Максим Горький - Том 23. Статьи 1895-1906

• Название: Том 23. Статьи 1895-1906
• Автор: Максим Горький
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1949

В двадцать третий том вошли статьи, написанные М. Горьким в 1895–1906 годах. После первой публикации в периодической печати статьи автором не редактировались и не переиздавались. Исключение составляют два отрывка из статьи «Заметки о мещанстве». Они неоднократно редактировались автором и дважды переиздавались в сборнике М. Горького «Статьи 1905–1916 гг.», издание «Парус», Петроград, 1917 и 1918. В последний раз эту статью М. Горький редактировал при подготовке собрания сочинений в издании «Книга», 1923–1927 годов, для предполагавшихся томов публицистики; однако эти томы не были выпущены в свет. Таким образом, все статьи настоящего тома включаются в собрание сочинений впервые.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

«Да это всегда было и совершенно в порядке вещей!..» — возразят мне.

Да? В порядке вещей?

Не верю. Не согласен.

Это всегда было — может быть.

Но я знаю студентов, и мой опыт, моё знание их повелевает мне сказать, что хотя студенты прежнего времени и дебоширили, но и в этой области они были чище «теперешних».

Ибо в каждом скандале, в котором они принимали участие, — вместе с ними были благородство и честь, и прежде поводы к скандалам были несколько иные, чем ныне.

Я, пожалуй, кончил.

Со смирением сознаюсь пред оппонентом моим — да, я и грубоват и неостроумен — это факт.

Но, почтеннейший, зачем же вы говорите мне об этом ещё грубее, не остроумнее, если вы сознаете себя выше меня и этом отношении?

Зачем — о несчастный сынок скверненьких деньков — вы так плохо рекомендуете себя, — если вы о себе высокого мнения?

Не отвечайте — я знаю!

Addio! [11]

[26]

Осуществляются мечты, хорошие мечты, которые в скором времени позволят всем нам с полным убеждением сказать:

«Деревня — вот он — рай!»

А почему — тому следуют пункты.

Во-первых, в одном из заседаний общества трезвости одним из радетелей о преуспеянии народа на почве культуры было предложено, помимо украшения деревенской жизни волшебными фонарями, устроить в деревне ещё и кегельбан.

Во-вторых, решено в принципе завести в деревне музыку — настоящую музыку.

Ознакомить мужичков с Чайковским и Бородиным, и чтобы мужичок и пахал под музыку, и молотил под неё, и о податях думал под звуки похоронного марша.

Инструментов нет — это ничего, можно и на губах изобразить.

С музыкой и пением — жизнь деревни, несомненно, пойдёт как по нотам.

И всё это тем более уместно, что, как оказывается, деревня уже пользуется услугами электричества.

Для вас это новость?

Я тоже ничего не знал до последнего дня земского собрания.

Этот отрадный факт был ведом только гласному Шулешкину, но и он хранил его до сей поры в строгой ото всех тайне.

Но наконец-то объяснил.

— Ведь в настоящее время, — спокойно доложил он товарищам, — электрическое освещение устраивается даже в деревнях!

Все были поражены открытием.

Но, конечно, не могли не поверить гласному, жителю деревни, хорошо знакомому с ней.

Поверили, — потом стали завидовать ему.

— А у нас в деревнях совсем нет никакого освещения. Тьма одна, и больше ничего!

Да-с, вы видите, деревне нынче «везёт», как говорится.

Кегельбан ей хотят устроить, музыку ей дают, электрическое освещение у неё уже есть…

Теперь остаётся совсем немного дать ей для полного счастья.

А как это будет хорошо, когда она введёт у себя разные культурные штуки!

Например, телефон.

Дядя Сидор звонит к дяде Фоме.

— Эй ты, корявый чёрт, ты дома, что ли?

— Дома, а что ты орёшь?

— Я-то? Так, ничего. Лежал, лежал на печи, скучно стало…

— Ну?

— Дай, думаю, Фомку в кабак позову.

— Да ведь денег-то нет?

— А мы мой хомут заложим! Идёт?

И при свете электрического освещения они оба дружески тащат в кабак хомут с шершавого Савраски — животного, питающегося соломой с крыши.

Видите — какая отрадная картина?

Вл. Гиляровский. «Забытая тетрадь». Стихотворения, издание 2-е

Вл. ГИЛЯРОВСКИЙ. «ЗАБЫТАЯ ТЕТРАДЬ»

Стихотворения, Издание 2-е. Москва, 1896.

Стихотворения, выдерживающие два издания, по нынешним временам это сего-нибудь да стоит — и читатель вправе ожидать от «Забытой тетради» господина Вл. Гиляровского оригинальности, таланта, красоты стиля, идеи, вообще чего-нибудь такого, что оправдывало бы успех его стихов. Чем же объясняется интерес публики к стихам господина Гиляровского? Посмотрим.

