Эмманюэль Мунье - Манифест персонализма

• Название: Манифест персонализма
• Автор: Эмманюэль Мунье
• Издательство: "Республика"
• Жанр: Философия
• Год: 1999
• ISBN: 5-250-02694-X

Издание включает важнейшие произведения Э. Мунье (1905–1950), основоположника и главного теоретика французского персонализма. Созданные в драматический период истории Франции они ярко передают колорит времени. В них развиты основные темы персоналистской философии: духовных мир личности, межчеловеческое общение, свобода и необходимость, вера и знание, выбор и ответственность. С позиций личностного существования рассматриваются также проблемы социальной революции, государства, власти, демократии, национальных отношений. Главной же темой остается положение личности в современном мире, смысл ее жизни и деятельности. Большинство произведений, вошедших в издание, впервые публикуется в переводе на русский язык. Для читателей, интересующихся историей современной философии, проблемами культуры.

От редактора fb2 — требуется вычитка по бумажному оригиналу.

---

Понять надо прежде всего следующее: буржуа — это определение не класса, а духа, этот дух уже поразил государственных деятелей и тяжелым бременем лег на народные массы. Пеги, о котором упоминает ваш друг, написал про это довольно жесткие слова: «Деморализация буржуазного мира в экономической, индустриальной и других сферах, в организации труда и во всякой другой организации, распространяясь все дальше и дальше, поразила и рабочий мир, а стало быть, и все общество». Следовательно, для того, чтобы узнать, коснулось ли это кого-либо, совсем нет надобности проверять уровень его доходов, достаточно изучить его сознание.

Кто не заметил это в основе своей «метафизическое существо», называемое буржуа (утрата смысла бытия, любви, страдания, духа приключенчества и замена ценностей святости ценностями внешнего порядка), тот как раз и хотел определять его в рамках одного класса: патрон (социализм), лавочник (Флобер), обыватель (Монпарнас), человек — функционер (Куртелин) и т. п… Единственно здравой позицией является установление того, каким является бытие буржуа, и отыскание его черт в любом из нас.

Обеспеченность, продвижение наверх — все зависит от духовного содержания этих устремлений, согласен. Но нужно опять-таки напомнить, что Евангелие не вводит никакой предостерегающей меры в притчу о полевой лилии{24} и что социальное состояние стоит на самом последнем месте в ряду духовных ценностей. Нередко говорят: чтобы быть добродетельным, необходим минимум обеспеченности. Допустим, что для огромного числа людей это в самом деле так. Однако нисколько не мешает тому, что тот, кто умеет смело смотреть в лицо необеспеченности, даже будь она постоянной, оказывается более великим. И надо сразу добавить (даже если это величие — удел очень немногих), что для добродетельной жизни, которая является началом святости, максимум обеспеченности должен располагаться на самой низкой отметке. Что касается продвижения наверх, то я, конечно, могу допускать, что оно является не чем иным, как стремлением завоевать более свободное положение, благодаря которому человек не будет постоянно думать о хлебе насущном и сможет предаваться мечтам и совершать деятельность в подлинно человеческом смысле: но сколько из тех, кто хочет «продвигаться наверх», руководствуются именно таким идеалом и продолжают придерживаться его, когда добиваются разного рода удобств? Разве для огромного большинства и почти для каждого из нас, Нуарфализ, «продвижение наверх» или помощь в этом «своим детям» не означает стремление завоевать определенный престиж или без конца наращивать свой доход? Первое устремление касается глубинного смысла духовной жизни, второе же… Впрочем, М., если мне не изменяет память, сделал такое различие в важном пассаже, взятом в скобки.

Гибкость, сказала супруга нашего друга. Не идет ли речь об изысканности мадам Шарден (с ней я как-то познакомился у вас), о которой в самом деле трудно сказать, гибкость или доброта являются ее самым важным качеством. Мне говорили, что она в течение десяти лет, то есть всю свою молодость, ухаживала за умирающим мужем. Вот как умеют женщины осуществлять на практике метафизику добродетели, не признаваясь в этом, даже если делают это сознательно. Гибкость без силы, — тогда г. Поль Жеральди, или на более низком уровне, — фарфор г. Шардонна? Гибкость и сила взаимосвязаны, они невозможны друг без друга. Попробуйте определить первую, и вы вынуждены будете прибегнуть к помощи слов, характеризующих вторую, и наоборот. Тогда вы поймете, что негибкость, жестокость, преувеличение рождаются не в ходе политической борьбы, когда все рушится и об этом громко кричат, они свидетельствуют о нежной и внимательной душе. Мы становимся грубыми именно в снисходительности.

