Борис Альтшулер - Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера)

• Название: Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера)
• Автор: Борис Альтшулер
• Издательство: Практика
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-88001-020-1

От издателя: Книга включает статьи 72 авторов — в основном ученых, работавших с А. Д. Сахаровым, знавших его в разные периода жизни. Здесь и сотрудники по работе над ядерным оружием, коллеги из Физического института, однокурсники по учебе в МГУ, физики из США, Израиля, других стран. Книга включает уникальные материалы о крупнейшем в истории испытании сверхмощной водородной бомбы, горькой ссылке и трагических месяцах голодовок А. Д. Сахарова.

---

Во время моего второго визита в Горький (9 февраля 1984 г.) после обмена мнениями о научных новостях А.Д. продемонстрировал свое умение работать с небольшим компьютером, присланным ему из-за границы. Он, в частности, запрограммировал и решил задачу о движении Меркурия вокруг Солнца с учетом эффектов общей теории относительности и, таким образом, численно нашел скорость смещения перигелия Меркурия. Работа с «умным» компьютером доставляла ему истинное удовольствие. После обеда, протекавшего в том же духе, что и прошлый раз, и небольшого отдыха А.Д. рассказал о том, что его мучило: его письмо Ю.В.Андропову с просьбой разрешить Елене Георгиевне продолжить лечение за границей уже три месяца остается без ответа. "Подожду еще неделю и объявлю голодовку", — сказал он. Я убеждал его не делать этого, просил хотя бы подождать, говоря, что в связи с длительным отсутствием Андропова ходят слухи о его серьезной болезни, возможны изменения в верхах и, следовательно, изменения по отношению к А.Д.

Надо же быть такому совпадению, именно в этот день Андропов умер, но его заменил К.У.Черненко. Новое письмо А.Д., на этот раз к Черненко, сначала долго оставалось без ответа, а потом сообщили, что ответ будет после майских праздников. Как известно (см. журнал «Знамя», 1990, № 2), 2 мая Елена Георгиевна на глазах у А.Д. была задержана сотрудниками КГБ и позднее осуждена. Объявленная А.Д. 2 мая 1984 г. голодовка, помещение его в больницу и последовавшее затем варварское обращение с ним медиков и агентов КГБ изменили его неузнаваемо.

* * *

После этих событий я встретился с ним только в день возвращения в Москву. Хотя радостные волнения преобладали, тяжело было видеть изможденное лицо, ввалившиеся ласковые глаза, сутулые плечи, отощавшую фигуру. И если духовно он выстоял и победил, физическая травма оказалась неизлечимой.

Часто можно слышать вопрос: как мог такой великий гуманист, каким оказался А.Д., заниматься созданием термоядерного оружия, да еще для столь бесчеловечного, недемократического сталинско-бериевского режима? Задают и другой вопрос: что же побудило его перейти от столь успешной разработки все новых моделей ядерного оружия к проблемам мира и разоружения, к защите прав человека?

Мне кажется, что ответы на эти вопросы связаны с эволюцией творческого духа А.Д. Он был прежде всего талантливейшим физиком и изобретателем, и возникшие у него в свое время идеи по созданию термоядерной бомбы и термоядерного реактора рассматривались им исключительно как возможные решения грандиозных научно-технических проблем, а не решения задач военного и политического противостояния США и СССР. Проверка правильности этих идей, их реализация были удовлетворением его творческого самолюбия. Вопреки пропаганде, мы не верили в реальную угрозу со стороны США, но дух соперничества (кто быстрее и лучше сделает), безусловно, был, как и вообще в любой научно-исследовательской работе, тем более, что вначале мы были позади.

И когда в середине 50-х гг. эти идеи осуществились и прояснили не только физическую картину, но и ее перспективы, интересы ведущих ученых стали перемещаться в другие области. Вместе с тем ими был завоеван громадный авторитет и осознана глубина своего творческого потенциала. В это же время А.Д. увидел, что его детище в руках узкой властолюбивой группы людей становится орудием распространения геополитического господства. По сути это был вызов автократии творцам научно-технического прогресса. И мы должны быть счастливы, что этот вызов был принят человеком с громадной интеллектуальной мощью, высочайшими гуманистическими принципами, человеком совести и долга. И он отдал все свои силы разработке путей выхода из создавшегося кризиса. Мог бы кто другой сделать это вместо него?

Литература

ДАН СССР, 1967, т. 177, с. 70–71.

В.Ф.Турчин Впеpеди всех и в одиночестве

Как-то в начале 70-х гг. американский журналист сказал мне: "Вы знаете, в Америке есть такое мнение, это недавно было написано в журнале «Тайм», что Сахаров, хотя он и замечательный человек, в сущности, не более чем генерал без армии. Вы согласны?" Я сказал: "Нет. Но не потому что у Сахарова есть армия, а потому что он не генерал. Тем не менее он играет более важную роль, чем весь генералитет Советской Армии".

