Георг Гегель - Феноменология духа Гегель

• Название: Феноменология духа Гегель
• Автор: Георг Гегель
• Жанр: Философия
• Год: 1992

Имя Георга Вильгельма Фридриха Гегеля для многих наших современников стало синонимом слова «философ». Ни один из его предшественников не поднимал дисциплину, веками считавшуюся «служанкой богословия», на столь высокий пьедестал. «Гегель — это вкус», — утверждал Фридрих Ницше, а русский мыслитель Владимир Соловьев, говоря о Гегеле, замечал: «Изо всех философов только для него одного философия была все». Парадоксально, но вот уже двести лет стройный монолит гегелевской философии — предмет борьбы самых разнообразных противоборствующих сторон за право присвоить ее, сделав на сей раз «служанкой идеологии» или антропологии. Особенно рьяно делили гегелевское наследство в России, где его считали «своим» и славянофилы, и западники; и красные, и белые. Но сопротивление гегелевских текстов оказалось все-таки слишком велико, и использовать наследие «сумрачного германского гения» целиком так и не удалось ни политикам, ни постмодернистам. Философия Гегеля сохранила ценность цельной системы взглядов, так и не уместившись в рамки «набора инструментов» для покорения умов и душ.

«Феноменология духа» — одно из самых фундаментальных произведений в истории философской мысли и, быть может, поэтому одно из наиболее трудных для понимания.

---

Второй момент есть отношение веры как знающего сознания к этой сущности. Для веры как мыслящего чистого сознания эта сущность непосредственна; но чистое сознание есть точно так же опосредствованное отношение достоверности к истине — некоторое отношение, которое составляет основу веры. Эта основа для просвещения точно так же превращается в случайное знание о случайных событиях. Но основа знания есть знающее всеобщее и в своей истине — абсолютный дух, который в абстрактном чистом сознании или в мышлении как таковом есть только абсолютная сущность, а как самопознание он есть знание о себе. Чистое здравомыслие устанавливает это знающее всеобщее, простой себя самого знающий дух, точно так же как и негативное самосознания. Оно само, правда, есть чистое опосредствованное мышление, т. е. опосредствующее себя с самим собою, оно есть чистое знание, но так как оно есть чистое здравомыслие, чистое знание, которое себя само еще не знает, т. е. для которого оно еще не есть то, что оно — это чистое опосредствующее движение, то последнее кажется ему — как и все, что есть оно само, — некоторым «иным». Понятое в своем претворении в действительность, здравомыслие, стало быть, развивает этот свой существенный момент, но ему кажется, что последний принадлежит вере и что в своей определенности — быть внешним для здравомыслия — он есть случайное знание таких же обычно действительных историй. Оно, следовательно, здесь ложно приписывает религиозной вере, будто ее достоверность основывается на некоторых единичных исторических свидетельствах, которые, рассматриваемые как исторические свидетельства, конечно, не гарантируют и той степени достоверности относительно своего содержания, с какой нам сообщаются газетные известия о каком-нибудь событии; — будто, далее, ее достоверность покоится на случайности сохранения этих свидетельств, — сохранения, с одной стороны, обязанного бумаге, а с другой стороны, искусству и честности при перенесении с одной бумаги на другую, — и наконец, будто эта достоверность покоится на правильном усвоении смысла мертвых слов и букв. Но на деле вера и не думает связывать свою достоверность с такими свидетельствами и случайностями; в своей достоверности вера есть наивное отношение к своему абсолютному предмету, [т. е.] чистое знание его, которое к своему сознанию абсолютной сущности не примешивает никаких букв, бумаги и переписчиков и не опосредствуется с ней через такого рода вещи. Наоборот, это сознание есть сама себя опосредствующая основа ее знания; оно есть сам дух, который свидетельствует о себе и во «внутреннем» единичного сознания, и всеобщим наличием веры всех в него. Если вера, исходя из исторического, хочет сообщить себе также и тот способ обоснования или по крайней мере подтверждения своего содержания, о котором говорит просвещение, и серьезно воображает и действует, как если бы это было важно, — то она уже позволила просвещению соблазнить себя; и ее старания обосновать или укрепить себя таким способом свидетельствует только о том, что в нее проникла зараза.

