Афанасий Коптелов - Точка опоры

• Название: Точка опоры
• Автор: Афанасий Коптелов
• Жанр: История

---

Теперь в этой комнате тоска навалится на нее: скоро ли он вернется? В незнакомом городе дни покажутся утомительно длинными. Не с кем словом перекинуться... Ну что же, ей не привыкать, бездомной кукушкой металась по загранице целых два года...

Мотнула головой. Нет, напрасное уныние. Здесь она не одинока, как бывало в немецких пансионах. Своя страна! Университетский город, прозванный "сибирскими Афинами"! И где-то здесь Надя Баранская. Остается только отыскать ее. Непременно сегодня же. Адрес она помнит.

Спросила у хозяйки, как пройти на нужную ей улицу, - та разулыбалась во все круглое и скуластое лицо.

- К Надежде Николаевне?! Как же, знаю, знаю. Захаживала сюда. Не подумайте худого - не одна захаживала, а с братом. С Николаем Николаевичем.

"С Николаем Большим!" - обрадовалась Анна, вспомнив рассказы Кржижановских о томских искровцах.

- Давно ли они захаживали?

- Да нет... Дай бог памяти... На прошлой неделе. Еще праздник был. Усекновение главы крестителя господня. Посидели добренько. Песни пели, только все незнакомые. Сначала-то трое пели, а после того один Марк Тимофеевич...

- "Скорбит душа"?

- Эдак, эдак... И по утрам идет умываться да поет тихонечко. Больше все не по-нашему.

"Все такой же он! Пением, видать, тоску отгонял..."

Анна снова спросила, как пройти к Баранским, и хозяйка пальцем поманила ее к окну.

- Вон пройдешь этим переулочком, там за голубым домом повернешь направо... Но это уж после, без обеда я тебя, голубушка, не отпущу...

...Дома в Томске деревянные, в центре города двухэтажные, украшенные резьбой. Наличники, карнизы, парадные крылечки - все в деревянных кружевах. Видать, искусные тут плотники да столяры!

И голубых домов не пересчитаешь. Отчего полюбилась сибирякам голубая краска? Уж не оттого ли, что возле города тайга?

Железная дорога чуть не до самой станции стиснута вековыми кедровниками, о которых соседи по купе разговаривали с гордостью.

Прежде чем пойти к Баранским, Анна решила познакомиться с городом. По Миллионной улице поднялась к университету, постояла, любуясь его белым фасадом. Вспомнила, что борьба за открытие университета в Сибири увенчалась успехом в 1888 году, когда Володе не разрешили поступить ни в один из российских университетов и запретили выезд за границу для продолжения образования. В семейных разговорах называли новый университет, но тут выяснилось, что в нем пока только один факультет - медицинский. Если бы юридический... Анна пошла по аллее молодой березовой рощи перед университетом. С прямых, как свечки, деревьев тихо падали на землю золотистые листья.

От университета направилась к собору. Стены его возвышались, как крепостные бастионы. На колокольне звонарь не спеша подергивал веревки, сзывая богомольцев на вечернюю молитву.

Прошла мимо трехэтажного - самого большого в Томске - здания Управления железной дороги, протянувшегося на целый квартал. Тут работает Марк, и город показался знакомым, приятным.

Сердце Анны было спокойно, - здесь не тащились за ней филеры, так раздражавшие в свое время в Петербурге и Москве.

2

- Анюта! - Высокая девушка с копной волос, собранных на затылке в большой узел, обняла гостью, едва та успела перешагнуть порог. Наконец-то приехала! А Марк Тимофеевич заждался.

- Здравствуй, Надюша! - Анна поцеловала девушку. - Заждался, говоришь? А самого нет дома...

- Приедет не далее как завтра. Да, завтра, - подтвердила Баранская. Уж мы-то знаем...

Ее брат, высокий двадцатилетний парень с волнистыми волосами и подкрученными усиками, принял шубу гостьи, повесил на вешалку, смастеренную из рогов косули, и, повернувшись, представился с легким поклоном:

- Николай.

- Большой, - добавила шепотом сестра. - Для полного знакомства.

Анна протянула руку тыльной стороной кверху, но парень не стал целовать, а так даванул своей громадной ручищей, что гостья вскрикнула:

- Ой, пальцы!

- Извините, - снова поклонился Николай, выпуская ее руку. - По привычке...

Анна потрясла пальцами:

- Не рука у вас, а... медвежья лапища!

- Да уж такой уродился... нескладный.

Пока гостья близоруко поправляла волосы перед зеркалом в передней, Надежда незаметно шепнула брату:

- Сестра Ленина!

- О-о!.. Что же ты не предупредила? Пришли бы товарищи.

- Подживи, Коля, самовар, - попросила брата. - Ты это ловко делаешь. - А гостью подхватила под руку. - Проходи, Анюта! Не виделись мы с тобой целую вечность!

- Годков шесть.

