Александр Кожев - Введение в чтение Гегеля

• Название: Введение в чтение Гегеля
• Автор: Александр Кожев
• Издательство: Наука
• Жанр: Философия
• Год: 2003
• ISBN: 5-02-026788-0

---

Гегель признает здесь возможность трех по существу нефилософских типов поведения, когда Человек отказывается от каких-либо субъективных или объективных изменений и, следовательно, от расширения Самосознания за положенные ему пределы.

Существует прежде всего «gedankenlose Tragheit», «безмысленная косность». Это случай «Тупицы», который, самое большее, способен претерпевать Историю, как камень «терпит» законы своего падения. Он не способен принять сознательно и добровольно какую-то перемену, и прежде всего такую, которая может означать для него смерть. Но он тем паче не может ее отвергнуть — осознанно и по своей воле. Так при случае его поведут на смерть, как скот на бойню. И мы только что видели, что для Гегеля такое поведение отличает как раз животное. Однако при всей суровости нашего осуждения «безмысленной косности» можем ли мы утверждать, что отупевший и впавший в эту «умственную вялость» человек полностью перестал быть человеком?

И потом, нельзя забывать, что прямая противоположность этому бездеятельному апатичному человеку — человек действия, который выражает протест, не соглашается, пытается изменить то, что ему не по душе, — это вовсе не тот, кого принято считать «философом». Это, скорее, «белокурая бестия», та самая «blonde Bestie», о которой тосковал Ницше. Это человек, реально изменяющий Мир своими действиями и, по закону противодействия, меняющийся и сам; но ничего не говорит о том, что он осознает происходящие с ним перемены или что он поймет того, кто ему о них скажет[237]. Короче, человек действия, по определению, никакой не философ. Для Гегеля же, «blonde Bestie» — не меньшая скотина, чем скотина инертная, пассивная и конформистская. Вполне очевидно все же, что поведение первой достойнее. И это доказывает, что мы имеем дело с человеческой реальностью, так как чисто природная реальность лишена степеней достоинства, с этой точки зрения она абсолютно однородна.

Но вернемся к философу. Разве не характерно, что именно ему «толпа» приписывает ту самую «чувствительность», «Empfindsamkeit», о которой говорит Гегель в цитируемом отрывке? Ибо то, что Гегель имеет здесь в виду, — это равным образом позиция «Всепонимания — всепрощения», что означает всеоправдание и всеприятие. Это та пресловутая «объективность», которой ждут от ученого и в особенности от «философа», для того только, по общему мнению, в мир и явившегося, чтобы сказать: «чем больше перемен, тем вернее все идет по-старому». Конечно, можно и нужно говорить, что это не «философ», а карикатура на него, — «софист». Без сомнения, философ может и должен все понимать и ничего не «прощать». Но кроме того не нужно забывать, что те, которые «не прощают», еще реже вообще что-нибудь «понимают». И опыт показывает, что без людей, действующих без понимания, намерение философа изменить все, что можно и, следовательно, должно изменить, остается, как правило, только намерением. Можно, правда, возразить (вместе с Аристотелем), что Человек также использует животных для достижения своих целей. Но возражение не кажется мне очень убедительным, хотя бы потому, что упомянутые «животные» не всегда повинуются и иногда могут «протестовать».

В чем хотелось бы признать правоту Гегеля, так это в том, что он говорит об «Eitelkeit», «Тщеславии» /«Vanite- vaine»/, о так называемом «Индивидуализме». Человек, видящий во всем происходящем лишь повод для собственных «переживаний»; человек, желающий лишь холить свое Я, которое он считает «личным», но которое на самом деле, будучи изолированным и замкнутым в себе, оказывается пустым и абстрактным, т. е. в точности таким, как Я любого другого «индивидуалиста»; человек, аполитичный и асоциальный, ошибочно полагающий, что он лучше других и может оставаться «над схваткой», довольствуясь сторонним наблюдением за переменами и конфликтами и безмятежно радуясь всякий раз неизменному согласию с самим собой; — такой человек из «geistige Tierreich» /«духовного животного царства»/, кажется, действительно заслуживает названия «ученого животного», или интеллектуала, как его именует Гегель. Но вопреки или, лучше сказать, в силу вызываемой им неприязни, нужно все же сказать, что и это не более чем метафора.

