Афанасий Коптелов - Точка опоры

• Название: Точка опоры
• Автор: Афанасий Коптелов
• Жанр: История

---

Елизавета Васильевна добавила в камин два полешка, озабоченно посмотрела на оставшиеся на полу: надолго ли их хватит? А вечер-то еще впереди.

- Ну что это за жизнь! - хлопнула руками по коленям. - Как цыганка, прости господи, в поле у костра! Только что за воротник дождь не льется.

- Ты что-то расстроилась? - тревожно спросила Надежда, села на низенький стул, протянула руки к огню.

- Да как же не расстраиваться. У тебя руки молодые и то зябнут... От такой жизни можно околеть... Уеду.

- Пожалуй, это для тебя, мамочка, будет лучше.

- Мне-то лучше... А вы тут как останетесь? Сердце о вас изболит. Вон Юлий не выдержал, опять укатил в Париж. И Вера Ивановна на отлете. А вы...

- Не исключено, что и мы переедем в Женеву. Все настаивают, и Володя может уступить им.

- И хорошо сделаете.

- Тут у нас налажено...

- И там наладите... В Швейцарию люди ездят поправлять здоровье, и вам обоим следует подумать... - Елизавета Васильевна положила полешко, погрела пальцы и начала вязать чулок. - Диву даюсь, как Они тут сами-то живут без печей, с этими проклятыми каминами. Тут грудь греется, спина холодеет.

- Я тебе накину пальто...

- Этого еще недоставало! А на ночь опять в сырую постель по две грелки...

- Уже положила, постель успеет согреться.

Вернулся Владимир, поставил зонтик в сторонку, чтобы с него стекла вода, отряхнул дождевые капли с подола пальто. Надежда хотела уступить ему место у камина - он отказался:

- Нет, нет, ты сиди. А мне так лучше.

Похаживая по комнате, мял озябшие пальцы, пересказывал новости, вычитанные из газет.

О непогоде при нем не обмолвились ни словом, чтобы он не почувствовал упрека: вот, дескать, куда завез - ужасней этой зимы невозможно себе представить!

- Да, - вспомнил Владимир о самом важном, - сегодня мне попали в руки наши русские "Новости дня", и я прочел там о твоем, Надюша, любимом поэте.

- Если о Некрасове, - повернула к нему голову Елизавета Васильевна, то и для меня он, после Пушкина, самый любимый.

- Помню, помню, - поправился Владимир Ильич. - О нашем общем самом любимом, после Пушкина, поэте.

Оторванные от родной страны, они уже давно испытывали острый литературный голод. Новинки русской прозы до них доходили редко, томики Пушкина, Некрасова, Надсона, Гёте и Гейне, взятые с собой главным образом для надобностей шифровки писем, были всеми - про себя и вслух - перечитаны от корки до корки много раз. И часто стихи, знакомые с детских лет, здесь, на чужбине, волновали, как новые.

- И что же там, в газете? - живо спросила Надежда, повертываясь от камина. - Что-нибудь в связи с предстоящим двадцатипятилетием со дня смерти?

- Да. И какому-то чудаку запало в голову проверить, не устарел ли Некрасов, не отжили ли свой век его стихи.

- Некрасов отжил?! - снова оглянулась Елизавета Васильевна. - Да кто же это мог выговорить? И неужели всерьез?!

- Настолько серьезно, что редакция даже попросила ответить на этот вопрос литераторов и художников. Бунин ответил: "Я очень люблю Некрасова".

- А разве можно его не любить? - перебила Елизавета Васильевна. - С юных лет живем с его стихами в сердце. В них - народная жизнь со всеми ее печалями и простыми радостями.

- Совершенно верно! - подхватил Владимир. - Мы в детстве дома состязались, кто скорее и больше выучит стихов Некрасова. И на его стихах взросло целое поколение революционеров!.. Да, - продолжал он о газетных строках, - Чехов как бы вторит Бунину: "Я очень люблю Некрасова, уважаю его, ставлю высоко". А о том, что поэт уже отжил или устарел, по мнению Чехова, не может быть и речи.

- Иначе он и не мог ответить. - Позабыв об огне, Елизавета Васильевна встала, повернулась спиной к камину. - Знает народ. Жаль, что нет под руками ни одной его книги.

- И кто там еще? - спросила Надежда.

- Леонид Андреев. Сначала написал, что он вообще не любит стихов, что ему трудно их читать...

- Это Некрасова-то трудно?! - хлопнула руками от удивления Елизавета Васильевна.

- О Некрасове сказал, что теперь его читают меньше, чем раньше, а уважают больше, чем прежде. Вот так. А самый великолепный ответ дал Репин. Я переписал для вас. - И Владимир Ильич прочел на узеньком листочке: "Сколько бы ни иронизировали эстеты, скептически гримасничая над поэзией Некрасова, воспитательное значение поэта-гражданина велико и вечно. И если анархия мысли, вовлекшая наше полуобразованное общество уже в декадентство, не сведет русское искусство к слабоумию, то разумное общество всегда будет с великим почетом относиться к своему могучему поэту".

