Александр Мартынов - В заповедной глуши

• Название: В заповедной глуши
• Автор: Александр Мартынов
• Жанр: Прочие приключения

---

   И - вспыхнул сразу весь.

   - Урррааа!!! - звонко закричал Витька. И его крик, почти неслышный в гуле пожарища, перекрыл крик Михала Святославича:

   - Огонь! Огонь, сынки!

   - Рррррраааа!!! - зарычал Валька. - Ррраааа!!!

   Мальчишки стреляли, словно торопясь опустошить магазины - стреляли и кричали в упоении. Они не видели, попадают ли и не старались попадать - просто били в мечущи-еся тени, пока Михал Святославич не приказал:

   - Отходим! Скорее!

   - Нет, нет! - захрипел-залаял Валька. - Огонь, огонь, a tout prix, meurt et ne se rend pas...(1.)

   - Назад! - яростно рявкнул лесник. Валька мотнул головой, в его глазах перестало пля-сать пламя. Теперь он видел, что через санационную зону уже бегут, стреляя в их направ-лении, чёрные тени. Слышались выкрики на двух языках, и Валька различил не сразу поня-тое повелительное - он давно уже не слышал английской речи: "Брать живыми!"

   Витька канул в проход между растяжками. Валька, крутнувшись, залёг у корней дерева - в нём бушевала ярость, хотя уже и холодная. Михал Святославич тоже остано-вился, упал на колено:

   - Ты что?!

   - Сейчас, сейчас... - прошептал Валька.

   Огромная фигура выросла среди кустов на фоне зарева пожара - угловатая, жут-кая. Подняла руку в повелительном жесте, посылая своих наёмных рабов в черноту леса...

   - Тварь, - прошептал Валька. И выпустил очередь из двух патрон.

   Мощные тяжёлые пули - калашниковские 7,62х39 - попали офицеру армии США в грудь. Одна расколола магазин справа в "лифчике", рассекла кевлар жилета, в пыль раз-несла керамический вкладыш и застряла в сердце. Вторая угодила в стык между двумя магазинами, пройдя через грудину, перебила позвоночник и уткнулась в жилет на выходе из спины.

   Жуткий "робосолдат", чёрный "киборг демократии", рухнул на спину - мёртвой неподвижной грудой, в которой больше не было ничего живого и страшного.

   Он был убит наповал...

   ...Когда позади захлопали взрывы растяжек, Михал Святославич перешёл на шаг и засмеялся:

   - Всё, до утра они там засядут.

   - Как говорится - лучше умирать в поле, чем в бабьем подоле, - послышался весёлый го-лос, и Влад Рокотов чёрной бесшумной тенью вынырнул слева. - Что ж.По-моему, непло-хо сработано?

   - Так ты настоящий, - сказал Валька, сам не заметив, что называет взрослого мужчину на "ты". Влад рассмеялся и повторил:

   - Что ж. Вы тоже... А теперь - последний рывок! Ну?!.

29.

   В середине апреля вспыхнула весна - вспыхнула яростно и неукротимо, буквально за ночь. Когда Валька ложился спать, было пасмурно и темно, дождь поливал вновь почер-невшие ветки деревьев и небо было закрыто тучами. А когда он открыл глаза - в окна лу-пило солнце, сходили с ума птицы, сияла свежая зелень листьев и синело небо, а снаружи

   ____________________________________________________________________________________________________________________

   1. Любой ценой , умираем, но не сдаёмся... (фр.)

194.

   орал и ухал Михал Святославич- они с Витькой поливались водой из колодца. Лаял Белок.

   - Весна, - сказал Валька, садясь на постели и широко открывая глаза. - Граждане, это настоящая весна!..

   ...Русская штыковая - подписал Валька триптих. В левой его части почти весь план занимало лицо солдата: немолодое, усталое, бронзово-загорелое, с пшеничными усами. В глазах солдата не было ни страха, ни злости - только спокойная готовность. Тут же был виден его грязный, костистый кулак со сбитой кожей, которым он примы-кал штык. На штыке ярко горела звезда блика. За солдатом виднелись другие - они сиде-ли и стояли на колене, во что-то вглядываясь, напряжённо согнулась спина офицера в бе-лой рубахе с тёмным пятном между лопаток - но основное внимание притягивали к себе именно лицо, кулак и штык.

   В центре огромное пёстрое море восточного отряда, щетинясь пиками, ружьями и клинками, кипело внизу крутого спуска - и как раз замерло в своём кипении. На верху спус-ка высилась фигура офицера - совсем мальчишки, с поднятой в тонкой руке (рукав гряз-ной гимнастёрки съехал до локтя) саблей; он стоял вполоборота и что-то кричал назад. А за его спиной поднимались искрящиеся стебли штыков - самих людей ещё не было вид-но, но от этого впечатление только усиливалось.

