варшавского Договора в Чехословакию 22 августа явилось шоком. Я увидел, как старый город, в который уже раз за свою историю, приготовился к бою. Распространились слухи о том, что в районах, прилегающих к северной и восточной границам, объявлена массовая мобилизация. Многие чехи и словаки, проводившие свои отпуска в Югославии, бросились в посольство ЧССР на бульваре Революции, где уже собралась огромная толпа югославов, скандировавшая лозунги в поддержку Дубчека. В этой типичной белградской демонстрации, подогретой патриотизмом и сливянкой, слышались даже призывы к вторжению в Россию: «На Москву! На Москву!».