Видите ли, дорогой Нуарфализ, драма многих добрых душ — это драма кротости, а кротость нечто великое, снизошедшее с небес. Но Царство Небесное не от мира сего. Жизнь трагична: мы не видим в ней ничего, нет, почти ничего. Оливковый сад{25} — это Человек (Бог), который захотел передать нам все его плоды, а мы не хотим брать на себя ношу, захотел возлюбить сразу все то, что не находит любви в мире, потому что оно либо безобразно, либо приводит в замешательство, либо просто позабыто. Те, кто не любят, закрывают для себя мир. А те, кто полны любви, но любовь эта излишне деликатна, замыкаются в мире собственной любви. Однако такая любовь не имеет ничего общего с низменной потребностью в пресыщении и самоуспокоении; она жаждет нежной привязанности и безмятежности. Я, конечно, понимаю, что нельзя всю жизнь стоять на краю пропасти, сосредоточив в своем сердце все тревоги мира. Но надо разорвать этот заколдованный круг кротости.

Если, по крайней мере, не брать в расчет святость, то все здесь держится на волоске. Сначала испытывают чувство небытия по отношению к любой вещи и любому человеку. И этот страх жуткий — разве вы не испытываете страх в подобные моменты? — настолько мы привыкли к маленьким хижинам, стоящим в стороне от больших дорог, где царит оптимизм. Но только за их пределами познается подлинная кротость и подлинная радость, которые носят потрясающее имя «надежда»: точно так же и истина является ощутимой и непререкаемой только тогда, когда она прошла через ад своего отрицания. По отношению к этой позиции, на сей раз тесно связанной с жизнью и смертью, где мы видим лишь крайние пределы — верх и низ, абсолютное «да» и непререкаемое «нет», по отношению к этому великому пространству опыта то, что называют «непримиримостями» и «преувеличениями», является чем-то весьма несущественным. Тем не менее это и есть место сосредоточения нежности. Из этого видно, что человек всегда оказывается хуже, чем обычно считают; но из этого также (а надо бы сказать не «также», а «в то же время»), из той же самой истины вытекает, что он всегда лучше, чем о нем думают. Мы не правы (по отношению к людям или миру), проявляя снисходительность, но мы также не правы, впадая в отчаяние. Правильная позиция — это установление соотношения между крайней нищетой и величием или, по меньшей мере, между крайней нищетой и надеждой. («Здесь всякий раз стоит возвращаться к Паскалю» — эти пламенные слова произносите крайне осторожно, господа профессора!)

Вы убедитесь, друг мой, поскольку я упоминаю эти имена, что янсенисты и молинисты{26} живут не только на полках вашей библиотеки. Кто знает, не являются ли их споры весьма современными: философия тревоги, трактаты об отчаянии, с одной стороны, а с другой — ничем не примечательные пути мелкого буржуа. Я на стороне тех, кто стремится вырваться за пределы этих двух тенденций.

Один высокопоставленный чиновник писал мне недавно: «Когда молодость остается далеко позади, великое счастье видеть, как поднимаются молодые люди, тяготеющие к добру, с еще не угасшим пылом, который в тебе самом если и не угас совсем, то по меньшей мере превратился в нечто постыдное благодаря компромиссам, которым ты посвятил целое сорокалетие своей активной жизни. Я понимаю под „активной жизнью“ как раз ту жизнь, против которой вы восстаете с такой смелостью, то есть жизнь честного человека, труженика, совестливого, серьезного и тем не менее устроившегося „внутри лжи“, если следовать вашему прекрасному выводу».

Желаю вам всего наилучшего и заверяю вас в искренности моих слов.

Дени Блезъё.

Я нахожусь еще под сильным впечатлением от этого письма. Мне стало все яснее. Во мне нарастает чувство уверенности, потому что я отверг спокойную жизнь.

16 октября

Фромо, практичный парень, который благодаря своему высокому положению в военной промышленности хорошо разбирается, когда речь идет о лжи, ответил мне простым перечнем фактов:

Старик!

Да, надо бороться против огромной лжи, которая началась во времена Феликса Фора и которая сделала возможным то, что Франция оказалась в руках Крёзо{27}. Извини меня за то, что я сразу же перехожу к известным мне фактам, но они позволили мне для себя решить те проблемы, которые отравляют тебе жизнь. Следуй за мной.

Франции всегда недоставало коксующихся углей, а кокс необходим для выделки стали. Коксующийся уголь находится (и здесь, естественно, ничего не поделаешь!) в Англии, Польше, Вестфалии.

Лет тридцать назад Шнейдер вынужден был пойти на любые расходы, только бы получать кокс из России. Русский Альянс. Русский займ.

К 1910 году партия кронпринца начинает блефовать: мы можем получать кокс из любых углей, в частности из углей Саара. Французские инженеры в Сааре: им показывают кокс из Вестфалии, утверждая, что это саарский кокс. Они заглатывают наживку.

1911 год. Военные отставки. Пуанкаре. Трехгодичная служба в армии.

1914 год. Крёзо вынуждает Россию объявить войну. (Я только резюмирую.)

1917 год. Во Франции больше нет кокса. Польша потеряна. Поиски углей для стали в Бретани. Неудача.