Почти в самом начале сборника стоят «Запорожцы», картинка, сюжет которой взят из очень плохого романа господина Д.Мордовцева «Царь и гетман»; источник вдохновения не из особенно отменных, как видите.

Образец стиха: в стан шведов под Полтавой являются запорожцы…

В изумленье
Карл молча смотрит на гостей;
Пройдя полсвета, без сомненья,
Он войск не видывал странней:
Кто как, кто в чём.

Такие стихи рисуют мне запорожцев похожими на современных поэтов, людей тоже довольно бесшабашных и являющихся пред лицом публики тоже «кто как, кто в чём», но всегда с одной и той же песней, аранжированной плохо, всем надоевшей и едва ли искренней ввиду отсутствия в ней действительной силы чувства, — отсутствия, которое не заменяется набором избитых, жалких слов.

Господин Вл. Гиляровский эту знакомую нам песню поет так:

Устал я жить! Нет в мире для меня
Вперёд манящих сладостных мгновений,
В душе ни чувств, ни страсти, ни огня.

Скверное положение, что говорить. Не знаем только, что можно рекомендовать автору для излечения.

Дальше оказывается, что у господина Гиляровского нет

В мозгу ни дум, ни веры, ни сомнений.

И ещё раз — нельзя не посочувствовать поэту с опустошённым черепом.

Я просто жить устал, желаний — никаких,
Надежд — ни призрака, живу без ожиданья
Счастливых дней, не надо мне и их,
Я жить устал, я пережил желанья…

И «разлюбил свои мечты», как и следовало ожидать. Но отчего и почему случилась такая неприятность с господином Гиляровским, — он не рассказывает.

Чем же всё-таки объясняется второе издание его стихов? Не знаем, разве только тем, что первое было издано в самом минимальном количестве. Хорошего понемножку.

Как её обвенчали

Быль

Встарину, бывало, вот что делалось.

Не идёт девица замуж — отхлещут её по щекам, а то плетью «располосуют» — идёшь?

Не хочет. Тогда её ещё раз побьют, посадят на хлеб да на воду и ждут её согласия — идёшь?

Не идёт. А жених — особенно если он влюблён, стар, урод или обладает ещё каким-либо достоинством в этом же духе — настойчиво просит у родителей невесты обвенчать ешо с ней.

Тогда прибегали к такой дивной мере: раздевали невесту догола и выводили пред лицо жениха за косу.

Это всегда действовало — девушка считала себя опозоренной навек: кто её, уже «облюбованную» одним мужчиной, теперь замуж-то возьмёт?

Но такая мера даже и самыми строгими родителями считалась крайней, и к ней прибегали только тогда, когда уже никакой бой и все пытки не могли сломить энергичного упорства девушки, основанного на чувстве её отвращения к мужчине, с которым она должна жить всю жизнь в самой тесной близости.

Давненько это бывало и, нужно сказать, далеко не везде бывало, а только, — говорят исследователи нашего быта, — «облюбование» как понудительная мера для упорных родительской воле девиц практиковалось в Олонце, в Устюге Великом и на берегу Белого моря у помор.

Сильная мера. С ужасом представляешь себе нравственное состояние девушки, подвергнутой «облюбованию», и, право, хорошо делается на душе, когда подумаешь, что мы уже прожили то время, когда родители отправляли своих дочерей к венцу пощёчинами и плетьми, голодом и позором, когда живого человека порабощали до того, что приказывали ему броситься в объятия мужчины, не возбуждающего у девушки ничего, кроме инстинктивного отвращения.

И вот, повинуясь родительской пощёчине, сопровождаемая ею, эта девушка шла на брачное ложе, навстречу поцелуям и ласкам, для неё, быть может, совершенно непонятным и возбуждающим в ней только ужас.

Но ныне — нет! Лучи просвещения по проволокам телеграфов и рельсам железных дорог запали в углы невежества, и теперь, например, Самара уже не та Азия, какой нас считала немного лет тому назад высококультурная Европа.

Нравы смягчены — вы понимаете? — смягчились нравы, и это надо считать за факт. Все мы стали гораздо более культурны и утончённы. Смягчение нравов — это великая вещь, и, например, тот факт, что ныне мы, научившись грамоте, стали сочинять на наших врагов анонимные письма и доносы, вместо того чтобы, по старине, мять врагам бока, — этот факт показывает, что смягчение нравов ещё и потому хорошо, что более безопасно и более выгодно, чем старинная грубость, позволявшая нам, встав лицом к лицу с врагом, при желании поколотить его, — рисковать собственными боками.

Вообще ныне не принято употреблять со врагом грубых приёмов старины, и известный удар «под сердце» заменён более культурным ударом по сердцу. Равно не принято и мстить открыто, становясь с неприятелем нос к носу; каждый из нас понимает, что излишне осложнять взаимное озлобление созерцанием противных нам физиономий, и потому все мы действуем друг против друга из-за угла, потихоньку и, отбросив в сторону кистени и дубины, уподобляем в дело сплетню и клевету.