   И в правой части тонкая редкая линия русских солдат в бешеном разбеге сминала и гнала безликую орду: только кое-где всплывало искажённое ужасом лицо, беспомощный взмах широкого рукава, поднятые руки... Солдаты кололи и били прикладами. На всей ча-сти картины было только четыре отчётливых, как бы схваченных стоп-кадром пятна: кряжистый усач позади атакующей линии держит на руках офицера в залитой кровью рубахе, и тот, подняв руку с саблей, указывает солдату - да вперёд же!; невысокий вёрт-кий солдатик, вырвав левой рукой хвостатое знамя-бунчук у огромного янычара, ловко бъёт его кулаком "напересёк сердца" - и янычар уже валится беспомощной тяжёлой гру-дой, задрав бороду; роскошно одетый паша, воздев в руках зелёную книгу, потрясает ею перед бегущими - но ясно по его лицу, что сейчас и он бросит Коран, побежит вместе со всеми, спасая свою шкуру; рыжий атлет в алом мундире - холёное молодое лицо с бакен-бардами искажено яростью и гневом - рукоятью длинного палаша бьёт по головам бегу-щих мимо турок, с левой стреляет в русских из револьвера - и тоже видно, что он никого не остановит уже и ничего не исправит...

   Он закончил рисунок только вчера. Когда ещё вроде бы не было весны, и даже вить-ка, сидя у стола, писал какие-то зимние стихи, хотя и хорошие, но - зимние.

   Тихие следы по белой пороше.

   Зимний берег ввысь, соснами поросший.

   Утренних часов тишина стеклянная.

   Небо - серым куполом, в середине - я.

   От мороза масляный металл карабина.

   Пёс со мною рядом, иней лёг на спину.

   Круг широкий чертит щука подо льдом.

   Два часа вдоль речки - вот и он, мой дом...

   Но сейчас всё виделось совсем по-другому. Ожесточённо растираясь полотенцем после "душа", который ему устроили во дворе, едва он туда высунул нос, Валька снова осмотрел свою картину и остался доволен. Бросив полотенце на постель, мальчишка подсел к роялю - подарку загадочного "дяди Саши". Впрочем, сам Валька почему-то был уверен, что это презент от Президента.

   На рояле Валька играл нередко - Михал Святославич любил послушать классику. А вот у Витьки имелось стойкое предубеждение против неё, которое Валька старался пе-ребороть, "задалбывая музыкой", как грубо говорил поэт. Впрочем, лесник и Витька ушли в Гирловку до вечера, и Валька хотел поиграть "для себя".

   Хотел - пока не положил пальцы на клавиши. И так и застыл. Надолго. Почти на час. Потом Валька решительно встал. Подошёл к компьютеру, включил принтер, быстро покопался в Интернете и стал распечатывать листы нотной бумаги, отрешённо глядя на то, как разлинованные прямоугольники вылезают из урчащего аппарата. Когда их наб-ралось достаточно, мальчишка отключил аппаратуру, одним ударом сбил разрозненную

195.

   стопку в ровную, взял карандаш и подсел обратно за рояль. Снова долго сидел, кусая губы и временами помахивая в воздухе рукой. А потом - начал играть. Рваными кусками, то морщась и скалясь, как от боли, то покрывая листы строчками знаков.

   Музыка пела в нём - тише, громче, сбиваясь и слаживаясь - но неостановимо и неу-молчно.

   Вот - тема Беглеца. Шаги - то торопливые, но осторожные, то бешеный бег... А вот - слёзы, падают мальчишеские слёзы... и трещит, мечется пламя над развалинами... И - испуг, одиночество... а потом - взрыв, бунт: я человек, гады!!! Не троньте, я чело-век!!! Бег, бег, бег, звуки наталкиваются друг на друга, торопятся...

   Тема Вальки. Спокойная, весёлая, солнечная музыка, только чуточку с диссонансом, с недоумением - откуда в мире грязь? Вступают фоном линии де ла Роша - мужествен-ная и резкая - и Игоря Игоревича - наивно-беззащитная,но в то же время непреклонная... а вот Отец и Мать, и все темы сливаются, звучат... а потом - короткий взрыв, звуки сыплются каскадом... И в одиночестве снова плачет мальчишка, только плачет совсем растерянно, он один и ему плохо и страшно...

   Приближается тема Беглеца. Две горькие темы сплетаются... и... и вот стран-ность: они словно бы веселеют. "Ты и я - уже двое, брат..." А кругом - шумы, гул, голо-са равнодушного мира. Но их неожиданно отсекает величественный голос Пущи...