Сидя на диване, Анна присмотрелась к лицу девушки.

- А ты по-прежнему прекрасно выглядишь!

- Ой, что ты... Постарела я. Возле глаз гусиные лапки... Ну, не в этом дело. Как твоя мама? Сестренка? Брат? Старший, конечно. Младшего я не знаю...

Анна едва успевала отвечать. А когда начала рассказывать об отдыхе в Логиви, Надежда Николаевна перестала засыпать вопросами - вслушивалась в каждое слово. Потом, положив горячую ладонь на руку гостьи, сказала:

- А у меня и сейчас перед глазами питерский Старик. И голос его как бы слышится. С такой приятной картавинкой... Да, ты знаешь, мы перепечатали из "Искры" программу партии... Как, ты даже не слышала? И они там, возможно, не знают? А ведь это такой факт...

- Я напишу Володе.

- Мы дадим тебе. У Коли где-то в тайнике еще хранится... Мы ведь здесь "Искры"-то получаем экземпляров пять-шесть. А надо не только для Томска - для станций и городов по линии дороги. Вот и перепечатали на мимеографах. С предисловием. С благодарностью "Искре". Так вот, когда я читала, мне вспомнились слова из той первой программы. Помнишь? Ты для переписки приносила от Старика из Предварилки. Ты тогда скрытничала. И только под конец проговорилась, что он твой брат. Теперь мне было приятно угадывать: "Эти строки писал он, Ленин!" А скажи, почему он такой псевдоним выбрал?

- Не знаю... У него их несколько десятков...

Николай принес самовар, и Надежда на минуту замолчала - не упрекнул бы брат за болтливость. Дескать, забыла о конспирации. А перед кем тут конспирировать? Перед сестрой питерского Старика! Даже подумать об этом и то неловко.

Села разливать чай.

- Тебе покрепче? Коля, передай.

Когда Николай передал чашку через стол, Анна невольно подумала: "И как это блюдце не ломается в таких пальцах! Для него, наверно, фарфор как бумажка..."

Поговорили о Марке Тимофеевиче, тяготившемся одиночеством, о Надиной сестре Любе, сумевшей наконец-то ускользнуть от гласного наблюдения и выбраться за границу, и о Степане Радченко, сломленном тюрьмами да усталостью. Кажется, он совсем отходит от революционной работы.

- Он и раньше был до болезненности осторожен, - сказала Надя.

- Да, в отличие от Ивана, - согласилась Анна. - А все-таки жаль его терять.

Николай пошел проводить гостью. Сквозь ротонду поддерживал под руку, и она опять подумала: "Какие у него железные пальцы!"

Сила у Николая Большого, разъездного искровского пропагандиста, действительно была отменная. Через некоторое время он уличит в предательстве провокатора, проведавшего о типографии, и, спасая товарищей от ареста, вмиг расправится с ним голыми руками.

3

Марк жил среди сильных духом, энергичных и непоседливых людей, до конца преданных великому делу борьбы, но далеко не всегда следовал их примеру. Он нередко нуждался в моральной поддержке, и потому долгое одиночество доводило его до отчаяния. Однажды, находясь в командировке, он из Ачинска написал Маняше откровенное письмо: ему хочется забыться и заснуть. И это у него "единственное желание". Его мог расшевелить и избавить от уныния только приезд жены, а она где-то далеко-далеко. И он утешал себя тем, что Анюте нельзя появляться в России. Последнее письмо от нее пришло из Бретани. Она писала: "Верь, мой любимый, мой хороший, будем вместе". А когда? И где? Ведь ему еще целый год пребывать под этим окаянным гласным надзором! Скрыться из Томска? Тайно перейти границу? Но он не знает, как это сделать. И разумно ли это?..

Вернулся он поздним вечером. Хозяйка уже спала. Услышав стук, зажгла маленькую, пятилинейную лампу и вышла с ней в прихожую; моргнув глазом, загадочно улыбнулась. Он заметил на вешалке незнакомую ротонду на козьем меху, тронул рукой.

- К вам супружница! - не утерпела хозяйка.

Марк, взяв лампу, не снимая ни шапки, ни железнодорожной шинели, вбежал в горницу.

- Ах! - вскрикнула спросонья Анна. - Кто это? - Придя в себя, босая, с распущенными волосами, метнулась к нему. - Марк!.. Родной мой!..

Обхватила за плечи и, припав лбом к грубому, холодному сукну на его груди, заплакала.

- Что ты?.. Что ты?.. Анюта!

Приподняв голову жены, Марк принялся целовать в мокрые щеки, в губы. Анна снова припала к нему.

- Даже не верится, что мы вместе.

- И для меня как сон...

Анна сорвала с Марка шапку, отбросила в сторону и начала быстро-быстро расстегивать шинель, шептала жаркими губами:

- Хочу видеть тебя всего... Прижаться так, чтобы ничто не мешало.