Наконец, и это самое серьезное возражение, существует еще и Верующий, который, по Гегелю, тем более лишен самосознания, что все время говорит о Я, существенно ином, нежели его собственное. Но, конечно, Гегель не случайно не упоминает его в перечне[238]. Он его не упоминает, потому что тут явно нельзя говорить о животной жизни, даже пользуясь языком метафор.

Без всякого сомнения, тот, кто является философом или думает, что он философ, должен ощущать собственное бесконечное превосходство над Верующим, который — всего лишь Верующий, уж не говоря об остальных. Ибо один только Философ может понять и выразить истинный и подлинный смысл того, что прочие только делают или испытывают. В общем, человек (отдельный или «коллективный») превосходит других в той мере, в которой он их понимает, а они его — нет. (Это, кстати, единственно возможное определение прогресса). Но считать, как, похоже, порой это делает Гегель, что один только философ призван представлять собой человеческую реальность, — это засвидетельствовать собственный «профессиональный кретинизм»2.

Я думаю, что Гегель прав, когда говорит, что без Философии не было бы Истории. Не было бы понятой Истории, ибо Философия — это как раз «verstandene Geschichte» /«понятая история»/, Само-сознавание человеческой реальности на всем ее протяжении. И не было бы реальной Истории, ибо если историческое Настоящее со-определено Прошлым, то только понятым Прошлым: пока Человек не осознает своего нового положения в Мире, сравнивая его с прежним, ему никак не усмотреть скрытого в нем противоречия (т. е. Нега- ции), и он, стало быть, тем более не может отрицать его своими действиями, и, значит, его действование не будет подлинно человеческим, или историческим. И действительно, в основании всякой Революции всегда заложена та или иная Философия. История же и есть не что иное, как непрестанная Революция, ибо она совершает свое поступательное движение посредством отрицаний наличной социальной реальности.

Но ничто не говорит о том, что, пока есть люди на земле, непременно будут и философы. Другими словами, не исключено, что История остановится, так и не дойдя до своего окончательного завершения. Нужно, стало быть, прилагать усилия к тому, чтобы этого не произошло. Или лучше так: мало говорить себе, что рано или поздно всегда придет какой-нибудь философ; надо бы, чтобы каждый сказал себе, даже без достаточных на то оснований, что, может быть, он и есть тот единственный человек, который сможет стать этим ожидаемым философом.

И потом нельзя забывать, что практически, если История и понимается философами, то созидается она теми, кто, как правило, к ним не принадлежит. Так вот, Гегель это знает очень хорошо, поскольку он говорит, что без созданной Наполеоном Империи его собственная философия не была бы возможна. Конечно, говоря о Наполеоне, он подчеркивает, что это случай Bewuptsein, а не Selbstbewuptsein (р. 471, 4—5-я строки снизу /с. 428–429/). И он прав, ибо действительно Наполеон не был философом. Но ясно, что надо слишком далеко зайти, чтобы сказать, что этот великий человек не был вполне человеком.

Вернемся к тексту главы VIII.

Итак, для Гегеля История сводится в конечном счете к истории философии. Так, в пассаже, следующем за приведенной фразой, в котором речь должна идти о «wirkliche

Geschichte» /действительной истории/, только и говорится, что об истории философии.

В первой фразе этого пассажа[239] Гегель еще раз уточняет различие, существующее между Философией и Религией, т. е. Теологией. Во второй[240] он говорит о рождении (начиная с Декарта) христианской Философии после крушения христианской Теологии в эпоху Ренессанса. Наконец, во фразах, завершающих этот отрывок[241], он обобщает историю христианской, читай современной, философии, говоря (без упоминания имен) о Декарте, Спинозе, Лейбнице, философии Просвещения, о Канте, Фихте и Шеллинге.

Я не перевожу этот отрывок (р. 559, 15-я строка—560, 5-я строка снизу /с. 430, 23-я строка—431, 11-я строка снизу/), ибо без комментария он почти что непонятен, а комментарий, удовлетворяющий хотя бы частично, потребовал бы много времени.

Я хотел бы только объяснить, почему в этом Резюме Гегель говорит о философии в обычном смысле слова, т. е. о метафизических Системах Декарта, Спинозы и т. д., тогда как в самом тексте «Феноменологии духа» он о них не говорил, упоминая лишь антропологические учения этих философов, в первую очередь Канта.