- Молодец Илья Ефимович! - Надежда приняла листочек, чтобы потом перечитать на досуге. - Спасибо, Володя.

- Когда я читал это, мне прежде всего вспомнились бессмертные строки, посвященные памяти Добролюбова: "Какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало!" Лучших строк я не знаю.

- А о женщинах у Некрасова... О простых крестьянках... Помните? Елизавета Васильевна выпрямилась, как на эстраде:

Есть женщины в русских селеньях

С спокойною важностью лиц,

С красивою силой в движеньях,

С походкой, со взглядом цариц...

Никто не мог написать ничего равного.

Надежда подхватила звучным голосом, прерывавшимся от волнения:

Красавица, миру на диво,

Румяна, стройна, высока,

Во всякой одежде красива,

Ко всякой работе ловка.

Так, сменяя одна другую, мать с дочерью дочитали главу до конца. Тем временем погас камин, и в комнате стало холоднее. Надежда, спохватившись, сказала, что она вскипятит чай к ужину.

- Лучше пойду я, - остановила дочь Елизавета Васильевна. - А вы тут поговорите. Да про камин опять не забудьте.

Надежда положила на угли старую газету и склонилась, чтобы вздуть огонь. Владимир подсел к камину.

- У Некрасова хороши все строки о крестьянском труде, тяжелом, изнурительном... Но без уныния. И написано с полным знанием дела... Да. В социалистическом обществе поэтизация свободного, созидательного труда явится основным делом новых поэтов.

- Нам, Володя, надо отметить годовщину Некрасова.

- А кому бы, по-твоему, заказать статью?

- Вере Ивановне.

- Н-да... Боюсь, что придется ждать до следующей годовщины. Не лучше ли Александру Николаевичу? Он немножко оперативнее.

Надежда кивнула головой, и Владимир Ильич, пока женщины готовили ужин, набросал письмо Потресову в Швейцарию:

"Не напишете ли заметки, статьи или фельетона для "Искры" по поводу 25-летия смерти Некрасова? Хорошо бы поместить что-либо. Напишите, возьметесь ли".

А на дворе по-прежнему моросил уныло-тихий дождик и по оконному стеклу тонкими струйками текла вода.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

Анну Елизарову шпики искали в Москве - не нашли. Искали в Самаре успела скрыться. След ее затерялся, и особый отдел департамента полиции, возглавляемый теперь Зубатовым, разослал всем губернаторам, градоначальникам, обер-полицмейстерам, начальникам жандармских управлений на все пограничные пункты и начальникам всех охранных отделений розыскную бумагу:

"...департамент покорнейше просит подлежащие власти принять меры к выяснению места жительства возвратившейся из заграницы жены губернского секретаря Анны Ильиной Елизаровой, урожденной Ульяновой, и, по обнаружении оной, подчинить Елизарову негласному надзору полиции, установив за деятельностью ее и сношениями тщательное секретное наблюдение, уведомив о сем департамент полиции".

Филерам вручили портреты Анны Ильиной Ульяновой, снятые тюремщиками в фас и профиль еще пятнадцать лет назад, когда она носила шапочку гарибальдийку, и описание примет, где упоминались волнистые волосы, большие уши и близорукость. Было отмечено также знание основных европейских языков.

Поезд пришел в Томск с большим опозданием. Анна Ильинична, не увидев Марка на перроне, не посетовала на него, не мог же он на целый день отлучиться из Управления железной дороги, где служил уже четвертый месяц. Она наняла извозчика и поехала на квартиру. Хозяйка огорчила ее - Марк Тимофеевич в служебной отлучке. Кажется, в Ачинске. Обещал приехать в ближайшие дни.

Анна осмотрелась. Обычная обстановка горницы в простом мещанском доме. В переднем углу икона Николая-чудотворца в серебряном окладе. Под ней на угловом столике с кружевной накидкой Библия в кожаном переплете с медными застежками; в другом углу раскидистый фикус с длинными глянцевыми листьями; за дверью круглая печка в жестяном кожухе. Приложила руку горячая.

- У нас завсегда тепло, - сказала хозяйка.

Пол застелен домоткаными шерстяными половиками, на кровати горка взбитых подушек. Простенок над столом занимало длинное зеркало в деревянной резной раме. Глянула в него и только тут вспомнила, что, огорчившись отсутствием мужа, забыла в прихожей снять шляпу. Сняла. Поправила кудряшки волос возле ушей.

На столе ее давняя карточка. Значит, тосковал тут по ней. Поднявшись с кровати, надо думать, брал карточку в руки и мысленно здоровался: "Доброе утро, Анюта! Где-то ты сейчас? Здорова ли?" Он не мог не тревожиться. Ее последнее письмо пришло уже без него, вон лежит перед карточкой нераспечатанное.