Люди, вошедшие в историю, могут быть, в первом приближении, разделены на вождей и пророков. Вожди указывают людям, что они могут сделать, и люди следуют за ними массами. Пророки и святые указывают людям, что они должны были бы делать, но не делают по недостатку мудрости или мужества. Массы не любят этого и платят раздражением и часто ненавистью. Роль пророков в истории однако не меньше, чем роль вождей. День за днем, год за годом их слова и пример воздействуют на образ мышления масс, что в конечном счете ведет к эпохальным историческим переменам. Сахаров принадлежал к категории пророков и святых, но не к категории вождей. Даже среди диссидентов он не играл роли лидера в обычном смысле слова. Он никогда не побуждал людей следовать за собой. Наоборот, он следил за тем, чтобы его моральный авторитет не побудил кого-либо делать слишком смелые поступки, к которым человек не был еще подготовлен.

Смерть Андрея Дмитриевича вызвала проявление уважения и любви к нему со стороны масс, чего он не знал при жизни. Может быть, проживи он немного больше, он оказался бы центром кристаллизации массового движения, которое вывело бы страну из тупика. Может быть. А может быть и нет. Наверное, он опять оказался бы на шаг впереди всех и в одиночестве. На его похоронах, которые транслировались телевидением по всему свету, мне бросился в глаза один из плакатов: "Прости нас!" Так обращаются к святому, не к лидеру.

Я познакомился с Андреем Дмитриевичем осенью 1968 г. Я написал эссе под названием "Инерция страха" и запустил в самиздат. Мне хотелось узнать мнение Сахарова. Я попросил общего знакомого передать работу Андрею Дмитриевичу. Он нашел ее интересной, и мы встретились. Годом позже у меня возникла идея, что было бы хорошо, если бы представительная группа ученых, академиков, объяснила правительству и народу, что демократизация необходима не только сама по себе, но и для успешного развития экономики. Я составил предварительный текст письма к правительству, в котором начавшиеся тогда неудачи в экономике объяснялись как следствие тоталитарной политической системы и предсказывалось, что если политическая система не будет модернизирована, то и экономика придет к полному и непоправимому упадку. Не будучи академиком, я пришел к Сахарову с предложением собрать десять-двадцать подписей академиков под такого рода письмом. Сахарову понравился текст. "Но я не уверен, — сказал он, — что я найду хотя бы трех академиков, которые согласятся участвовать в этом, не то что двадцать. Я все же попробую".

Это было в начале 1970 г. Время было тяжелое. После краткого периода увлечения письмами протеста, который закончился с вторжением в Чехословакию, либеральная интеллигенция все более откатывалась в пессимизм и пассивность. Через пару недель Андрей Дмитриевич сказал мне: "Это безнадежно. Я не нашел никого. Но такое письмо нужно. Я добавлю к нему список конкретных мер, с которых можно было бы начать демократизацию, и давайте подпишем его вдвоем". Позже мы показали письмо Рою Медведеву, который охотно присоединился к нам, и в марте 1970 года письмо было отправлено в правительство. Вскоре оно стало широко известно по обычным для того времени каналам: самиздат, зарубежная печать, радио. Горбачевская гласность и перестройка начались, в сущности, с выполнения тех начальных двадцати пунктов, которые Андрей Дмитриевич сформулировал в этом письме.

С тех пор я провел много часов на знаменитой кухне на улице Чкалова, обсуждая различные документы и просто беседуя с Андреем Дмитриевичем и Люсей. Без преувеличения могу сказать, что это были одни из лучших часов моей жизни. Андрей Дмитриевич был исключительно открытым человеком — не только в смысле открытости своего глубокого ума к различным идеям, но и в том, что самый процесс мышления как бы приоткрывался для вас, и поэтому разговаривать с ним было одно наслаждение. Он был не просто искренним и чутким человеком, он был физически неспособен к неискренности и неправде. Все, кто знал его близко, не могли не любить его.

Возвращаясь к теме о вождях и пророках, хочу отметить, что Сахарову была абсолютно чужда тенденция лидеров всегда оказываться правыми и все знающими наперед. Хотя он был тверд как скала в отношении основных принципов, он очень часто говорил "Не знаю" или "Я не уверен". Я вспоминаю один вечер в моей квартире. Было нечто вроде неформального семинара. Присутствующие были в большинстве гуманитарии, но было и несколько физиков, в том числе и Андрей Дмитриевич. Обсуждалось нечто по философии истории, я сейчас уже не помню, что именно. Андрей Дмитриевич сидел молча, внимательно слушая говоривших. Кто-то спросил его: "А вы что думаете, Андрей Дмитриевич?" Сахаров сказал: "Ну, я, пожалуй, недостаточно знаю о предмете. Когда один говорит, я соглашаюсь. Потом, когда другой доказывает противоположное, я опять соглашаюсь". Все засмеялись, а я подумал: "Господи, я знаю не больше чем он, а ведь только что горячо доказывал что-то".