Афанасий Коптелов - Точка опоры

• Название: Точка опоры
• Автор: Афанасий Коптелов
• Жанр: История

---

Но успокоить не удалось: профессора отправили в Петербург возмущенную телеграмму.

А полиция к ночи запаслась адресами и принялась вылавливать закоперщиков.

В городе было введено чрезвычайное положение: солдатам выдали боевые патроны, по улицам круглые сутки проносились конные жандармы, то и дело проходил усиленный военный патруль.

Николай II на докладе министра просвещения написал: "Надеюсь, что вами будут приняты надлежащие меры взыскания", и в Томск раньше министерских чиновников примчался шеф отдельного корпуса жандармов генерал фон Вааль, тот самый, в которого в Вильно стрелял Леккерт в отместку за массовую порку демонстрантов. Здесь генерал, повышенный в должности до главного жандарма, не решился применить розги. И расправу с "зачинщиками беспорядков" чинили втихомолку. Из шестидесяти семи схваченных студентов большую часть отправили в арестантские роты, остальных - в якутскую ссылку.

...Надежда Константиновна переписала для набора письма сибиряков. Владимир Ильич, поставив заголовок "Томские события", на минуту повернулся к ней.

- Вот и Сибирь всколыхнулась! И примечательно, что рабочие, хотя и мало их там, поддерживают студентов. - Посмотрел жене в глаза. - И последнее письмо тоже не от Анюты? Не ее почерк?

- Написал ее наследник. Но ты, Володя, не волнуйся...

- Н-да... - Владимир задумчиво потер висок подушечками пальцев. Похоже, в Томске проследили... Где же она? Что с ней? Что с Марком?..

А Елизаровы уже находились в Порт-Артуре, и Марк Тимофеевич поступил на работу в управление Восточно-Китайской железной дороги.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

В камере пахло парашей, пылью, давно осевшей на потолке и стенах, да измызганным соломенным матрацем.

У Димки дрогнули крутые ноздри, она передернула плечами, словно вдруг оказалась в погребе.

"Убегу", - сказала себе с уверенностью, будто это не составляло особого труда.

Но вот тюремную охрану потряс дерзновенный большой побег, совершенный из мужского корпуса, и в Лукьяновке за малейшую провинку стали бросать в карцер. На прогулку выводили поодиночке и только на пятнадцать минут, передачи с воли ограничили, в камерах проверяли решетки, прощупывали матрацы и подушки. А Димка по-прежнему повторяла:

"Убегу... Что-нибудь придумаю..."

Ее мучила совесть: не оправдала надежд, оказалась неосмотрительной влетела с "Искрой" за пазухой. Оправданий для нее нет. У жандармов улики в руках. И ей остается единственное - не называть себя. Установят личность закатают лет на пять. А то и больше. И второй раз сошлют подальше, куда-нибудь к черту на кулички. В какой-нибудь Верхоянск. А в Лондоне, несомненно, в душе укоряют ее: "Напрасно отпустили. Понадеялись на опытность..." Волька, утирая слезинки, спрашивает отца, скоро ли приедет мамочка. А она засела крепко... Нет, как бы ни были крепки да высоки эти стены, а она убежит.

Проходили месяцы. Один длиннее другого. Димка продолжала ломать голову над планами побега. Бессонными ночами обдумывала очередной план до мелочей, а утрами браковала: "Глупо. Нереально. Надо что-то другое..." А что?.. От бесконечных волнений у нее пропал аппетит. Она похудела. Когда гладила обеими руками лицо, ей казалось, что кожа обтянула скулы. И все же успокаивала себя:

"Это пустяки. А вот побег... В конце концов, из любого положения можно найти выход".

И в январе у нее сложился единственно возможный, как она думала, план побега. Для его осуществления требовалась предельная быстрота действий. И Димка, дождавшись ночной тишины, начинала тренироваться: одевалась как бы на выход, а потом сбрасывала ротонду и шляпку, срывала пенсне. Все быстрее и быстрее...

Наконец она объявила, что готова дать показания. Дни она отмечала черточками на стене...

Наступил понедельник 13 января. "Тяжелый" и "несчастливый" день. А ей объявили:

- На допрос.

"Ничего, - сказала себе, чтобы успокоиться, - будет легким и счастливым днем".

На дворе был такой злющий мороз, что оконное стекло под потолком превратилось в льдинку. И мороз ей на руку!

Поверх черной коверкотовой кофточки накинула на плечи вязаный платок, надела серую ротонду и серую шляпку с вуалеткой. Вышла в сопровождении двух конвоиров. Тюремная карета ждала у ворот.

Привезли в Старокиевский участок, где второй этаж занимало жандармское управление. Карета въехала во двор, хорошо знакомый Димке. Ворота, как всегда в дневную пору, остались открытыми. В дальнем углу двора были дощатые нужники, разделенные стенкой с двумя намалеванными буквами - "М", "Ж". Возле крыльца похаживал городовой.

