Борис Альтшулер - Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера)

• Название: Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера)
• Автор: Борис Альтшулер
• Издательство: Практика
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-88001-020-1

От издателя: Книга включает статьи 72 авторов — в основном ученых, работавших с А. Д. Сахаровым, знавших его в разные периода жизни. Здесь и сотрудники по работе над ядерным оружием, коллеги из Физического института, однокурсники по учебе в МГУ, физики из США, Израиля, других стран. Книга включает уникальные материалы о крупнейшем в истории испытании сверхмощной водородной бомбы, горькой ссылке и трагических месяцах голодовок А. Д. Сахарова.

---

Вечером того же дня я приехал к Петру Леонидовичу Капице. Я сказал ему, что никогда не был диссидентом, но если будет поднят вопрос об исключении Андрея Дмитриевича, заявлю на собрании все, что думаю. Среди прочего повторю то, что сказал мне Лев Андреевич Арцимович незадолго до своей смерти: "Если зайдет речь об исключении Сахарова, я выйду на кафедру и попрошу показать мне хотя бы одного из присутствующих в этом зале, кто сделал для страны больше, чем он". Петр Леонидович сказал мне: "Начните, а более пожилая часть Вас поддержит…" Когда мы исчерпали эту тему, Капица стал читать мне свои письма, теперь уже опубликованные, которые он писал Сталину и другим членам правительства по разным случаям, в частности, по поводу ареста академиков Ландау и Фока.

К чести Академии, вопрос об исключении Сахарова не ставился.

В ноябре 1981 года, когда я узнал, что Андрей Дмитриевич и его жена объявили голодовку, я, помимо тревоги за их здоровье и жизнь, очень остро почувствовал опасность возможных последствий, начиная с размещения в Европе американских ракет, которых тогда еще не было, и кончая полным прекращением всех научных контактов. Не все понимали, что повод голодовки — требование разрешить Лизе Алексеевой выехать к ее мужу, сыну Елены Георгиевны — продиктован не родственными чувствами, а стремлением защитить права и достоинство каждого человека. Как рассказала мне недавно Елена Георгиевна, даже Лидия Корнеевна Чуковская огорчалась, что поводом послужила личная причина, а не требование освобождения Анатолия Щаранского. Присутствовавшая при этом мать Щаранского воскликнула: "Как вы не понимаете, что так он борется за всех!"

Несколько членов Академии пытались помочь Андрею Дмитриевичу. Расскажу о попытке, в которой участвовал сам. Все, с кем я разговаривал в Президиуме Академии наук, очень сочувственно относились к усилиям спасти Сахарова. Поэтому мне своевременно сообщили о совещании по поводу Сахарова у президента Академии А.П.Александрова. Должен был приехать Андропов, но в последний момент выяснилось, что вместо него будет его заместитель. До начала заседания я подробно высказал вице-президенту Е.П.Велихову свои соображения о возможных трагических последствиях голодовки. Потом стал поджидать в нижнем вестибюле Александрова, к которому в эти дни невозможно было попасть. У меня было всего несколько минут, пока мы поднимались по лестнице.

Я сказал: "Есть только один ключ к решению проблемы. Нужно безоговорочно согласиться на его, в сущности, пустячную просьбу. Отказ приведет к непредсказуемым последствиям для нашей науки". На это Александров, повторяя версию КГБ, ответил: "Вините во всем его жену". Я возразил, что у него неверная информация. Андрей Дмитриевич — человек совершенно независимой мысли и делает все по глубокому внутреннему убеждению.

Позже я через Велихова передал Александрову краткую записку, в которой по пунктам перечислялись доводы, требующие немедленно устранить причину голодовки. Записка начиналась с заявления, что для Академии — и не только для нее — более важной проблемы сейчас не существует, поэтому вопрос должен решаться на самом высоком уровне. До меня дошли слухи, что один из наших правителей сказал — кто такой Сахаров, чтобы поставить нас на колени? Поэтому я включил, быть может, наивную фразу: "Великодушие сильного подчеркивает его силу". Из опасения, что наблюдавшие за Сахаровым "врачи в штатском" применят насильственное кормление, я написал в одном из пунктов: "Следует учесть его необычные душевные качества; неосторожные меры принуждения могли бы привести к непредсказуемой реакции и роковому исходу".

Совещание у Александрова ни к чему не привело. Заместитель Андропова заявил, что они "контролируют ситуацию".

На Александрова было оказано большое давление — телеграммы в защиту Сахарова шли с разных концов Земли. Трудность, по-видимому, состояла в том, что Андропов был решительно против удовлетворения просьбы Сахарова. Мне стало ясно, что нужно любым способом побудить Александрова пойти к Брежневу и добиться решения.

Поздно вечером я пришел к моему давнему знакомому В.Р.Регелю, близкому другу Александрова, и несколько часов, не стесняясь в выражениях, объяснял ему, какую жалкую память оставит о себе его друг и каким позором будет на века покрыто его имя в случае рокового исхода. Я встретил полное понимание Вадима Робертовича и его жены. Этой же ночью он поехал к Александрову домой и говорил с ним в присутствии жены Анатолия Петровича, доброй и умной женщины. Мне кажется, ее присутствие сыграло решающую роль. На следующий день Александров поехал к Брежневу и добился положительного решения.

Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна голодали семнадцать дней…

Через некоторое время я послал Андрею Дмитриевичу в Горький свою книжку "Поиски истины". В ответ получил телеграмму с уведомлением о вручении, которую храню как реликвию: "Спасибо за книгу за все восклицание ваш Андрей Сахаров".

Сахаровы вернулись в Москву в декабре 1986 года, проведя в ссылке семь лет без одного месяца, тогда как "по закону" предельный срок ссылки — пять лет.

В первый же день приезда Андрей Дмитриевич отправился на семинар в Физический институт им. П.Н.Лебедева. На следующий семинаp, 30 декабpя, я пришел туда, чтобы его повидать. Помимо известных мне физиков, на семинар пришли журналисты Юрий Рост и Олег Мороз. После окончания семинара они предложили отвезти А.Д. и меня домой. По дороге Андрей Дмитриевич рассказал, как закончилась горьковская ссылка. Повторю его рассказ так, как он мне запомнился.

Совершенно неожиданно к Сахаровым пришли монтеры и поставили телефон. На следующий день позвонил Михаил Сергеевич Горбачев и сказал, что принято решение, согласно которому они могут вернуться в Москву. Андрей Дмитриевич ответил: "Спасибо, но на днях в чистопольской тюрьме погиб мой друг Анатолий Марченко. Он был первым в списке, который я Вам послал. В советских тюрьмах томится много узников совести, и их всех нужно освободить". Горбачев возразил, что среди них есть разные люди. "Все равно, — настаивал Сахаров, — освободить нужно всех". Горбачев не согласился с этим, но Андрей Дмитриевич не отступал: "Умоляю Вас вернуться к этому вопросу. Это необходимо для Вас лично, и для международного престижа нашей страны…" Этим поразительным разговором закончилась семилетняя ссылка Сахаровых.

Но и после их возвращения долгое время существовал негласный запрет упоминать имя Сахарова в печати и на телевидении. Я с этим непосредственно столкнулся. В 1987 году телевидение снимало фильм "Сомневаюсь в явном, верю чуду…", посвященный науке и ответственности ученого, в котором я принимал участие. Одним из эпизодов фильма была моя беседа в рабочем клубе на Ленивке. Мне задали вопрос о Сахарове. Когда я ответил, поднялся молодой человек и сказал: "Я почувствовал Ваше волнение, когда Вы говорили об Андрее Дмитриевиче, и считаю долгом нашего собрания вынести постановление о допущенном в отношении Сахарова нарушении прав человека".

Вскоре выяснилось, что руководство Центрального телевидения приказало выбросить весь кусок с упоминанием о Сахарове. Тогда я написал письмо на имя члена Политбюро А.Н.Яковлева. Оно заканчивалось такими словами: "А.Д.Сахаров — не только крупнейший физик, но и мыслитель с глубокими и неожиданными гуманитарными идеями. Он с одобрением и доверием относится к происходящим у нас переменам, но для того, чтобы привлечь его к общественной жизни, следует, как мне кажется, прежде всего восстановить его доброе имя в стране, для которой он так много сделал.

Упоминание о нем в телефильме, сделанное неофициальным лицом — деликатное и достаточно эффективное начало этого справедливого дела.

Надеюсь на Вашу помощь".

Через некоторое время мне сообщили, что фильм выходит без купюр.

В 1988 году в Москву приехал выдающийся американский физик Дэвид Гросс. Он попросил меня помочь ему встретиться с Сахаровым. Андрей Дмитриевич знал Гросса и как физика, и как общественного деятеля. Он выкроил из своего расписания время для встречи и попросил меня в ней участвовать. Разговор начался с обсуждения происходящих у нас перемен. Мы все тогда воспринимали их как начало перехода к подлинно демократическому обществу. Затем разговор перешел к науке. Меня поразило, с какой живостью А.Д. реагировал на научные новости. Особенно его волновали последние результаты в теории квантовых струн, которой он больше всего интересовался еще до возвращения из Горького.

В том же году в Москву приехал известный физик, профессор института Вейцмана, Гарри Липкин. Он в числе многих зарубежных ученых прилагал большие усилия для освобождения Сахарова. Я пригласил его с женой в гости. Андрей Дмитриевич, узнав, что Липкин будет у меня, позвонил мне и спросил: "А что если мы с Люсей сейчас к вам приедем?" Надо ли говорить, как мы обрадовались! Была вкусная еда, и все ужинали с большим аппетитом. Потом А.Д. и Елена Георгиевна подробно рассказывали о своей поднадзорной жизни в Горьком. Невозможно было без кома в горле слушать этот перечень издевательств и беззаконий. Елена Георгиевна безжалостно описала горьковские мытарства в воспоминаниях, напечатанных в журнале «Нева».