Борис Альтшулер - Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера)

• Название: Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера)
• Автор: Борис Альтшулер
• Издательство: Практика
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-88001-020-1

От издателя: Книга включает статьи 72 авторов — в основном ученых, работавших с А. Д. Сахаровым, знавших его в разные периода жизни. Здесь и сотрудники по работе над ядерным оружием, коллеги из Физического института, однокурсники по учебе в МГУ, физики из США, Израиля, других стран. Книга включает уникальные материалы о крупнейшем в истории испытании сверхмощной водородной бомбы, горькой ссылке и трагических месяцах голодовок А. Д. Сахарова.

---

Действительно, в ноябре 1961 года на Андрея Дмитриевича был подготовлен "Наградной лист", составной частью которого явилась "Краткая характеристика", подписанная, как тогда было принято, «треугольником» — директором предприятия Б.Г.Музруковым, секретарем горкома КПСС А.С.Силкиным и председателем горкома профсоюза А.Нечаевым:

"Академик Сахаров Андрей Дмитриевич — один из виднейших ученых-физиков нашей страны. Ему принадлежит ряд глубоких и оригинальных физических идей.

Тов. Сахаров А.Д. является автором в разработке основополагающих физических идей и принципов, положенных в основу создаваемых изделий. Тов. Сахаров А.Д., возглавляющий коллектив теоретиков-физиков, является одним из научных руководителей предприятия. Ему свойственна большая инициатива, изобретательность и исключительная глубина мышления. Огромный творческий вклад тов. Сахарова А.Д. по созданию первых образцов изделий был отмечен присуждением ему дважды звания Героя Социалистического Труда и Ленинской премии в 1956 году.

Начиная с 1955 года, по настоящее время, под руководством и при огромном творческом участии тов. Сахарова А.Д. был успешно решен ряд новых важнейших заданий Партии и Правительства по созданию целого комплекса образцов новейшей техники, при этом выполнение последнего исключительной важности задания Партии к XXII съезду КПСС отмечено поистине героическим и талантливым трудом тов. Сахарова А.Д.

Тов. Сахаров А.Д. принимает активное участие в общественной жизни предприятия, являясь членом общества по распространению политических и научных знаний, выступает с лекциями и докладами перед трудящимися.

Представляется к присвоению звания Героя Социалистического Труда".

В этом документе, составленном в партийно-бюрократическом стиле и отвечающем канонам и правилам игры того времени, Андрей Дмитриевич выглядит почти "активным общественником", а состоявшаяся вследствие очередного обострения советско-американских отношений серия отечественных испытаний ядерного оружия искусственно представлена здесь как "задание Партии к XXII съезду КПСС".

О неудовольствии, предъявлявшемся со стороны партийных органов к Андрею Дмитриевичу уже на объекте, я еще расскажу. Органы эти были приметной реальностью. И, например, при назначении в октябре 1962 года даже столь выдающегося (беспартийного!) ученого, как Андрей Дмитриевич, уже трижды Героя Социалистического Труда, на должность заместителя научного руководителя директор предприятия Б.Г.Музруков должен был смиренно обратиться к партийному руководителю города: "Тов. Силкину А.С. Прошу на заседании бюро горкома КПСС утвердить в занимаемой должности заместителя научного руководителя — начальника сектора товарища Сахарова Андрея Дмитриевича…"

Через три года после приезда на объект я решил сменить «географию» и поступить в аспирантуру — пожалуй, единственный тогда способ вырваться из железных «объятий» объекта. Я зашел к Андрею Дмитриевичу. Сдерживая волнение, попросил командировать меня в Москву для сдачи вступительных экзаменов в аспирантуру. Андрей Дмитриевич тут же встал и впервые предложил пройти в его комнату отдыха. Мы уселись в креслах за круглым столиком. После непродолжительного разговора общего характера Андрей Дмитриевич поинтересовался, чьим аспирантом я собираюсь стать. Я ответил: "Давида Альбертовича Франк-Каменецкого". Через мгновение прозвучало совсем неожиданное: "А вы не хотели бы поступить в аспирантуру ко мне?" Это была огромная честь, и я поблагодаpил Андpея Дмитpиевича. Но, пpиняв его пpедложение, я вынужден был бы остаться. Поэтому я сказал, что хочу учиться в очной аспирантуре, а на объекте существует лишь заочная. Я почувствовал себя неловко, тем более что не отважился обсуждать с Андреем Дмитриевичем истинные мотивы своего отъезда…

Приехав в Москву и позвонив Давиду Альбертовичу, я вдруг услышал, что Андрей Дмитриевич уже говорил с ним обо мне. Мое сердце екнуло. Из телефонной трубки продолжал звучать бархатный голос Давида Альбертовича: "Андрей Дмитриевич с похвалой отзывался о вас и сожалел, что вы уезжаете. Для меня это наилучшая рекомендация! Считайте вступительный экзамен простой формальностью".