К допросу все было готово. Прибыл прокурор. В углу за столиком жандарм положил перед собой бланк протокола допроса. Генерал Новицкий, довольный тем, что упрямую арестантку удалось-таки сломить, указательным пальцем подтолкнул вверх кончики нафабренных усов, спросил:

- Ну-с, кто же вы такая? Ваше подлинное имя, отчество и фамилия?

Димка назвалась. Охотно и простодушно ответила на все формальные вопросы.

- Давно бы так! - Генерал навалился широкой грудью на кромку стола. Ваше чистосердечное раскаяние и откровенные показания облегчат вашу участь. Итак, с кем вы были непосредственно связаны? Бауман, Блюменфельд... Эти преступные личности нас уже не интересуют. С кем из не раскрытых нами?

Димка без запинки назвала придуманные клички трех человек и несуществующие явки, рассказала о местах встречи. Новицкий напомнил о своем предупреждении: за ложные показания будет привлечена к ответственности по закону.

- Поймите, ваше превосходительство, - Димка прижала руки к груди, голос ее дрогнул, на ресницы выкатились слезинки, - как тяжко молодой женщине... Я хочу радостей жизни... К следующему разу все припомню...

После допроса она медленно спускалась по лестнице. Один конвоир шел впереди, другой позади. На повороте лестницы через окно увидела, что карета по-прежнему стоит у крыльца, а кучера не видно. Наверно, ушел в подвальный этаж погреться. Как это вовремя! И городового, к счастью, тоже не видно.

Обнаружив, что кучера нет на месте, один конвоир пошел позвать его, второй остался охранять. Димка, глухо ойкнув, схватилась за живот и попросилась в нужник. Солдату ничего другого не оставалось, как идти за ней по пустынному двору. Из нужника не убежит.

Она шла быстрым и легким шагом. И едва успела скрыться за стенкой, на которой была буква "Ж", и открыть там скрипнувшую дверь, как тотчас же стукнула вторая дверь и, слегка прихрамывая, вышла женщина в черной кофточке, подвязанная пуховой шалью, без очков и не спеша направилась к крыльцу. Наверно, какая-то из полицейского участка. Одна вошла, другая вышла. Волноваться нечего. И конвоир ждал, не сводя глаз с нужника.

Не доходя до крыльца, Димка миновала пустую карету и юркнула в ворота. Там тоже никого не оказалось.

На улице - редкое счастье! - извозчики поджидали седоков. Димка впрыгнула в нарядные санки, прикрыла колени полостью и дотронулась до спины бородача:

- На Крещатик! На чай добавлю четвертак!

Застоявшийся конь рванул полной рысью, позади вился снежок...

На людном Крещатике, оставив извозчика, она, так ловко изменившая обличье, сумеет затеряться среди пешеходов, скроется в переулке и быстренько дойдет до явочной квартиры. Если она не провалилась... Только не настигли бы...

Тем временем второй конвоир, ругая и поторапливая кучера, вышел во двор и, не обнаружив в карете арестантки, подбежал к первому конвоиру, сторожившему у нужника:

- Ты чего тут?! Где она?

- Попросилась до ветру. Невтерпеж ей было...

Подождали. Потом поторопили окриком - никто не ответил. Второй конвоир метнулся за стенку, стукнул прикладом в дверь.

- Выходи!..

И опять никто не отозвался. Распахнул дверь - на досках лежали серая накидка и шляпа с вуалеткой.

..."Неужели, неужели вырвалась?.. Да правда ли это?" - стучало в моей голове, - писала Димка, сидя у торцовой стороны стола Надежды Константиновны. - Я прямо отказывалась верить, что это не сон. В тюрьме я часто видела подобные поразительно яркие сны.

Только на Крещатике, по обыкновению многолюдном, мною овладела жуткая радость. До этого я все время была совершенно спокойна и, если бы меня взяли, нисколько бы не удивилась. А тут, на Крещатике, я заволновалась и потеряла самообладание...

Говорят, Новицкий ужасно бесновался, будто бы сам выбежал на улицу в одном мундире и кричал: "Лови ее, лови ее!", когда меня уже давно не было, потом будто бы отдал приказ: "Достать ее во что бы то ни стало!"

- Ты, Димочка, в счастливой рубашке родилась! - сказала Надежда, приняв от нее исписанные листки для "Искры".

- Под счастливой звездой! - добавила Елизавета Васильевна. - Риск-то какой был. Дай-ка я тебя, голубушка, поцелую.

- Если бы не друзья, мне бы не укрыться. И не вернуться сюда, сказала Димка. - Нам народ - друг. Вот и удалось мне...

Она облегченно вздохнула: хотя и не до конца, а выполнила свой долг. И Владимир Ильич не будет упрекать за неосторожность в Кременчуге, где была схвачена филерами.