Остается еще третья сторона — отношение сознания к абсолютной сущности как некое действование. Это действование есть снятие особенности индивида или природного модуса его для-себя-бытия, откуда для него проистекает достоверность того, что чистое самосознание, с точки зрения своего действования, т. е. в качестве для-себя-сущего единичного сознания, составляет одно с сущностью. — Так как в действовании различается целесообразность и цель и так как чистое здравомыслие точно так же и по отношению к этому действованию поступает негативно и, как и в других моментах, отрицает себя само, то в отношении целесообразности оно должно проявлять себя как безрассудство, так как здравомыслие, связанное с умыслом, т. е. согласование цели и средства, кажется ему «иным», или, лучше сказать, чем-то противоположным; что же касается цели, то оно должно сделать целью дурное, т. е. наслаждение и обладание, и тем самым оказаться самым нечистым умыслом, так как чистый умысел в качестве «иного» также есть умысел нечистый.

Поэтому, что касается целесообразности, то, как мы видим, просвещение считает глупостью, когда верующий индивид сообщает себе более высокое сознание — не быть прикованным к естественному потреблению и удовольствию, — сообщает себе тем, что действительно отказывается от естественного потребления и удовольствия и доказывает делом, что презрение к ним не притворное, а истинное. — Точно так же считает оно глупостью, что индивид отрешается от своей определенности — быть абсолютно единичным, все другое исключающим и обладающим собственностью, — отрешается тем, что сам отказывается от своей собственности, и этим поистине показывает, что своему изолированию он не придает серьезного значения, но что он поднялся выше природной необходимости обособляться и в этом абсолютном обособлении для-себя-бытия отрицать тождество других с собою. — Чистое здравомыслие считает и то и другое нецелесообразным и несправедливым, — нецелесообразно отказывать себе в удовольствии и отдавать имущество, для того чтобы показать себя свободным от удовольствий и имущества; оно, следовательно, напротив, объявит глупцом того, кто для того, чтобы поесть, принимает меры, чтобы действительно поесть. — И оно считает несправедливым отказывать себе в еде и отдавать масло, яйца не за деньги или деньги — не за масло и яйца, а просто, ничего взамен не получая; оно объявляет еду или обладание подобного рода вещами самоцелью и тем самым [выказывает] себя фактически весьма не чистым намерением, которое придает абсолютно существенное значение такого рода наслаждению и обладанию. Как чистое намерение оно утверждает опять-таки необходимость возвышаться над природным существованием и над алчностью и ее средствами; только оно считает глупым и несправедливым, что это возвышение надо доказывать делом, другими словами, это чистое намерение поистине есть обман, который призывает (vorgibt) к внутреннему возвышению и требует его, но принять это всерьез, действительно привести его в исполнение и доказать его истинность — это называет (ausgibt) оно излишним, глупым и даже несправедливым — Оно, таким образом, отрицает себя и в качестве чистого здравомыслия, ибо оно отрицает непосредственно целесообразное действование, и в качестве чистого умысла, ибо оно отрицает намерение показать себя свободным от целей единичного существования (der Einzelheit).

(β) Положительные тезисы просвещения

Так просвещение дает вере узнать его на опыте. Оно выступает в таком непривлекательном виде, потому что именно отношением к «иному» оно сообщает себе негативную реальность, т. е. проявляется как противоположное себе самому, но чистое здравомыслие и умысел должны сообщить себе это отношение, ибо оно есть их претворение в действительность. — Это последнее сначала выступило как негативная реальность. Быть может, с ее положительной реальностью дело обстоит лучше; посмотрим, как она себя ведет. — Когда все предрассудки и суеверие искоренены, возникает вопрос: что же дальше? Какова та истина, которую просвещение распространило вместо них? — Оно уже выразило это положительное содержание в своем искоренении заблуждения, ибо указанное отчуждение от себя самого в равной мере есть его положительная реальность. — В том, что для веры есть абсолютный дух, оно постигает то, что согласно открытому им в ней определению есть дерево, камень и т. д., — постигает их как единичные действительные вещи; так как всякую определенность, т. е. всякое содержание и осуществление его, оно вообще понимает таким образом как нечто конечное, как человеческую сущность и представление, то абсолютная сущность для него превращается в некоторое vacuum, которое не может быть сочетаемо ни с какими определениями, ни с какими предикатами. Такое сочетание само по себе заслуживало бы порицания; именно в нем-то и порождаются чудовища суеверия. Разум, чистое здравомыслие, само, конечно, не пусто, так как видит негативное себя самого, и оно составляет его содержание; оно богато, но только единичностью и ограниченностью; не приписывать абсолютной сущности и не сочетать с нею ничего подобного есть его исполненный здравомыслия образ жизни, который умеет поставить на свое место себя и свое богатство в сфере конечного и умеет достойно обходиться с абсолютным.