Позднее, при случайных встречах в Москве, Андрей Дмитриевич всякий раз интересовался моими делами. Побывал я у него и дома на московской квартире по 2-му Щукинскому проезду и удивился простоте жилища, в котором, пожалуй, главной примечательностью были два глубоких коричневых кожаных кресла, которые когда-то были популярны в «казенных» кабинетах больших начальников…

Возвращаясь к мотивам моего отъезда с объекта, которые я не отважился обсуждать с Андреем Дмитриевичем, замечу, что не раз и не два я жалел об этом несостоявшемся разговоре. Он мог вылиться в интересную и важную беседу. Но в моих глазах Андрей Дмитриевич был не только непосредственным начальником, но еще и человеком, удостоенным наивысших наград и почестей за свой вклад в разработку и совершенствование ужасного оружия. Мне не хотелось раскрываться, тем более что я понимал, какие разговоры на объекте, занятом разработкой ядерного оружия, не могут поощряться. Касаясь этой своей работы, мы, молодежь, не затевали дискуссий и ограничивались мимолетными шутками. Да и было бы странно, если бы наше начальство или старшие товарищи заводили с нами, приехавшими работать, размагничивающие разговоры о моральных аспектах местной тематики.

Молодежь обладает острым глазом и не менее острой реакцией. И разве могла остаться незамеченной подталкивающая к размышлению, как бы случайная реплика Андрея Дмитриевича: "А это, наверно, усилия советских защитников мира!.." Или его же стихотворное противопоставление слов из набора букв А.Д.С.: «сад» и «ад»? Разве могла бесследно пройти ситуация, при которой летом 1961 г. радио и газеты полтора месяца упорно «разрабатывали» тему об усилиях советского руководства по запрещению испытаний ядерного оружия, а мы уже знали, что испытаниям дан «зеленый» свет, что они произойдут и, мало того, завершатся чудовищным, устрашающим взрывом?!

Эти толчки не могли пройти без последствий, и вскоре я заключил для себя, что, начиная с некоторого уровня, средства «устрашения», "сдерживания" или «равновесия» в руках противоборствующих сторон, в сущности, ничего не решают, а только обрекают… Лишенный оппонента, я стал спорить сам с собой, для убедительности прибегая иногда к письменной «дискуссии». Вот фрагменты из сохранившихся двух-трех страничек (июль, 1962 г.): "Здесь господствует конъюнктура и добиться успеха легче, чем где-либо… Сюда нужно приезжать работать вполне сложившимся человеком, который понимает, ЧТО он делает и согласен на ЭТО… И сколько бы ни звучало в оправдание: „Авось так оно и надо; авось ЭТО — единственно возможное, если хочешь уничтожить зло на Земле", — нужно помнить, что возможно более действенное средство…"

Беседа не состоялась… И лишь много позднее я узнал, что Андрей Дмитриевич опасался непонимания и был откровенен лишь с несколькими сотрудниками, разделявшими его взгляды. Нам же не была известна вся глубина обеспокоенности Андрея Дмитриевича вредными последствиями атмосферных ядерных взрывов. Откуда было знать о его слезах и истинных переживаниях, когда он выступил против двойного мощного испытания осенью 1962 года, считая один из намеченных взрывов абсолютно неоправданным и потому излишним и вредным? И как далеко решил он пойти в своих усилиях за прекращение ядерных испытаний?

Размышляя об Андрее Дмитриевиче тех лет, я не могу не обратить внимание и на то, что из поистине "райского уголка", каким объект был в тот период, в разное время уехали далеко не единичные, в том числе и молодые, физики-теоретики. Не думаю, что абсолютно во всех случаях ими двигали только «прозаические» мотивы. Как убежден и в неоднозначности суждений людей, оставшихся работать на объекте.

Поэтому мне трудно согласиться с Даниилом Граниным, который "спрашивал многих соратников И.В.Курчатова, начиная с академика Г.Флерова…мучился ли кто из атомщиков своей ответственностью перед демонами всеобщей гибели человечества, которых вызвали из небытия они, ученые", и заключил: "Вроде бы никто из наших не мучился" [1]. Слава Богу, писатель сделал исключение для А.Д.Сахарова. Но именно Андрею Дмитриевичу принадлежат слова: "Я и все, кто вместе со мной работал, были абсолютно убеждены в жизненной необходимости нашей работы, в ее исключительной важности… То, что мы делали, было на самом деле большой трагедией, отражающей трагичность всей ситуации в мире, где для того, чтобы сохранить мир, необходимо делать такие страшные, ужасные вещи…"

"Страшные, ужасные вещи" никогда не оставляют разум равнодушным. Тут не может быть двух мнений. Я полагаю также, что Георгий Николаевич Флеров, беседуя с Даниилом Граниным, имел в виду несомненную необходимость создания отечественной атомной бомбы как неизбежного обязательного противовеса атомному шантажу другой державы. И тут он был абсолютно прав, потому что все понимали, насколько важно ликвидировать атомную монополию США. Более того, находясь в теснейшем контакте с Георгием Николаевичем последние несколько лет его жизни, я осмелюсь утверждать, что ему как раз не были безразличны нравственные аспекты, связанные с ядерным оружием.